– Мадам фон Мелле, конечно! – уклончиво начал он. – Раны, причиненные войной, притупили мой мозг. Такие глаза, как ваши, всегда бы пылали в памяти каждого мужчины… – Тонкий палец, лежащий на курке, напрягся. – Я хочу сказать, это…

– «Я хочу сказать, это…» полнейшая чушь, полковник фон Леве, – заявила она, и взгляд ее стал по-кошачьи пристальным. – Если здесь что-нибудь и запылает, так это свинцовая пуля у тебя в теле.

Как у кота… Катарина фон Мелле. О Боже.

– Кэт, – сказал он, – ты отцовская Кэт. – Они никогда не встречались прежде, но он знал ее. Боже, он знал ее.

– Ты побледнел, – заметила она. – Из чего я могу заключить, что ты вспомнил меня. Твоя подопечная, дорогой полковник. Я была подопечной сначала твоего отца, а затем – твоей. Припоминаешь теперь? Я представляла собой часть твоего наследства, помнишь? Твой старший брат должен был унаследовать северную часть этой долины, включая доходную мельницу, среднему брату предназначались земли в центре, от вершины, называемой Мулом, на западе до реки Карабас. А что касается тебя – ты унаследовал бы всего лишь небольшой особняк Леве и паршивую старую деву по имени Кэт. И ты действительно унаследовал. Сначала дом и меня, а затем все остальное, когда твои братья умерли, и при этом даже не потрудился оставить свою бесценную войну.

Ему страшно хотелось спать, и из-за того, что его лишили такой возможности, в нем вспыхнуло раздражение, притупившее чувство самосохранения.

– Неужели ты действительно думала, что я оставлю свой полк и вернусь в старый ветхий дом, чтобы нянчиться с незаконной дочерью одного из приятелей моего отца, которой я даже не знал? Французы вступили в войну! Старые союзы разрушались, новые начинали формироваться. Было такое ощущение, будто лужица ртути распалась на сотню капелек, только часть из которых спасет тебя, остальные же окажутся смертоносными. – Он пожал плечами и отвернулся от нее, чтобы не смотреть в глаза, в которых словно застыл зимний холод. – Перепачканный чернилами клерк сообщил мне, что ты живешь с друзьями в столице, в Таузенде. Мне это показалось вполне подходящим. А я был занят более важными вещами, например войной.

– Война или мир, союзники или враги – тебе все же удалось воспользоваться наследством Кэт, не так ли? Прибыль в десять тысяч талеров! Мое приданое. Но я тогда не знала об этом, не правда ли? Нет. Я все узнала шесть лет назад, когда пришло известие о твоей гибели. Наконец-то! В двадцать два года я стала хозяйкой своего состояния и своей судьбы, хотя состояния-то уже не было. Мне пришлось дорого заплатить за эту потерю, фон Леве. И хотя ты много стоил мне при жизни, своей гибелью тебе удалось частично расплатиться со мной. Поместье Леве теперь мое.

– Невозможно.

– Нет, полковник фон Леве, возможно. По правде говоря, более чем возможно. Это уже сделано. Поместье Леве мое. Четыре года я прожила здесь, и никто не оспаривал мое право.

Смешанное выражение вины и бравады промелькнуло в ее глазах. Такое выражение обычно бывает у женщины, которая обманула своего любовника и теперь пытается отрицать свою вину. Едва он успел заметить это выражение, как оно исчезло. Она с вновь обретенной решимостью взглянула на дуло пистолета.

– А теперь, полковник, хотя ты и не позаботился о том, чтобы предоставить мне право выбора моего будущего, украв у меня состояние, я все-таки дам тебе такое право. Ты можешь уехать, оставив Леве в мою собственность, или оспорить мое право. Конечно, если ты выберешь последнее, герой, принятый за разбойника, погибнет, застреленный по пути домой. Какая жалость!

– И таким образом ублюдок окажется убийцей. Какая жалость.

– Черт бы тебя побрал, фон Леве. После смерти твоего отца и братьев вся долина принадлежит тебе. Вся. От ущелья на севере до крепости Алте-Весте на высокой скале на юге. Все, кроме Леве.

– Алте-Весте в руинах. Долина опустошена солдатами. Что же мне остается? Невозделанные поля, сожженные фермерские дома, разрушенные мосты…

– Твои невозделанные поля, твои сожженные фермерские дома, твои разрушенные мосты…

– Мое поместье Леве. Если тебе так нужны деньги, почему ты не попросишь своего отца, если, конечно, знаешь, кто он.

