Ничего подобного не дает клерикальная, феодально-милитаристическая Австро-Венгрия. Неверно, разумеется, будто Австро-Венгрия сложилась просто путем «браков», как гласит старое изречение. Придунайские народности были – каждая в отдельности – слишком слабы, для того чтобы отстоять свое существование против натиска османов, доходивших до ворот Вены, и это толкало их к сплочению под габсбургской короной. Австрия сложилась как европейский заслон против Турции, как средне-европейская контр-Турция. Турцию разрушали центробежные национальные тенденции, а по мере того как ослабевавшие османы переставали быть опасностью для средней Европы, национальные центробежные стремления стали раздирать изнутри Австрию. Капитализм порождал, правда, встречную тенденцию: к экономическому сплочению. Но капиталистическое развитие Австрии, истощавшейся помещиками и милитаризмом, шло очень медленно. Настоящим выходом для придунайских народов на большую историческую дорогу была бы перестройка своего архаического государственного здания по швейцарскому образцу: это не только сделало бы Австро-Венгрию неуязвимой, но превратило бы ее в очаг непреодолимого притяжения для всех национальных осколков, расположенных по ее периферии. Но на пути к такому возрождению стояли и культурная отсталость значительных масс населения и особенно те реакционные исторические силы, которые и сегодня еще являются носителями австро-венгерской государственности. Отсюда тот национальный хаос, каким являлась внутренняя жизнь придунайской монархии.
Тем более поразительным казался «патриотический» подъем масс. Что толкало венского сапожного подмастерья, полунемца получеха Поспишиля, или нашу зеленщицу Фрау Мареш, или извозчика Франкля на площадь перед военным министерством? Национальная идея? Какая? Австро-Венгрия есть отрицание национальной идеи. Государственная идея? Но куда же девались центробежные национальные тенденции?
В начале войны пресса тройственного согласия[2] сообщала много сведений о национально-революционных движениях в Праге, Триесте, Сараеве, – точно так же, как австро-германская пресса распространяла вести о «восстаниях» в Варшаве, Одессе и на Кавказе. Между тем австро-венгерская пресса, ссылаясь на уличные манифестации, патетические заседания муниципалитетов и пр., возвещала полное «примирение» всех со всеми, немцев с чехами, поляков с русинами, угнетателей с угнетаемыми, волков с овцами. Германские империалисты, как Франц фон Лист,[3] Артур Дикс[4] и др., сейчас же учли этот факт и оценили его как полную победу государственного начала над национальным. И впрямь: бедняга Поспишиль стоял под окнами военного министерства, сверкавшего бесконечными огнями электрических лампочек, и кричал и размахивал руками во славу государственного начала.
Война выбивает всю жизнь, сверху донизу, из ее наезженной колеи, расстраивает все привычные связи, и только государственная власть, опирающаяся на вооруженную с ног до головы армию – выступает как надежная и твердая опора. Надежды на бурные национальные и социальные движения (в Праге, Триесте и пр.) были в корне неосновательны по отношению к первой эпохе войны, когда власть, даже вконец расшатанная центробежными тенденциями, которые она умела только механически подавлять, сразу становится хозяйкой положения.
Но это только одна сторона дела. Зеленщица Мареш или извозчик Франкль не просто капитулируют пред государственностью, поражающей их воображение своим военным могуществом, – они переносят на эту огнем дышащую государственность какие-то смутные надежды. Они оба, и Франкль и Мареш, так же, как и наш друг Поспишиль, принадлежат к тому очень широкому, к самой земле прижатому человеческому пласту, которого в обычное время почти не касается дуновение идей и надежд. Таких людей, вся жизнь которых день за днем проходит в монотонной безнадежности, очень много на свете, и Панглосы[5] давно уж доказали, что без этих трудовых пластов немыслима была бы вся наша культура. Набат мобилизации врывается в их жизнь тревожащим и обещающим призывом. Все привычное и столь страшно осточертевшее опрокидывается, воцаряется новое и необычное, а впереди должны еще произойти необозримые перемены. К лучшему или к худшему? Разумеется, к лучшему: разве Поспишилю может стать хуже, чем в мирное «нормальное» время?..
Я бродил по центральным улицам столь знакомой мне Вены и наблюдал эту совершенно необычную для «шикарного» Ринга толпу, темную, загнанную жизнью толпу, в которой пробудились надежды. И разве частица этих надежд не осуществляется уже сегодня? Разве в иное время носильщики, прачки, сапожники, подмастерья и подростки предместий могли бы себя чувствовать господами положения на Ринге? Пусть не покажется парадоксом, но в настроениях венской толпы, демонстрировавшей во славу габсбургского оружия, я улавливал черты, знакомые мне по октябрьским дням 1905 г. в тогдашнем Петербурге…
Мобилизация и объявление войны как бы стерли с лица земли все национальные и социальные противоречия в стране. Но это только историческая отсрочка, своего рода политический мораториум. Векселя переписаны на новый срок, но платить по ним придется…
Женева, 20 ноября 1914 г.
