– Даци, ты на что намекаешь? Что мы не умеем делать свою работу? Тогда беги и пожалуйся на нас судье предварительного следствия. А если он доволен нашей работой, мы тоже довольны. И ты тоже должен быть довольным, тебе понятно?

– Да, вы все прекрасно объяснили. Я могу идти?

– На этот раз можешь. Не хочу тебя больше видеть, проваливай! – Он указал на дверь.

О'кей, плевать я на него хотел, рассуждал я, поднимаясь к метро по улице Фатебенефрателли.

Хотя, конечно, я лицемерил: одно дело плевать на то, что какие-то психи пытаются разбить тебе башку, и совсем другое – игнорировать прямой приказ полицейского начальника, так можно и в клетку угодить. И сидеть взаперти, считая часы, которые отделяют тебя от психушки со смирительными рубашками и электрошоком.

Будь у меня хоть какие-то факты, Мирко мог бы заставить меня работать, но я не нарыл ничего. Даже нападение тех красавцев в чулках на роже, по правде говоря, слабо тянуло на улику. Избитая горилла не заслуживает и малюсенькой заметки в газете.

Вагон повез меня, покачивая, в сторону дома, и настроение не улучшила даже пара немецких гитаристов, певших «Imagine» Джона Леннона в подземном переходе. Я отдал им последнюю мелочь.

Ты сделал все, что мог, утешил я себя, глупо мучаться от мнимой вины. Но убедить себя не удавалось. Мысль о том, что мне придется сказать ребятам-панкам и Даниэле Дзуккеро, что из-за угроз полиции я вынужден выйти из игры, причиняла почти физическую боль.

К двум часам дня мне наконец удалось добраться до двери в свою любимую квартиру, но войти в нее я не смог. Вход перекрывало кресло на колесиках.

– Что еще?! – заорал я в ярости. – Что это такое? Намек? Очередная угроза? Расчет на то, что я наложу в штаны от страха?

– Ничего из перечисленного вами, – услышал я голос Розы Гардони, спускавшейся по лестнице под ручку с мужем. – Это всего-навсего мое кресло. И как только вы вкатите его в квартиру, я в него сяду.

Я, побледнев, смотрел на нее:

– А вы что тут делаете?

– Я искала вас, чтобы поговорить. Более того, если быть точной, чтобы предложить вам работу.

– Вас не затруднит повторить то, что вы сказали, еще раз? – уже более вежливо попросил я.

Я пропустил их в квартиру и с наслаждением уселся на диван в гостиной, в то время как Старуха расположилась в кресле-каталке, за ее спиной – не раскрывающий рта жиголо.

– Я сказала, что хочу предложить вам работу. – Казалось, для нее это самое обычное дело на свете.

– С чего бы это? Никак вы тоже намерены организовать вечеринку? Если так, то поговорим об этом как-нибудь в другой раз, сейчас я немного устал. – Я закрыл глаза, надеясь, что видение исчезнет, но это не помогло. Когда я открыл их вновь, она все еще присутствовала, и было видно, что ее не сможет сдвинуть с места даже бульдозер.

– Учитывая обстоятельства, я полагаю, что это не самое подходящее время для упражнений в остроумии, – проскрипела она. – Вы ведь расследуете убийство моей внучки. Если так, я хочу, чтобы вы довели это дело до конца. Для меня.

Только этого мне и не хватало!

– Синьора, за то, что я только сунул нос в это дело, я уже был избит, оскорблен и запуган. Я благодарен вам за доверие, но вы ошиблись адресом. Найдите в телефонной книге адрес какого-нибудь частного сыщика и передайте ему мой привет. От коллеги коллеге.

Старуха не смутилась. На этот раз она была не в вечернем платье, но все остальное было при ней. Она воткнула сигарету в тот же мундштук, и муж уже приготовился дать ей прикурить от золотого «Дюпона». Какой стиль – люкс!

– В агентствах понятия не имеют о том обществе, в котором проводила время моя внучка. А вы там как рыба в воде.

– Ни черта вы обо мне не знаете! – взорвался я. – Кстати, как вы узнали мой адрес?

– Я долго разговаривала с доктором Бастони. Он был настолько любезен, что сообщил мне его. Он рассказал о вас много хорошего, подтвердив мои впечатления. Вы – порядочный человек, несмотря на то что стараетесь произвести противоположное впечатление.

