На восьмом году ссылки Ливии удалось добиться желанной милости для Тиберия. Однако ему было поставлено условие «не принимать никакого участия в государственных делах». Тиберий не вернулся к прежней жене, с которой и не представлял совместной жизни. Юлию осудил за разврат и прелюбодеяния сам Август; она была сослана на небольшой островок Пандерию. Август же и расторг брак собственной дочери и Тиберия. «Сосланной Юлии он запретил давать вино и предоставлять малейшие удобства; он не подпускал к ней ни раба, ни свободного без своего ведома». Странная жестокость по отношению к единственной дочери (тем более что сам Август любил порезвиться с девочками на стороне). Аврелий Виктор своими размышлениями вполне объясняет поступок Августа. «Сам любя роскошь, он строжайшими мерами преследовал за нее других, что свойственно человеческой природе, ибо с особенным ожесточением люди преследуют те пороки, которым сами сильно подвержены. Так и он отправил в изгнание поэта Овидия… за то, что тот написал три книжки стихов об искусстве любви».

Если учесть, что именно Юлия явилась причиной ссылки Тиберия, можно предположить, кто хитроумно позаботился о том, чтобы слухи о ее любовных приключениях достигли ушей Августа. Но исключительно умная женщина не оставляла улик и упорно вела Тиберия к власти. Один за другим умирают оба усыновленных внука Августа — Гай и Луций. Слишком вовремя любимцев и наследников Августа «унесла смерть, ускоренная судьбой или кознями мачехи Ливии» (Тацит). Еще ранее погибает Друз, младший сын Ливии, которого Август явно предпочитал Тиберию. Теперь у императора не осталось выбора, и он поневоле обращается к нелюбимому пасынку.

«Все внимание теперь устремляется на него одного, — пишет Тацит. — Август усыновляет его, берет себе в соправители, делит с ним трибунскую власть; и уже не в силу темных происков Ливии, как прежде, — теперь его открыто почитают и превозносят во всех войсках. Более того, Ливия так подчинила себе престарелого Августа, что тот выслал на остров Планазию единственного своего внука Агриппу Постума, молодого человека с большой телесной силой, буйного и неотесанного, однако не уличенного ни в каком преступлении».

Август не считал Агриппу Постума достойным наследником, но и Тиберий ему очень не нравился. «Я знаю, — утверждает Светоний, — что есть ходячий рассказ, будто после тайной беседы с Тиберием, когда тот ушел, спальники услышали голос Августа: „Бедный римский народ, в какие он попадает медленные челюсти!“ Небезызвестно мне и то, что, по некоторым сообщениям, Август открыто и не таясь осуждал жестокий нрав Тиберия, что не раз при его приближении он обрывал слишком веселый или легкомысленный разговор, что даже усыновить его он согласился только в угоду упорным просьбам жены и, может быть, только в тщеславной надежде, что при таком преемнике народ скорее пожалеет о нем».

Август колебался между Тиберием и Агриппой особенно сильно, когда здоровье его резко ухудшилось. Тацит говорит в связи с его болезнью, что «некоторые подозревали, не было ли тут злого умысла Ливии». В 14 году он с одним только Фабием Максимом отправился на остров, где находился в заточении Агриппа Постум. Поездка была тайной даже от Ливии, с которой он всегда советовался, принимая важнейшие решения. Во время встречи деда с внуком «с обеих сторон были пролиты обильные слезы и явлены свидетельства взаимной любви, отсюда возникает ожидание, что юноша будет возвращен пенатам деда».

Ливию совершенно не устраивал такой поворот в планах мужа. После поездки императора на остров скончался единственный его спутник — Фабий Максим. Вскоре умирает и сам Октавиан Август.

Смерть была столь своевременной, что подозрения опять пали на Ливию. Кассий Дион даже рассказывает о способе избавления от мужа, ставшего непредсказуемым. Август был неприхотлив в еде, но обожал фиги, причем имел привычку собирать фрукты с дерева своими руками. О любви императора к «зеленым фигам второго сбора» упоминает и Светоний. Ливия великолепно знала пристрастия мужа, ведь они прожили в браке 51 год. Она помазала ядом фиги на дереве и во время прогулки покормила ими мужа из собственных рук. Ливия ела и сама, чтобы не возникло никаких подозрений, но только те плоды, что не были обработаны ядом. Что ж… Вполне возможно такое со стороны умной, смелой, коварной Ливии.

