— Что ж, — вздохнул я, — не имею возражений.

Да и какое это имело значение? Все равно он мог бы потом предоставить в ее распоряжение результаты сеанса.

— Что касается меня, то я готов, — произнес я с некоторой даже удалью.

Все началось с серии черных полос на белом фоне. В рамке это выглядело бы как одна из картин, висящих на противоположной стене. Я хотел бы спросить у Сомервиля, много ли он выложил за такую штуковину, но потом решил, что шутки сейчас не к месту.

Мне было велено встать лицом к экрану так, чтобы моя переносица находилась на одной линии с его геометрическим центром. Мне объяснили, что, если я сделаю шаг вперед или назад, пусть и самый малый, на экране будет отражен уровень «позиционного отклонения». Я заподозрил, что это чистый розыгрыш, но Сомервиль вроде бы держался весьма серьезно.

Я стоял в нескольких дюймах от стены по стойке «смирно», голова была при этом чуть откинута назад.

— Закройте глаза, — эти слова прозвучали как приказ. — Начинайте дышать глубоко, вдох и выдох, вдох и выдох. Хорошо. Теперь внимательно слушайте то, что я вам сейчас скажу. Это всего лишь тест на вашу способность расслабиться.

Он начал говорить тише и не столь настойчиво, делая между предложениями долгие паузы.

— Представьте себе... я хочу, чтобы вы представили себе, будто вы стоите на вершине башни... высоко-высоко... Вы улавливаете?

— Думаю, да.

Я почувствовал, как его руки легли мне на плечи.

— Нет никакой опасности... нет никакой причины беспокоиться... вы не упадете. Я стою у вас за спиной. Сейчас я уберу руки, и вы почувствуете, что вас качнет назад. Ну вот... Я хочу, чтобы вы успокоились... совершенно расслабились... расслабились... полностью успокоились...

Минуту-другую спустя — Сомервиль между тем молчал — я почувствовал, что меня начало покачивать.

— Ну вот, — в его голосе послышались нотки удовлетворения. — Вы начинаете расслабляться. На экране три, а вот уже четыре дюйма. Это хорошо... Вы чувствуете себя очень расслабившимся... вы слегка покачиваетесь... вы очень расслаблены... вас чуть покачивает...

Вопреки всем моим попыткам, главным образом непроизвольным, держаться прямо, я почувствовал, что клонюсь все сильнее и сильнее. Клонюсь назад.

— Вы клонитесь назад, — теперь его голос вновь зазвучал тверже. — Назад... клонитесь... назад, вы клонитесь теперь назад...

Я потерял равновесие и переставил ногу назад, чтобы не упасть, но мне не о чем было беспокоиться — Сомервиль держал меня за плечи. Борясь за то, чтобы не упасть, я уловил на мгновение легкий запах миндаля.

— Хорошо, Мартин. Прекрасно вы это проделали. А сейчас можете сесть.

Я вернулся в кресло, чувствуя почему-то сильнейшее удовлетворение, как будто мне удалось совершить нечто куда более сложное, нежели не свалиться с ног. Я поглядел туда, где сидела девица. Она углубилась в какую-то книгу и явно не обращала внимания, ни малейшего внимания на то, что происходило в кабинете. Отсутствие ее интереса к происходящему успокаивало и вместе с тем озадачивало и обижало.

Сомервиль сел напротив меня. Перед началом самого гипнотического сеанса нам предстоял еще один тест. Он попросил меня сцепить пальцы обеих рук и сконцентрироваться на этом, сцепить их как можно прочнее и сильнее.

— Мне хочется, чтобы вы ощутили, — сказал он низким и сочным голосом, — что все ваши пальцы соединились, срослись воедино, сплавились в единое целое. Пожалуйста, сосредоточьтесь на этом. Не отвлекайтесь ни на мгновение от ваших рук ни мыслью, ни взглядом. По мере концентрации вы почувствуете, что зазор между пальцами становится все меньше и меньше... пальцы соединяются... все прочнее и прочнее... А пока это происходит, тело ваше становится все более расслабленным... спокойным и расслабленным. Сейчас я попрошу вас разъединить руки. Сейчас попрошу, но еще не попросил. Вам будет довольно трудно сделать это... Но потом я скажу: «Свобода» — и в то же мгновение ваши пальцы расслабятся, а вы почувствуете себя свободно и легко. А пока держите их вместе... сильнее и сильнее... они врастают друг в друга. А сейчас разъединяйте!

Я попытался разжать руки — попытался как только мог, но мне это не удалось. Я еще, помню, подумал: «Что за ерунда?» Но пальцы оставались как будто склеенными.

