– Твой первый свадебный подарок. Наслаждайся.

– О Поль. Это уж слишком, – вскричала я и разразилась счастливыми слезами. Меня ждал великолепный дом с нашими слугами и прекрасной усадьбой, с нефтяными вышками вдали и моей новой студией. Может быть, мы бросали вызов судьбе, наивно пытаясь избежать предначертанного? Достаточно ли просто быть богатым, чтобы отогнать от наших дверей толпящиеся за ними призраки прошлого? Но в этот момент я чувствовала себя такой же счастливой, как он, и так же верила в будущее.

Может, я Алиса в Стране чудес? Может, так и должно было случиться: я чужая в мире богатых креолов Нового Орлеана, и все эти ужасные вещи произошли там, чтобы заставить меня вернуться в бухту, на свое место. Моль взял Перл на руки.

– Перенесу-ка я через порог не тебя, а Перл. В конце концов, ей быть принцессой…

Я заметила, что по ступенькам у входа рассыпан белый порошок. Поль тоже обратил на него внимание.

– Работа Летти, полагаю, – сказал он.

Большая, высокая дверь была открыта нашим дворецким, Джеймсом Хамблом. Ростом он был, по крайней мере, шесть футов и два дюйма, подтянутый мужчина с короткими вьющимися каштановыми волосами, смуглой кожей и яркими карими глазами. Он выглядел настоящим дворецким с безупречной осанкой, готовым немедленно выполнить любое наше поручение.

– Это – Джеймс, – представил Поль. – Джеймс, мадам Тейт.

– Добро пожаловать, мадам, – произнес он с легким кивком и поклоном. У него был густой голос с благородным французским акцентом.

– Благодарю, Джеймс.

Когда я вошла в зал, то увидела встречающую нас Холли Миксон, коренастую женщину с полными руками и плечами.

– А это – Холли, – сказал Поль. – Холли, мадам Тейт.

Она присела в реверансе.

– Здравствуй, Холли.

– Здрасьте, мэм, – ответила она.

– Где Летти? – спросил Поль.

– Она на кухне, мосье, готовит ужин. Она не любит, чтобы кто-нибудь из нас был там, когда она работает, – добавила Холли.

– Понятно, – произнес Поль, подмигивая мне. – Может быть, ты отнесешь Перл в детскую, Руби? А я тем временем съезжу к родителям и обо всем им сообщу. Мне кажется, так будет лучше. Если ты, конечно, не против.

– Да, Поль, – сказала я. Мысль об их ответной реакции сдавила мне грудь.

– Как только я вернусь, мы заберем твои вещи, хорошо?

– Да, – ответила я и взяла Перл на руки.

Он наклонился, быстро поцеловал меня в щеку и поспешно вышел.

– Ну, в таком случае, – произнесла я, поворачиваясь к Холли, – проводи меня в детскую, а потом посмотрим, что нужно сделать.

– Да, мэм, – сказала она.

Если бы я не жила в доме Дюма со всеми их слугами, я бы чувствовала себя неловко, имея горничную, дворецкого и повариху. Я была не из тех, кто любит изображать из себя гранд-даму, но коли уж Поль выстроил особняк, в нем нужно было вести хозяйство. Теперь мне уже ничего не оставалось, кроме как занять свое место и стать хозяйкой Кипарисовой рощи.

Летти действительно напомнила мне Нину Джексон. На ней был такой же платок, завязанный семью узлами, с торчащими концами, но она была гораздо выше и худее, удивительно худой для поварихи, с длинными руками со вздутыми венами под шоколадной кожей. Лицо было узкое, с изящным ртом и тонким носом. Она сказала мне, что глаза у нее слишком близко посажены, потому что в тот день, когда ее мать забеременела, ее напугала гремучая змея. Я заметила, что на шее она носит сгусток камфары, чтобы отгонять микробы, как мне было известно.

Летти, учившаяся у образованных шеф-поваров, оказалась профессиональной поварихой. Это доказали уже первые блюда, которые она приготовила для нас. На закуску у нее были устрицы «бьенвиль», затем последовал черепаший суп. На горячее – филе «de boeuf» с шампиньонами, желтым кабачком и зеленым горошком, а на десерт – апельсиновое крем-брюле.

– Я заметила, что ты посыпала белым порошком ступеньки у входа, – сказала я ей, когда нас представили и мы немного поговорили.