«Киевская Мысль»[6] N 328, 28 ноября 1914 г.
Л. Троцкий. ДВЕ АРМИИ
Монотонная жизнь в траншеях, нарушаемая лишь взрывами бешеной пальбы, приводит к бытовому сближению врагов, зарывшихся в землю иногда на расстоянии нескольких десятков метров друг против друга. Вы уже читали, конечно, как одна из сторон подстреливает между траншеями зайца и потом обменивает его на табак; как французы и баварцы поочередно ходят к единственному ключу за водой, иногда сталкиваются там, обмениваются мелкими услугами и даже пьют совместно кофе. Случались, наконец, и такие эпизоды, когда баварские и французские офицеры уславливались не мешать друг другу при устройстве редутов и строго соблюдали уговор. Грандиозный немецкий натиск на Изере[7] не дал результатов, стена по-прежнему стоит против стены, военные операции уперлись в тупик, и в траншеях устанавливается психология какого-то своеобразного перемирия.
Первые три месяца войны я, после вынужденного отъезда из Вены, провел в Швейцарии. Туда беспрепятственно стекались газеты всех воюющих стран, и это создавало благоприятные условия для сравнительных наблюдений. И никогда глубокое различие исторических судеб Франции и Германии не уяснялось мне так, как в эти месяцы очной ставки двух вооруженных наций на Маасе и Изере.
Ненависти к Франции в большой немецкой прессе не было, – скорее сожаление. В конце концов, француз – «добрый малый», не лишенный вкуса, Genussmensch (человек наслаждения) в противоположность Pflichtmensch'y (человеку долга), немцу, – и если б он не мечтал о роли великой державы для своей Франции, если б эта Франция не лежала на пути к Атлантическому океану и главному смертельному врагу немецкого империализма, Англии, не было бы надобности повторять эксперимента 1870 г.,[8] – таково было в основе отношение «ответственных» немецких политиков к Франции, с ее приостановившимся ростом населения и задержанным экономическим развитием. Военный разгром Франции, как и Бельгии, считался скорее «печальной необходимостью»: минуя Францию, нельзя было добраться до Англии, а кратчайший путь к сердцу Франции шел через Брюссель. В сокрушительной победе над Францией немецкие политики сомневались еще меньше, чем немецкие стратеги. И первые недели войны, казалось, полностью подтверждали эту уверенность. Битва на Марне,[9] которая для французской армии, как и для общественного мнения Франции, имела решающее значение поворотного события, в глазах немцев была первое время стратегическим эпизодом подчиненного значения. И несколькими неделями позже, к тому времени, когда оба непроницаемых фронта, немецкий и французский, протянулись до побережья Бельгии, в Берлине и Лейпциге продолжали появляться в свет политические брошюры, в которых не редкостью было встретить фразу: «Когда эти строки выйдут из-под станка, судьба несчастной Франции будет уже решена»…
2
Тройственное Согласие (Антанта) – союз Франции, Англии и России, сыгравший решающую роль в подготовке мировой войны. Зарождение Тройственного Согласия относится к началу 90-х годов прошлого столетия, когда Франция стала усиленно вкладывать свои капиталы в русскую промышленность. За 5 лет (1901 – 1906 гг.) Россия получила от Франции 2 миллиарда 424 миллиона франков, а к 1913 г. общая сумма всех французских капиталов в России достигла 17 миллиардов франков. На этой экономической основе происходит политическое сближение России с Францией. В 1892 г. Россия и Франция заключают военную конвенцию, по которой, в случае нападения Германии, Австрии или Италии (составлявших Тройственный Союз) на одну из сторон, другая обязуется выставить все свои силы против нападающего. Конвенция запрещала, далее, договаривающимся сторонам заключение сепаратного мира. Срок действия конвенции был установлен на все время существования Тройственного Союза. Однако, франко-русская конвенция 1892 г. еще не означала полного разрыва России с Германией, которая, напр., энергично поддержала Россию во время русско-японской войны. Только в 1905 г. была окончательно закреплена русско-французская дружба; в этом году Россия получила во Франции 2 1/2 – миллиардный заем, признала права Франции на Марокко и согласилась поддерживать все ее требования. Присоединение Англии к Франции и России привело к созданию Тройственного Согласия.