Я усмехнулся:

– В моем обществе это считается оскорблением. А Мирко я накручу хвоста, что-то слишком много лишнего он болтает.

Она затянулась сигаретой, выпустила мне в лицо струю дыма, после чего посоветовала:

– Прекращайте строить из себя грубияна, на меня это не производит впечатления. Доктор Бастони убедил меня, что мы можем быть полезны друг другу.

– Полезны? Вы случаем не забыли, что Бастони является защитником убийцы вашей внучки?

– Возможного убийцы. Я не удовлетворена тем, как ведется официальное расследование. И вы тоже, иначе бы вы не стали заниматься собственными поисками, нарываясь на большие неприятности. Вы думаете, я не заметила вашей распухшей физиономии?

– У меня перед ужином всегда такое лицо. Синьора, дорогая, вы единственная из семьи, кто недоволен расследованием, и вы в меньшинстве. – Я помял занывшее плечо. – Смиритесь с этим, сходите на суд, получите некоторое удовлетворение. Одни панком больше, одним меньше, никто не зарыдает.

– Для меня не это имеет значение. Я хочу быть уверена, что он действительно убийца моей внучки, а если нет, вы найдете настоящего. – Она прервалась, поискала взглядом пепельницу, чтобы бросить в нее окурок. – Как сказал доктор Бастони, у него есть причины сомневаться в виновности этого Скиццо. А что касается мнения моего сына и невестки, то оно меня абсолютно не интересует. Они ничего не понимают и никогда ничего не понимали. Так что я хочу, чтобы вы продолжили заниматься этим делом.

Я тяжело вздохнул и протянул руку к бутылке на столике, стоявшем рядом с диваном.

– Хотите виски? – предложил я.

– Спасибо, не сейчас, – ответила Старуха.

– А вы? – повернулся я к Тарзану. – Вы тоже не выпьете со мной?

– Нет, спасибо.

– Ого, вы еще и говорите! А я уж было подумал, что вы только приложение к коляске. – И я отхлебнул прямо из горлышка.

– Вы невежливы с моим мужем и не отвечаете по существу. Вы расположены продолжить расследование за мои деньги или нет?

– А какого хрена я должен быть расположен? Я на этом уже заработал достаточно неприятностей, только что в мошенничестве не обвинялся, – усмехнулся я.

– Прошу вас не грубить моей жене, синьор Дациери, – вновь открыл рот молодой муж.

Я косо посмотрел на него:

– Шварценеггер, ты – последний, кто может высказаться по этому поводу. Меня поражает, что еще никто не обвинил тебя в том, что ты альфонс.

– Что вы себе поз…

Я заметил, как напряглись бицепсы Нибелунга.

– Извини, Ларс, дай мне сказать, – остановила его Старуха. – Синьор Дациери, вы намеренно ведете себя отвратительно, но, повторяю, на меня это не производит никакого впечатления. – Она холодно и твердо смотрела на меня. – Если вам так хочется знать, мой сын и его женушка действительно обвинили Ларса в корыстных намерениях. Но для начала им нужно было бы объявить меня недееспособной. А у них не вышло. Хотя моя невестка очень старалась. Семейные поводья пока еще в моих руках, синьор Дациери. И пока еще я владею большинством акций предприятия. Мне восемьдесят два года, однако я еще не впала в маразм. Если бы не было меня, мой сын уже давно промотал бы все, поэтому имеет значение только то, что решаю я. А я хочу, чтобы вы продолжили заниматься расследованием смерти моей внучки.

Мы некоторое время смотрели друг другу в глаза.

– Синьора, даже если допустить, что я хотел бы продолжить копать это дело, а я этого не хочу, знайте, полиция запретила мне совать в него нос. И у меня нет никакого желания сесть из-за этого в тюрьму.

– Кто конкретно запретил?

– Великий и ужасный шеф отдела по расследованию убийств по фамилии Феролли. Насколько мне известно, в этом деле командует только он.

– А мне так не кажется. – Она с улыбкой повернулась к мужу и ласково сказала: – Ларс, голубчик, подай мне, пожалуйста, мобильник. Синьор Дациери, вы не возражаете, если я воспользуюсь вашей спальней? Мне надо сделать один приватный звонок.