— Свобода, — произнес Сомервиль, и пальцы отпрянули друг от друга, как случайно столкнувшиеся на улице старинные враги.

— Ничего себе, — я рассмеялся главным образом от удивления. Но испытывал я и некоторое смущение, как будто стал жертвой неожиданной шутки.

— Вы вели себя совершенно естественно, и вам ни о чем не надо беспокоиться. Все это время вы бодрствовали, вы осознавали все, что делали, и все-таки проявили способность расслабиться. Все дело в расслаблении, Мартин. В нем вся загвоздка.

Но я по-прежнему относился к происходящему с определенным недоверием.

В гипнотической технике Сомервиля не было ничего таинственного — ни пронизывающих взглядов, ни эзотерических пассов. Он работал голосом, подгадывая так, чтобы каждая фраза приходилась на мой вдох или выдох. Это было трудно, это было несколько навязчиво, но ни в коем случае не невыносимо. Звук был хорошо темперирован, даже сейчас он стоит у меня в ушах — исполненный благородства и нежности голос, каждым слогом, не говоря уж о слове, обещающий осторожно и безопасно перевести слушателя на другой берег, в то место, откуда навеки изгнаны тоска и боль. Но какая-то часть моего сознания противилась этому приглашению. И Сомервиль наверняка сознавал это. Он еще раз поговорил со мной о мотивации и в конце концов убедил, что, если я хочу успеха процедуры, мне нужно расслабиться и всецело положиться на него.

Мои воспоминания о последовавшем затем сеансе сводятся исключительно к тому, что было на его протяжении произнесено. Хотя я пребывал в полном сознании и помню все, что случилось, — вплоть до того момента, когда Сомервиль предложил амнезирующее вмешательство, — я постепенно утратил представление о том, где нахожусь. Это весьма причудливое ощущение сродни тому спокойному, сумеречному состоянию, которое наступает непосредственно перед сном, когда сознание сбрасывает свою тяжесть и начинает неторопливо взмывать куда-то вверх. И в то же самое время это было крайне концентрированное, крайне захватывающее переживание, вроде того, что наступает, когда читаешь увлекательную книгу или смотришь увлекательный фильм и забываешь при этом обо всем на свете. Мне вовсе не показалось неприятным с легкостью и без страха скользнуть в иной мир, в котором, кроме меня, имел право на пребывание только Сомервиль. И хотя он достаточно быстро выпал из поля моего зрения, перестав существовать физически, однако же его голос сопровождал меня повсюду, куда я ни устремлялся. И во всех этих странствиях голос Сомервиля не следовал за мною, а, наоборот, был впереди и указывал мне дорогу.

— Откиньте голову, — начал он, — закройте глаза и внимательно слушайте все, что я вам скажу. Я хочу, чтобы вы воспринимали каждое мое слово. Следите за тем, каким тоном я говорю, как я выговариваю те или иные слова... Сосредоточьтесь на моем голосе... на моем акценте... на всем, что связано с моей манерой говорить. Ничто иное не имеет значения. Сосредоточьтесь на моем голосе.

Мне хочется, чтобы вы представили себе, будто мы находимся в библиотеке. Тихое, спокойное помещение, уставленное книгами, уставленное с пола до потолка томами в кожаных переплетах. Мы с вами вдвоем стоим у раскрытого окна... смотрим в сад. В конце сада вам видна старая каменная стена, поросшая плющом и жасмином. А за ней — зеленый луг, простирающийся до самого берега... Солнечные лучи играют на воде и отражаются в волнах, то поднимающихся, то опускающихся... Нам тепло, нам уютно, нам нравится стоять здесь. Далеко в море — маяк... Вы его видите? Покажите мне, пожалуйста, где он. Рукой покажите!.. Так, очень хорошо.

У нас под окном балкон. И винтовая лестница ведет прямо с него в сад. А теперь сосредоточьтесь на моем голосе. Нам надо спуститься по этой лестнице... вниз... поворот... и вот мы уже в саду. Мы слышим уже шепот моря... А как печет солнышко!.. В воздухе пахнет чем-то летучим. А вон там, в углу сада, меж двух деревьев, висит гамак... Покажите мне рукой, где он! Очень хорошо. Теперь я попрошу вас подойти к гамаку и лечь в него. Чувствуете, как он качается, пока вы в него укладываетесь? Качается на теплом, еле заметном ветерке. Вы совершенно спокойны. Вы расслаблены... Вы погружаетесь в гамак все глубже и глубже... вы спокойны, вы расслаблены... А сейчас вы спите!