– Война – дорогое удовольствие, полковник, – сказала она, и ее голос прозвучал подозрительно мягко. Она медленно и грациозно встала и стала ходить вокруг него, по-прежнему оставаясь вне пределов досягаемости.

– Какое отношение имеет война к…

– Не двигайся.

Его взгляд устало следовал за ней.

– Что ты…

– Молчи.

Он напрягся, стараясь проследить за ней краем глаза, но она вскоре исчезла из вида. Раздался приглушенный звук, который трудно было распознать из-за шума реки. Затем она оказалась так близко к его голове, что он мог слышать шорох шагов ее ботинок по грязной дороге.

Что-то холодное прижалось к его виску. Солнечный свет засверкал на серебре. Дуло пистолета.

Его пистолет. Тот шорох, который он слышал, произвела она, доставая его пистолет из кобуры. Боже милосердный, может, она сумасшедшая?

– А теперь, полковник фон Леве, давайте продолжим наше обсуждение, – сказала она глубоким чувственным голосом. Каждый мужчина может только мечтать о том, чтобы провести ночь с такой прекрасной женщиной, но именно эта женщина хотела всадить ему в мозг свинцовую пулю.

В висках его пульсировала кровь, глаза болели от нестерпимого желания выспаться. Но он не съежился от страха, не стал умолять сохранить ему жизнь. Такое не для него. Если ему суждено погибнуть на грязной дороге в долине Карабас, пусть так и будет. Это избавит фон Меклена от беспокойства совершить то же самое позже, более медленным и мучительным образом.

– Что же ты собираешься обсудить со своим опекуном, Кэт? – спросил он, собрав все силы, чтобы наполнить свой глубокий голос чувственной лаской.

– Не называй меня так. Мое имя Катарина. А ты мне больше не опекун. Твое опекунство закончилось, когда сообщили о твоей гибели. Ошибочно, как оказалось. – Она усмехнулась. – Или, возможно, сообщение о твоей смерти не было ошибочным. Просто немного преждевременным. Если только ты не покинешь долину.

Легкий аромат розовой воды донесся до него, и это чуть его не погубило.

– От тебя пахнет розовой водой, Кэт. Этот аромат усталые солдаты любят вспоминать, готовясь к битве. Воспоминание о пахнущей ею нежной коже, которую он целовал, он несет, словно рыцарский знак.

– А ты готовишься к битве, полковник?

Игра, таящая в себе смертельную опасность, закончилась для него в этот миг.

– В большей степени, чем вы можете предположить, мадам. Чего вы от меня хотите? Чтобы я вернул вам десять тысяч талеров? Согласен.

– Я хочу, чтобы ты уехал из Леве.

– Я не оставлю своих спутников.

Он чуть не терял сознание от изнеможения и в то же время его поражало, до чего же ясно он слышал ее прерывистое дыхание, когда она обдумывала его слова.

– Нет. Я не хочу, чтобы ты остался в Леве. Ты не можешь…

– Я не оставлю своих товарищей.

– Черт бы тебя побрал! Я же говорю, что не хочу, чтобы ты был здесь, – голос ее дрогнул, она явно теряла самообладание.

Невзирая на туман в голове, ему необходимо было все обдумать. Он предполагал, что Леве разрушено и почти превратилось в руины, и собирался разбить здесь лагерь, откуда было бы удобно следить зимой за перемещениями фон Меклена. Он явно ошибся. Но эта женщина не хочет, чтобы он увидел, в каком состоянии находится поместье.

Он почувствовал, как она облизала губы.

– Ты, Траген и еще один можете уехать в Алте-Весте. Это всего лишь день езды отсюда.

– Всего день, если ехать напрямик. Но приближается зима, Кэт… Катарина, – осторожно поправился он. – Алте-Весте в запустении, сменилось уже три поколения с тех пор, как там кто-либо жил. Холодно, везде гуляют сквозняки. Траген скорее всего погибнет.

Затаив дыхание, он ждал. Ему необходимо незаметное укрытие, которое может обеспечить только поместье Леве, по крайней мере до конца февраля – начала марта. Затем фон Меклен получит удовольствие все это разорить, а им всем скорее всего придется искать новое жилище. Если, конечно, они останутся в живых.