Снова предоставим слово Тациту.

«Первым деянием нового принципата было убийство Агриппы Постума, с которым, застигнутым врасплох и безоружным, не без тяжелой борьбы справился действовавший со всею решительностью центурион. Об этом деле Тиберий не сказал в сенате ни слова; он создал видимость, будто так распорядился его отец, предписавший трибуну, приставленному для наблюдения за Агриппой, чтобы тот не замедлил предать его смерти, как только принцепс испустит последнее дыхание. Август, конечно, много и горестно жаловался на нравы этого юноши и добился, чтобы его изгнание было подтверждено сенатским постановлением; однако никогда он не ожесточался до такой степени, чтобы умертвить кого-либо из членов своей семьи, и маловероятно, чтобы он пошел на убийство внука ради безопасности пасынка. Скорее Тиберий и Ливия — он из страха, она из свойственной мачехам враждебности — поторопились убрать внушавшего подозрения и ненавистного юношу».

С Тацитом нельзя не согласиться, учитывая, что римляне единодушно не любили Тиберия; оставлять в живых прямого потомка рода цезарей было бы величайшей оплошностью. Заметим, что не успел Тиберий занять место Августа, как взбунтовались самые боеспособные легионы империи. Мятеж на Рейне сумел предотвратить племянник Тиберия — Германик, и ему благодарностью будет ранняя смерть. Тиберий не терпел любого, кто имел отношение к императорской фамилии, обладал реальной властью и мог составить ему конкуренцию.

Вспомнил Тиберий и о своей бывшей жене Юлии, 16 лет томившейся в ссылке. Месть его была жестокой. По свидетельству Тацита, «теперь, достигнув власти, он извел ее — ссыльную, обесславленную и после убийства Агриппы Постума потерявшую последние надежды — лишениями и голодом, рассчитывая, что ее умерщвление останется незамеченным вследствие продолжительности ссылки».

Римляне были потрясены тем, как Тиберий разбирался с родственниками. Уважать его не стали, но бояться — несомненно. Лесть, не знающая пределов, вызывала у нового императора снисходительную улыбку. Когда сенат предложил назвать именем Тиберия месяц сентябрь, а октябрь переименовать в Ливии, он ответил:

— А что вы будете делать, если у вас будет тринадцать цезарей?

Тиберий довольно скоро освоился на месте Августа и перестал нуждаться в заботливой руке, которая привела его к власти.

После смерти мужа Ливия также была обласкана почестями. В оглашенном завещании Августа говорилось, «что его наследники — Тиберий и Ливия; Ливия принималась в род Юлиев и получала имя Августы» (Тацит). Согласно Светонию, Тиберий получил две трети имущества приемного отца, а Ливия — одну треть.

Сенаторы соревновались в расточении лести Ливии-Августе; они поняли, кому Рим обязан новым императором. «Одни полагали, — отмечает Тацит, — что ее следует именовать родительницей, другие — матерью отечества, многие, что к имени Цезаря нужно добавить — сын Ливии. Однако Тиберий, утверждая, что почести женщинам надлежит всячески ограничивать, что он будет придерживаться такой же умеренности при определении их ему самому, а в действительности движимый завистью и считая, что возвеличение матери умаляет его значение, не дозволил назначить ей ликтора, запретил воздвигать жертвенник Удочерения и воспротивился всему остальному в таком же роде».

Исполнение мечты не принесло счастья Ливии. Властолюбивая женщина желала править Римом, но не находила понимания со стороны сына. «Ливия, мать его, стала ему в тягость: казалось, что она притязает на равную с ним власть. Он начал избегать частых свиданий с нею и долгих бесед наедине, чтобы не подумали, будто он руководствуется ее советами; а он в них нуждался и нередко ими пользовался… Вскоре вражда их стала открытой…» — свидетельствует Светоний.