Лошадь под ним принялась нетерпеливо переступать. Такого она не ожидала от гордого полковника. Он всегда управлял своей лошадью, а тем более своими чувствами, даже во время той первой изнурительной поездки, когда она наблюдала за ними из-за кустов ежевики.

Чувство вины жгло Катарину, словно крапива, и она отвела взгляд, устремив его на вечернее солнце, уже садившееся за западные холмы. Она закрыла глаза, но его облик, искаженный страданием, продолжал витать перед ее мысленным взором, будто его боль просочилась в ее душу.

Внезапно он схватил ее за локоть, и она чуть не вскрикнула от неожиданности.

– Что?

– Поедемте, мадам, мы теряем время, – сказал Александр, направляя ее к северо-восточной дороге.

– Но ты… я думала…

Он сжал ее руку еще крепче, и встретившиеся с ее глазами его глаза, освещенные оранжевыми лучами заходящего солнца, казались совершенно спокойными.

– Вы что, надеялись найти новые сапоги на мельнице? – спросил он ровным голосом.

– Нет, конечно, не надеялась, – ответила она с раздражением. Ничто так не уязвляет, как растраченное впустую чувство вины. – Так же, как и садовый инвентарь.

Она вырвала у него руку и пустила коня рысью. Он без труда поравнялся с нею, и они бок о бок направились по восточной дороге по направлению к Таузендбургу.

– Ах да, – сказал он, – несколько катушек запального фитиля и прочие семена для твоего маленького сада смерти.

– Смерти? Ты обвиняешь меня в этом? Ты? – Она пустила коня быстрее. Он снова поравнялся с ней. Встряхнув головой, чтобы откинуть с лица развевающиеся пряди волос, она произнесла: – Сад защиты! Выживания.

– И вы выжили, не так ли, мадам? – сказал он таким ледяным тоном, с которым не мог сравниться даже холодный ветер, пронизывавший ее до костей. – Какие странные вещи происходят с выживанием, не так ли? У тебя за спиной остаются те, кто не выжил.

Дорога впереди сузилась. Она припала к лошадиной гриве, заставив коня убыстрить бег.

– Посмотри на себя, полковник, – прокричала она, пытаясь заглушить ветер. – Ты тоже выжил… еще более дорогой ценой.

– Ценой, которую мы оба попросили заплатить других.

Его лошадь опять с легкостью поравнялась с ее конем.

Последние темно-оранжевые лучи заходящего солнца отбрасывали вперед длинные, почти одинаковые тени.

– Мы? – задыхаясь воскликнула она. Не обращая на нее внимания, он рассматривал огромный дуб, показавшийся впереди слева от дороги, который, казалось, вырос из слабо поблескивающей каменной глыбы. – Мы? – снова прокричала она. Копыта тяжело топали по дороге, словно выбивая ритм по ее костям. – Нет! Только не это! Никогда.

Солнце село, и после длительных сумерек их окутала тьма. Езда, минуту назад казавшаяся возбуждающей, теперь стала опасной.

Они одновременно осадили лошадей. Что-то в глубине души Катарины побуждало ее продолжить скачку, но совесть не позволяла ей рисковать конем ради самоутверждения.

– Лошади… – стала объяснять она причину своего поведения.

– Лошади… – начал он и резко оборвал себя на полуслове.

При смутном свете сумерек она увидела, как он потер лицо, затем услышала его приглушенное ругательство. Звук был настолько тихим, словно дуновение морозного дыхания холодным вечером, затем без каких-либо объяснений он схватил ее коня под уздцы и потащил в заросли деревьев около дуба.

– Что ты делаешь? – с возмущением спросила Катарина, но голоса не повысила. Она вздрогнула. Мощный естественный магнит, такой древний, что о нем говорили только шепотом. Кто знает…

Александр отвел ее коня под раскинувшуюся крону дуба. Она снова вздрогнула, ощущая себя колоколом, в который ударили и который резонировал беззвучным звоном.

– Что ты… – начала она, но на этот раз ее слова показались ей самой слабым карканьем.

– Ш-ш-ш, – прошептал он, заставляя ее замолчать.

– Черт побери! Я имею право знать, во что ты меня втягиваешь.