Русско-английское сближение началось в 1906 – 1907 гг. До этого времени Англия относилась враждебно к России, особенно в балканском вопросе. В 1907 г. Россия и Англия заключают договор о разделе Персии (см. прим. 248), положивший начало русско-английскому сближению и тем самым образованию Тройственного Согласия. Новая позиция Англии сразу обострила опасность европейской войны, так как Германия усиленно соперничала с Англией на водах. Угроза существованию Тройственного Согласия возникла в 1908 – 1909 гг., когда Россия потребовала от Франции и Англии точного признания ее исторических прав на Константинополь и проливы, ссылаясь на необходимость последних для ее внешней хлебной торговли. Ввиду отказа Англии и Франции поддержать Россию в этом вопросе русское правительство стало заигрывать с Германией. Это обстоятельство вызвало серьезные опасения у Франции и Англии, и в 1912 г. Эти страны окончательно выступают на путь теснейшего сближения с Россией. В 1912 г. Россия вновь получает во Франции большой заем (1 1/2 миллиарда франков) под непременным условием увеличения численности армии, создания сети стратегических железных дорог и т. д. Подготовка к войне стала вестись усиленным темпом. Особенное нетерпение проявляла Англия, требовавшая еще в 1912 г., во время балканской войны, активного выступления России. В апреле 1914 г. состоялось совещание представителей морских генштабов Англии, Франции и России, договорившихся о совместных военных выступлениях. Военный бюджет стран Тройственного Согласия сильно возрос к этому году; величина их сухопутных армий достигала в общей сложности 2.184.999 чел. В июле 1914 г., после приезда Пуанкаре в Россию, готовность Тройственного Согласия к войне была уже совершенно очевидна. Но, несмотря на тесное объединение Англии, Франции и России в деле подготовки войны, формального союза между ними еще не было. Только 5 сентября 1914 г. странами Согласия был подписан формальный договор, по которому каждая из договаривающихся стран обязалась не заключать сепаратного мира с Германией и другими неприятельскими странами. 14 сентября 1914 г. задачи Тройственного Согласия в войне были уточнены следующим образом: 1) уничтожение германского могущества, 2) аннексия Россией нижнего течения Немана и Восточной Галиции, 3) аннексия Францией Эльзаса-Лотарингии, Рейнской Пруссии и т. д. После начала мировой войны к Тройственному Согласию присоединился ряд стран: Бельгия, Япония, Италия, Румыния и пр., создавшие коалицию Антанты. После русской революции и вступления Соединенных Штатов в мировую войну Тройственное Согласие фактически перестало существовать.
3
Франц фон-Лист (1851 – 1919) – известный немецкий юрист, глава социологической школы в уголовном праве. В 1908 г. был избран членом прусского ландтага, с 1917 г. был депутатом рейхстага от партии свободомыслящих. После революции 1905 г. в России Франц фон-Лист оправдывал применение смертной казни царским правительством в борьбе с революционерами. С наступлением мировой войны Лист, подобно большинству германских ученых, занял резко шовинистическую и империалистическую позицию.
4
Дикс, Артур – видный немецкий буржуазный экономист, апологет милитаризма. Из его работ наиболее известны: «Немецкий империализм» и «Война и народное хозяйство по опыту Германии». Во время империалистической войны Дикс практически участвовал в военно-хозяйственной деятельности, работая в военном комитете германской промышленности. С 1925 г. Дикс издает ежемесячный журнал «Weltpolitik und Weltwirschaft» («Мировая политика и мировое хозяйство»).
5
Панглос – см. т. XII, прим. 112.
6
«Киевская Мысль» – см. т. III, ч. 1-я, прим. 169.
7
Битва на р. Изере – происходила с 18 октября по 10 ноября 1914 г. В этой битве участвовали: английская, бельгийская и французская армии, с одной стороны, и германская – с другой. Германская армия, наступая на Остенде, успешно атаковала союзников и вскоре овладела с. Ломбардсид. 23 октября союзные войска перешли в контр-атаку, но немцам удалось прорвать их центр у Первиза. Чтобы выбить немцев из занятых ими позиций, бельгийская армия разрушила шлюзы и затопила всю долину Изера. 2 ноября немцы были окончательно отброшены на правый берег Изера.
В битве на р. Изере союзные войска одержали одну из своих первых побед.
8
Эксперимент 1870 г. – Речь идет о франко-прусской войне 1870 г. – см. т. XIII, прим. 45.
9
Битва на Марне. – Сражение на р. Марне, происходившее с 6 по 12 сентября 1914 г., явилось первым крупным сражением в мировой войне. В продолжение всего августа французские и английские войска, преследуемые германской армией, безостановочно отступали. Наступление германских войск стало непосредственно угрожать Парижу. 2 сентября французское правительство переезжает в Бордо. Однако вскоре Париж оказался избавленным от непосредственной опасности, так как немецкие армии устремились в промежуток между Парижем и Верденом. 5 сентября французский главнокомандующий генерал Жоффр отдает приказ о приостановке отступления, а 6 сентября 6-я французская армия переходит в контрнаступление и наносит сильный удар правому крылу германской армии. Тем не менее немецкие войска сумели отразить наступление французских и английских войск. В результате хода сражения с 5 по 9 сентября между 1-й и 2-й германскими армиями образовался разрыв на протяжении 30 км, в который вклинились союзные войска. 10 сентября немцы начали спешно отступать за реку Эн, оставляя в руках неприятеля большое количество снаряжения. Значение победы французов на реке Марне было громадно. Прежде всего эта победа морально укрепила французские войска, вселив в них надежду на победоносное окончание войны. Из военно-политических последствий марнского сражения отметим влияние, оказанное им на решение Италии перейти на сторону Антанты и замену начальника штаба германской ставки Мольтке генералом Фалькенгайном.