Я нагнулся над телом и убедился, что в нем не осталось никаких признаков жизни. Должен вам сказать, ни тогда, ни впоследствии я не заметил царапин на запястьях. Но у меня нет сомнения в том, что Мандерсон предумышленно поранил себя до того как спустил курок, – это было частью его плана…

Марлоу подошел к столу и оперся на него руками.

– Я хочу, – сказал он очень серьезно, – чтобы вы поняли, в каком состоянии я принимал свое решение… Я бродил вокруг трупа с четверть часа, продумывая все до деталей, как в шахматной игре. Моя безопасность зависела от того, смогу ли я разрушить планы одного из самых предусмотрительных людей, которых я когда-либо встречал.

Два простых хода наметились сразу. Я мог принести в дом тело, рассказать все, передать документы, деньги и бриллианты и довериться спасительной силе невиновности. Я представил себе, как несу в дом тело, как даю полный отчет, сознавая при этом всю абсурдность моего ничем не подкрепленного рассказа о злодейском замысле человека, который, как всем известно, не сказал мне ни единого плохого слова. Коварство Мандерсона опережало меня на каждом шагу… Я попытался представить себе, как выкладываю все это адвокату, и видел в его глазах полную безнадежность.

Какие же у меня оставались шансы на смягчение наказания?

Я не сбежал. Я принес в дом тело, вернул деньги и драгоценности. Но как бы это помогло мне? Мой поступок приписали бы внезапному страху после убийства, когда преступнику вдруг не хватило мужества воспользоваться плодами преступления. Короче говоря, этот план не давал мне никакого выхода из создавшегося положения.

Второе, что я мог сделать, – воспользоваться ситуацией и немедленно бежать. Но оставалось тело Мандерсона. Что бы я с ним ни сделал, на рассвете полиция, извещенная об исчезновении Мандерсона, перекрыла бы все дороги, порты и вокзалы, и во все концы полетели бы телеграфные запросы. Можно представить себе, с какой энергией взялась бы за дело полиция, – Мандерсон!.. Через сутки весь мир пустился бы за мной в погоню, уж Европа во всяком случае, и не думаю, что на земле был такой уголок, где человек, обвиненный в убийстве Мандерсона, мог бы найти пристанище.

И наконец – ложь. Могла ли она спасти меня? Вариантов было достаточно, но каждый из них разбивался об одно и то же препятствие: я склонил Мандерсона поехать со мной, живым Мандерсон не вернулся…

Так я топтался вокруг мертвеца, и гибель, казалось, подступает ко мне все ближе… Многократно в бессильном моем уме проносились слова Мандерсона, сказанные жене: «Марлоу уговорил меня поехать прокатиться на машине. Он очень настаивает на этом». Я повторил их вслух и вдруг открыл, что произношу фразу голосом Мандерсона.

Как вы знаете, мистер Трент, мне удается имитация. Я воспроизводил голос Мандерсона много раз, и даже Баннер не отличал его от истинного. Это был, помните, – Марлоу повернулся к мистеру Копплсу, – сильный властный голос с долей металла, и подражать ему было не так уж трудно. Я вновь осторожно повторил эти слова. Вот так… – Он произнес их, и мистер Копплс удивленно раскрыл глаза. – План возник в полминуты. Я не задерживался над разработкой деталей, был дорог каждый миг. Я поднял тело и положил на дно машины, покрыл ковриком; подобрал шляпу и револьвер. Ни следа, думаю, не осталось на лугу. По дороге к дому моя схема с такой быстротой и легкостью обрела форму, что я едва сдерживал возбуждение. Ведь мне еще надо удрать, и это просто, если все удастся.

Подъезжая к дому, я замедлил скорость и тщательно обследовал дорогу. Кругом было тихо. Развернув машину, погнал ее через открытое поле и остановил за скирдой. Затем надел шляпу Мандерсона, положил в карман свой револьвер и с телом на руках двинулся к дому.

Глубоко вздохнув, Марлоу опустился в кресло у камина и вытер платком вспотевший лоб.

