Входит Уильям.

Добрый вечер, Одри.

И вам дай бог добрый вечер, Уильям.

И вам добрый вечер, сударь.

Добрый вечер, любезный друг. Надень шляпу, надень; да прошу же тебя, накройся. Сколько тебе лет, приятель?

Двадцать пять, сударь.

Зрелый возраст! Тебя зовут Уильям?

Уильям, сударь.

Хорошее имя! Ты здесь в лесу и родился?

Да, сударь, благодарение богу.

«Благодарение богу»? Хороший ответ! Ты богат?

Правду сказать, сударь, так себе.

«Так себе». Хорошо сказано, очень хорошо, чрезвычайно хорошо; впрочем, нет, не хорошо, так себе! А ты умен?

Да, сударь, умом бог не обидел.

Правильно ты говоришь. Я вспоминаю поговорку: «Дурак думает, что он умен, а умный человек знает, что он глуп». Языческий философ, когда ему приходило желание поесть винограду,26 всегда раскрывал губы, чтобы положить его в рот, подразумевая под этим, что виноград создан затем, чтобы его ели, а губы — затем, чтобы их раскрывали. Любишь ты эту девушку?

Да, сударь.

Давай руку. Ты ученый?

Нет, сударь.

Так поучись у меня вот чему: иметь — значит иметь. В риторике есть такая фигура, что когда жидкость переливают из чашки в стакан, то она, опорожняя чашку, наполняет стакан, ибо все писатели согласны, что «ipse»27 — это он, ну а ты — не «ipse», так как он — это я.

Какой это «он», сударь?

«Он», сударь, который должен жениться на этой женщине. Поэтому ты, деревенщина, покинь, что, говоря низким слогом, значит — оставь, общество, что, говоря мужицким слогом, значит — компанию, этой особы женского пола, что, говоря обыкновенным слогом, значит — женщины, а вместе взятое гласит: покинь общество этой особы женскою пола, — иначе, олух, ты погибнешь, или, чтобы выразиться понятнее для тебя, помрешь! Я тебя убью, уничтожу, превращу твою жизнь в смерть, твою свободу в рабство; я расправлюсь с тобой с помощью яда, палочных ударов или клинка; я создам против тебя целую партию и сгублю тебя политической хитростью; я пущу в ход против тебя яд, или бастонаду28, или сталь; я тебя погублю интригами, я умерщвлю тебя ста пятьюдесятью способами: поэтому трепещи — и удались!

Уйди, добрый Уильям!

Сударь, да хранит вас бог всегда таким веселым. (Уходит.)

Входит Корин.

Хозяин и хозяйка ищут вас: ступайте-ка, ступайте, поторапливайтесь!

Беги, Одри, беги, Одри! — Иду, иду.

Уходят.

Лес.

Входят Орландо и Оливер.

Возможно ли, что при таком кратковременном знакомстве она сразу понравилась тебе? Едва увидев, ты полюбил? Едва полюбив, сделал предложение? Едва сделал предложение, как получил согласие? И ты настаиваешь на том, чтобы обладать ею?

Не удивляйся сумасбродству всего этого, ни ее бедности, ни кратковременности нашего знакомства, ни моему внезапному предложению, ни ее внезапному согласию; но скажи вместе со мной, что я люблю Алиену; скажи вместе с ней, что она любит меня; и согласись с нами обоими, что мы должны обладать друг другом. Тебе это будет только на пользу, потому что и дом отца и все доходы, принадлежавшие старому синьору Роланду, я уступлю тебе, а сам останусь, чтобы жить и умереть пастухом.

Я даю свое согласие. Назначим вашу свадьбу на завтра: я приглашу герцога и всю его веселую свиту. Иди и подготовь Алиену, потому что, видишь, сюда идет моя Розалинда.

Входит Розалинда.

Храни вас бог, брат мой.

И вас, прекрасная сестра. (Уходит.)

О мой дорогой Орландо, как мне грустно, что ты носишь сердце на перевязи.

Только руку.

А я думал, что твое сердце ранено львиными когтями.

Оно ранено, но только глазами женщины.

Рассказал вам ваш брат, как я хорошо разыграл обморок, кода он показал мне ваш платок?