Конвент растерянности и бессилия! – таков подлинный облик новой думской сессии. Но и из растерянности правящих вырастают иногда большие события. Только, чтобы большие события оставили большие результаты в развитии страны, нужно, чтобы растерянность правящих нашла свое преодоление в решительности и силе управляемых и обманываемых.

«Наше Слово» N 167, 18 августа 1915 г.

Л. Троцкий. ВОЕННАЯ КАТАСТРОФА И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ

Сейчас, когда очищение русскими войсками Галиции, Польши и Прибалтийского края вошло крупнейшим и весьма устойчивым фактом в общую картину войны, цензура французской республики даст нам, может быть, возможность остановиться на причинах этого факта. Отметим тут же, что, не имея никаких претензий на пророческий дар, мы предвидели подобный результат уже тогда, когда французская пресса писала о близком вступлении русских казаков в Берлин. Но нас вынуждали молчать: привилегией свободного суждения пользовались только те, которые ничего не предвидели и ничего не понимали.

Русские неудачи объясняют недостатком орудий и боевых припасов. Но откуда этот недостаток? Говорят: Россия, как и ее союзники, не готовилась к нападению. Но для чего тогда Россия содержала свою армию почти в полтора миллиона человек? Говорят: для обороны. Но разве нельзя было как следует подготовиться к обороне? Мы ни на минуту не сомневаемся в злой воле Германии. Мы только отказываемся видеть доказательство доброй воли фирмы Сухомлиновых[156] в ее военной несостоятельности.

Эрве, который с неизменным презрением писал о немецкой «культуре» и с энтузиазмом провозглашал: «Да здравствует царь!», теперь заявляет, что германская армия имеет над русской огромный «материальный и моральный перевес». Это уж нечто большее, чем недостаток амуниции, вызванный непредусмотрительностью военного министра.

Военные успехи Германии являются, в последнем счете, результатом высокой капиталистической организации. Военная техника является только применением общей техники в области взаимоистребления народов. Правда, именно военная организация является пунктом наименьшего сопротивления в процессе модернизирования отсталых стран: все государства, независимо от экономического уровня и национального достояния, стремятся выровняться по передовым милитаристическим образцам. Но зависимость военной техники от общей всегда, в конце концов, сохраняет решающий характер. Недостаточно завести пушки новейших образцов, – нужно иметь возможность непрерывно обновлять их, увеличивая их численность и выбрасывая из каждого жерла в единицу времени максимальное количество снарядов. Немецкая промышленность, особенно в лице тяжелой индустрии, имеющей решающее значение для милитаризма, благодаря своему относительно недавнему происхождению, крайне рационализирована, т.-е. настолько свободна от тисков рутины, насколько это вообще возможно в капиталистическом хозяйстве; это именно обеспечивает за ней высокую производительность. В этой войне Германия выступает как могущественнейшая промышленная страна против России, с ее земледельческим, в своем большинстве, населением; как страна крупной централизованной индустрии против Франции, с ее все еще преобладающей мелкой и средней промышленностью; как страна модернизированных и рационализированных методов хозяйства против технически очень консервативной старейшей капиталистической державы, Англии, – при всем ее техническом прогрессе последних лет. Такова экономическая основа военной силы Германии, на буксире которой тянутся Австрия и Турция.

Тяжелая русская промышленность занимает уже бесспорно крупнейшее место в хозяйственной жизни страны. Но, огражденная стеною надежных таможенных ставок, не стесняющаяся держать страну периодически на диете то угольного, то чугунного голода, проделавшая свое последнее развитие в условиях национального курса, высшим идеалом которого была «национализация кредита», привыкшая питаться бесконтрольными государственными заказами, русская тяжелая промышленность до мозга костей пропитана чертами технического ротозейства и хозяйственного паразитизма, которые одни, помимо всего прочего, заранее исключают возможность каких-либо внезапных и чудодейственных результатов от так называемой «промышленной мобилизации». И недаром именно г. Гучков, который прекрасно знает, где раки зимуют, предостерегал военно-промышленный съезд от необоснованного оптимизма.

Как человек является главной силой производства, так он же остается главной силой войны. Что же представляет собою русская армия со стороны своего человеческого состава?

Плеханов писал в своей брошюре о войне, что русская армия состоит из львов, которыми командуют… не львы. Мы не имеем возможности точно повторить здесь, кто именно «командует», предоставляя догадливости читателей закончить лихую цитату. В каком смысле надлежит, однако, понимать «львиный» состав крестьянской, по преимуществу, армии России? Значит ли это, что русский народ в расовой своей основе отличается более высокой, чем иные народы, воинственностью, или что русский крестьянин прошел особую историческую школу героизма? Или под львиным характером русского крестьянина Плеханов начал ныне понимать его исчезающую способность безропотно голодать, гнить и умирать? Какой смысл имеет первая половина цитаты? Никакого смысла. Это одна из тех бессодержательных пошлостей, на питание которыми фатально обречен социал-патриотизм, тем более российский.

Элементарное марксистское соображение должно подсказать, что наиболее ценной в военном отношении частью современной армии является промышленный пролетариат. Чем большую роль начинала играть в современном милитаризме капиталистическая техника, тем большее значение приобретал связанный с техникою капиталистический рабочий. Как ни велико производственное, социальное и политическое значение нашего рабочего класса, но численно он все еще составляет небольшую дробь населения, оставаясь по существу глубоко враждебным тем целям, во имя которых он мобилизован царизмом. Всеобщая воинская повинность, как и всеобщее избирательное право автоматически отражают числовые соотношения социальных группировок нации. В русской армии крестьянство тем более подавляет пролетариат, что многочисленные и наиболее квалифицированные элементы последнего удерживаются на заводах для промышленного обслуживания войны. Подавляюще-крестьянский состав армии не может не понижать ее военного уровня.

Это обстоятельство еще усугубляется исторически-обусловленным характером русского крестьянства. Если мелкий земельный собственник Франции, вышедший из Великой Революции и завладевший землями монархии и дворянства, прошел затем школу обязательного обучения и школу республиканского парламентаризма, приблизившись этим путем к культурному типу города, то русский крестьянин, и по сей день еще опутанный сетями сословного бесправия, бесконечно далек от того, чтобы чувствовать себя «хозяином земли», – звание, которое гг. Иорданские раздают всем, облачающимся в военный мундир, – ни хозяином помещичьей земли, ни хозяином государства. Революция 1905 г. попыталась – и опыт этот не прошел бесследно – пробудить крестьянство к сознательной и активной исторической жизни. Победоносная контрреволюция, с своей стороны, постаралась – и с немалым успехом – свести к минимуму культурные плоды революции в жизни деревни. Если за последнее десятилетие и сделаны известные, по крайней мере, количественные успехи в деле народного обучения, то те поколения русской деревни, которые пополняют сейчас русскую армию, во всяком случае, не успели вкусить новой школьной сети, – им удалось зато в молодости вкусить карательных экспедиций.

Вслед за русским крестьянством необходимо привлечь к учету десятки миллионов инородческого населения. Сколько бы буржуазные представители этого последнего в Думе ни расписывались в своем патриотическом энтузиазме, можно не сомневаться, что подлая система исключительных законов, дополняемых погромами, мало способна питать «львиные» патриотические настроения «инородческих» народных масс, не имеющих права свободного изъяснения и свободного жительства в той самой стране, которую они призваны защищать.