– Все остальное вы знаете. – Он достал сигарету, зажег ее и затянулся. Трент наблюдал, как подрагивала рука Марлоу. – Туфли, которые выдали меня, продолжал Марлоу, – сильно жали, но мне необходимо было скрыть свои следы на мягкой земле возле хижины, где я положил тело, а также между хижиной и домом. Свои туфли, пиджак и пальто я оставил у тела, чтобы потом их забрать… Раздевание трупа, потом облачение его, рассовывание всех вещей по карманам все было делом ужасным, а извлечение зубных протезов и сравнить не с чем… Но ведь я вытаскивал свою голову из петли. Жалею, что не оправил манжеты, не зашнуровал как следует туфли. А то, что не в тот карман сунул часы – ошибка грубейшая. Все это вы моментально заметили, мистер Трент… Но по поводу виски вы ошиблись, между прочим. Я сделал лишь один хороший глоток, затем наполнил карманную фляжку, которую обнаружил в шкафу. Мне предстояла трудная ночь, и я не знал, как ее выдержу.

О том, что я делал дома, говорить почти нечего. Время, оставшееся после ухода Мартина, я употребил на то, чтобы тщательно обдумать оставшиеся ступени плана. Между делом я разрядил и вычистил револьвер, положил в секретер Мандерсона бумажник и бриллианты. Затем поднялся наверх – момент был тяжелый, но я благополучно добрался до своей комнаты, положил револьвер и патроны обратно в футляр; выключил свет и тихо прошел в комнату Мандерсона.

Что я должен был сделать там – вы знаете: снять туфли и выставить их за дверь, оставить куртку Мандерсона, жилетку, брюки и галстук; выбрать костюм, галстук и туфли для тела, положить зубные протезы в сосуд, который я переставил с умывальника к изголовью кровати, оставив таким образом эти пагубные отпечатки. Потом мне предстояло лечь в постель и измять ее. Все вы знаете, все, кроме состояния моих мыслей, которые вы не могли бы вообразить, а я – описать.

Самое худшее случилось, когда я уже начал действовать: из соседней комнаты заговорила со мной миссис Мандерсон, – я считал ее спящей. Однако я был готов и к этому: оставалось покинуть дом обычным путем, но для этого нужно было ждать, пока все уснут, и тогда мой уход мог быть только услышан, но не увиден. С телом я поступил бы так, как и намечал. Разница была лишь в том, что я не смог бы создать неоспоримое алиби, не прибыв в отель к 6.30. Мне пришлось бы ехать прямо в порт и наводить там фиктивные справки. Однако все произошло иначе: я услышал ровное дыхание миссис Мандерсон, выждал и быстро прошел в носках через ее комнату, а вскоре был со своим узелком на траве. Думаю, я не произвел ни малейшего шума. Занавеска была мягкой, не шуршала, и когда я шире растворил окно – не раздалось ни звука… Так я обрел уверенность в своей безопасности. – Скажите мне, – сказал Трент, когда Марлоу умолк, прикуривая очередную сигарету, – как вы рискнули покинуть дом через комнату миссис Мандерсон? Ведь с той же стороны три пустых комнаты, через которые вы спокойно могли выбраться. А так вы могли оказаться в весьма трудном положении. Подозрения, связанные с дамой, – вы меня понимаете?

Марлоу повернулся к нему с пылающим лицом.

– А я надеюсь, что вы поймете меня, мистер Трент, – сказал он дрогнувшим голосом. – Если бы мне пришла в голову такая мысль, я бы пошел на любой риск, но не совершил побега таким образом…

– Ваше замечание справедливо, – ответил Трент холодно. – Я вполне могу поверить, что в тот момент вы и не могли думать ни о чем другом, кроме побега. И все-таки, с моей точки зрения, легче было исчезнуть через окно свободной комнаты.

– Вы так думаете? – усомнился Марлоу. – А у меня уже кончалась выдержка. Когда я вошел в комнату Мандерсона, мне уже казалось, что половина страхов позади. Моя задача замкнулась в маленьком пространстве, и в ней была только одна опасность – пробуждение миссис Мандерсон, но я знал, что у нее хороший сон. Теперь предположим, что я с узлом одежды, в носках направляюсь в одну из пустых комнат. Лунный свет заливал коридор. Даже если бы я спрятал лицо, никто не принял бы меня за Мандерсона. По дому мог бродить Мартин. Из своей спальни мог выйти Баннер. Кто-нибудь из слуг мог появиться из-за угла, из другого коридора – как-то в такое же позднее время я видел Селестину. Всего этого могло и не случиться но я не мог рисковать. Огороженный в комнате Мандерсона от всего дома, я в точности знал, с чем мне придется встретиться. Лежа одетым в его постели и прислушиваясь к дыханию, почти неуловимому, проникавшему сквозь открытую дверь, я чувствовал себя спокойнее. Я даже поздравил себя: разговор с миссис Мандерсон работал на мою схему: Мандерсон дома, я – в пути на Саутгемптон.