Ее маленькие глазки сузились еще больше.

– Не стала бы я работать в доме, не сделав этого, – твердо ответила она.

– Да я не против, Летти. Моя бабушка Кэтрин была знахаркой, – добавила я, и она засветилась от удовольствия.

– Значит, ты – святой ребенок.

– Нет, просто ее внучка, – поправила я, подумав, что ничего святого во мне, увы, нет. Тут я услышала, что вернулся Поль, и пошла его встречать.

– Они очень расстроились, да? – спросила я.

– Да, – признался он. – Мама расплакалась, отец замкнулся, но через какое-то время они отойдут и смирятся, вот увидишь, – пообещал он. – Конечно, сестры считают, что это замечательно, – быстро добавил он. – Они все придут завтра на ужин. Я подумал, что первый вечер нам надо побыть одним. Двое моих людей ждут на улице с грузовиком, чтобы поехать в хибару за вещами.

– Перл еще спит, – сказала я. Сообщение Поля быстро погасило все мое счастливое возбуждение.

– Давай покажи им дорогу на своей новой машине. Когда она проснется, я буду тут. Попрошу Холли, чтобы она помогла, – настаивал он.

– Она испугается, когда проснется в незнакомом месте.

– Ну она же не у чужих людей, – ответил он быстро.

Я видела, как ему хочется поскорее утвердиться в роли ее отца.

– Хорошо. Я не долго, – сказала я.

В хибаре я показала, что мне нужно из мебели, но картину взяла сама. Аккуратно уложив ее в машину, я вернулась в дом и постояла в гостиной, медленно обводя ее взглядом. Какой пустой и печальной выглядела она без этих нескольких предметов. Как будто я снова теряла бабушку Кэтрин, обрезая те духовные нити, которые еще связывали нас. Дух ее не мог отправиться со мной. Его место было здесь, в этих тенях и углах, в маленькой хибаре на курьих ножках, которая так долго была ее особняком, дворцом, домом, да моим тоже. Не все дни здесь были счастливыми, но и не все печальными тоже.

В этих стенах она утешала меня, прогоняла мои страхи. Здесь рассказывала свои истории и будила во мне надежды. Здесь мы трудились бок о бок, чтобы заработать на жизнь. Мы смеялись и плакали и падали от усталости рядом на маленький диванчик, который дед Джек почти совсем расколотил в припадках пьяной ярости. Стены пропитались смехом и болью и вобрали чудесные ароматы бабушкиной стряпни. Из этих окон я смотрела на луну и звезды, мечтала о принцах и принцессах и сочиняла свои собственные сказки.

«Прощай, – подумала я. – Прощай, мое детство и благословенная наивность, которая мешала мне видеть и верить, что в этом мире действительно существует жестокость». Я-то думала, что переселилась в страну чудес в Кипарисовой роще. Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Моя истинная страна чудес была здесь. Здесь на меня снисходило вдохновение, и здесь я создала свои лучшие картины.

Слезы катились у меня по щекам. Я быстро вытерла их, глубоко вздохнула и поспешила из дома вниз по ступенькам террасы, к машине. Не оглядываясь, я оставила свое прошлое позади во второй и, возможно, последний раз.

Я вернулась, и теперь была очередь Поля увидеть печаль на моем лице. Он велел Холли и Джеймсу забрать мои вещи из машины, отнести их в мою комнату и детскую Перл, а потом повел меня посмотреть еще раз на бассейн и купальную кабину. Он говорил о своих планах по украшению ландшафта, о деревьях, цветах, фонтанах. Он мечтал о вечерах, которые мы будем устраивать, о музыке, еде. Я знала, он пытается заговорить меня, чтобы не оставить мне времени на размышления и печаль.

– Здесь столько еще нужно сделать, – заключил он. – У нас больше нет времени жалеть себя. – О Поль, я надеюсь, ты прав. – Конечно, я прав, – настаивал он мы услышали, что кто-то зовет нас, оглянулись и увидели, что приехали его сестры.

Жанна училась со мной в одном классе, когда я жила в бухте. Мы всегда были хорошими друзьями. Она была чуть выше меня, с темно-каштановыми волосами и миндалевидными глазами; больше походила на мать с ее смуглой кожей, острым подбородком и почти безупречным носом. Я запомнила ее яркой и счастливой девочкой.