Он остановил лошадей. Последовало долгое молчание, было слышно только дыхание их лошадей.

– Имеете ли, мадам? – услышала она его голос во тьме, затем он снова потянул за уздечку и сказал: – Грендель… Давным-давно здесь находилось жилище Грендель.

– Грендель! – повторила Катарина со смехом, который не смог полностью скрыть ее беспокойство. – Этим именем обычно пугают детей.

Она услышала, как он усмехнулся.

– И по-видимому, некоторых взрослых тоже.

– Нам следует придерживаться дороги.

– Это вы, мадам, предпочли путешествовать безлунной ночью.

– Дальше по дороге есть укрытие. И это ты увел нас в сторону от него.

– И от скрывающихся там бандитов, – парировал он. – Дом Грендель безопаснее… если я только вспомню, как найти его.

– Если!

– Да, мадам. Если.

Он продолжал медленно вести лошадей дальше в чащу. Тьма казалась непроглядной. Только ничтожная разница между угольным и черным отличала деревья от ночных теней. Кроме пощелкивания уздечек и скрипа кожи, она могла различить еще какое-то чуть слышное легкое движение.

Во рту у нее пересохло, желудок свело, пальцы впились в заплетенную гриву коня.

– Откуда ты… – начала она шепотом, но язык словно прилип к небу. Она заставила себя сглотнуть. – Откуда ты знаешь, куда ехать?

Она находилась справа от него и все время ощущала, что он ехал рядом, и все-таки вздрогнула, когда его рука нашла в темноте ее плечо, затем скользнула вниз по предплечью к затянутой в перчатку ладони.

– Вот, – сказал он, приподняв ее руку до уровня талии и затем отпустив. – Проведи пальцами по стволу следующего дерева на такой высоте.

Она скорее ощущала, чем видела ствол, к которому они медленно приближались. Вытянув руку, она коснулась дерева намного раньше, чем ожидала. Пальцы ее провели по гладкой коре. Нет, это не дуб, подумала она. Береза? Пальцы погрузились в глубоко прорубленный рубец, затем нащупали второй прорубленный под острым углом к первому.

– Руны, – выдохнула она, и холодок пробежал у нее по коже, и он не имел ничего общего ни с ночью, ни с приближающейся зимой. Она отдернула руку и, непроизвольно сжав ладонь в кулак, засунула ее под плащ и прижала к сердцу, будто его удары, как невидимый талисман, могли уберечь ее от древней магии.

– Возможно, Грендель не понравятся незваные гости.

– Возможно нет. – Она услышала еще один смешок. – Скорее всего, нет.

Она снова содрогнулась, на этот раз от холода и волнения.

– Это не поможет нам добраться до Таузендбурга скорее! – сердито прошептала она. – Дура я, что позволила тебе завести себя сюда. – Она сглотнула и, напрягая зрение, вгляделась во тьму. Ничего. Она не могла различить ничего, кроме чуть более светлого ствола дерева на фоне черного леса, словно легкий след меловой линии, полустертый с грифельной доски. – Куда бы ни простиралось это «сюда», – добавила она почти неслышно.

Все ее чувства обострились, ночная прохлада жгла ее щеки, тело все больше и больше сжималось от каждого легкого прикосновения кончиков ветвей. Конь передвигался очень медленно и вскоре остановился. Она почувствовала, что Александр выпустил уздечку. Катарина не осознавала, насколько ободряющим было его прикосновение до тех пор, пока он не отпустил ее. Губы ее уже приоткрылись, чтобы произнести его имя, но гордость не позволила ей это сделать.

Послышалось тихое поскрипывание седла, когда он спешивался. Она сжала зубы, чтобы не позвать его. Не следовало им терять столько времени, скитаясь так далеко от дороги! Фермерский дом был бы ничем не хуже… даже лучше. Зачем он завел ее так далеко в лес?

Ее пальцы стали поглаживать сулящий защиту заряженный пистолет в кармане юбки. Но он не принес успокоения. Как она сможет прицелиться в темноте? И в кого? На шорох шагов в сапогах по опавшей листве или на легкий протестующий скрип дверных петель, а может, на запах плесени, который доносил до нее ветер?

Звук шагов приблизился к ней. Коня снова взяли под уздцы.