Тереза остановилась на пороге, а Владимир неспешно обошел квартиру. Огромная прихожая с высоченными, метров пять, потолками. Встроенные зеркальные шкафы, круглый стол посредине комнаты, сбоку — софа. Все это в приглушенном цвете кофе с молоком. Вправо — небольшая кухня, утопленная на несколько ступенек вниз, налево — просторная комната, одновременно спальня и кабинет. Там стояла двуспальная кровать, напротив — плазменная панель, а также находились компьютерный стол и шкаф с книгами.

— Как вам? — спросила Тереза с беспокойством заботливой хозяйки, что встретила дорогого гостя.

— Здорово, спасибо, — ответил Зубов то, что от него ждали. — А скажите, пожалуйста, кто здесь обычно живет?

— Обычно эта квартира пустует. Порой в ней живут гости Северной столицы. Мои гости. А иногда в ней ото всех скрываюсь я. Знаете, бывают моменты, когда хочется побыть одной. Это — идеальное место.

— Понятно, — он вдруг представил, как она скидывает шубку, проходит вглубь квартиры, в спальню, ложится на кровать…

Да что же такое!.. Кругом столько женщин: готовых на все, податливых, страстно и заочно влюбленных в его персонажи. А он… глупец несчастный! Ему подавай чужую жену. Невозмутимую чужую жену. Ту, что не собирается изменять мужу. Зубов был уверен, что при первой же попытке намекнуть на возможность измены Тереза попросту исчезнет. Может, и к лучшему. Может, просто решить все здесь, в этой квартире?..

Тут он понял, что Тереза уже прошла на кухню и оттуда что-то ему говорит, видимо, повторяет уже не первый раз и выглядит обеспокоенно.

— А? — получилось на редкость умно.

— Чай или кофе? — старательно артикулируя, как слабослышащему, произнесла Тереза.

— Чай… Кофе…

— Хорошо, — невозмутимо произнесла она. — Чашку того, чашку другого.

Владимир прошел за нею на кухню, увидел тарелку с бутербродами и протянул к ним руки — он был очень голоден.

— Стоп! — скомандовала она. — Сначала мыть руки после поезда, — и тут же расхохоталась, оценив всю нелепость положения, — Простите, рефлексы мамы со стажем. Двое сыновей все-таки!

— Ничего, — улыбнулся и он, — покажите, где у вас ванная.

Нет, это уже было форменным издевательством.

Джакузи на подиуме вызвало в нем массу мыслей, и все они были далеки от работы над сценарием. И что ему — неглупому, циничному, пресыщенному — делать? Кинуться на нее прямо сейчас, после того, как он помоет руки, не отвлекаясь даже на бутерброды? И посмотреть, что из этого получится? Или не мыть руки вовсе? Выпроводить ее, позвать сюда девиц-профессионалок и постараться забыть обо всем? Или завести постоянную любовницу, чтобы отвлечься от мыслей о Терезе? Только ненадолго завести, где-то на месяц, больше он не выдержит… Так что ему делать?

Он точно знал время и место, когда и где осознал, что полюбил. Определил для себя: его чувство — это не похоть, не страсть, не влюбленность… Любовь.

Он понял это, выходя из ванны, когда увидел Терезу, улыбающуюся ему без тени смущения. Приветливо и безмятежно. И вместо того чтобы оскорбить ее и словом, и делом, дать выход бушевавшим в нем страстям, сделать так, как желал он… Владимир отправился пить чай и кофе. Она действительно сделала кружку и того, и другого. Он ел бутерброды и улыбался ей в ответ с еще большей безмятежностью, чем демонстрировала она.

Они отзавтракали и отправились работать. Зубову всегда нравились люди увлеченные, делающие свою работу с удовольствием. Он сам был таким. И Тереза такой была. И если отвлечься от желаний и непристойных мыслей, то работать с ней было удовольствием. Сущим…

— Материал требует такта, особенно в наше время, — говорила она вдохновленно, и он любовался ее обликом, горящими глазами, сейчас это было можно. — Нам надо сопоставить два времени: военное и наше. И постараться донести до читателей, простите, до зрителей, мысль, что ценности не так уж и поменялись. Только во имя побед в виртуальной реальности мы забыли реальность, окружающую нас на самом деле. И, по большому счету, тех людей, что окружают нас. Слушайте, я могу задать вам вопрос?

— Конечно, — без всякого энтузиазма отозвался он.

— А зачем вам это все надо?

— В каком смысле?

— Не обижайтесь, но вы — актер, а не режиссер. Актер популярный, занятый во множестве проектов. Мне важно знать — зачем?

Зубову не очень хотелось отвечать на этот вопрос, поэтому он молчал, пытаясь придумать отказ повежливее. Но Тереза не отступилась.

— Хорошо, — она умела очень внимательно смотреть в глаза человеку, — давайте по-другому. Я переживаю, что ваше увлечение идеей режиссерства может внезапно пропасть. И тогда все рухнет.

— Не думаю, что это произойдет, — наконец ответил Зубов. — Я намерен довести дело до конца.

— Поняла. Тогда еще один вопрос, если позволите…

— Давайте, — вздохнул он.

— Почему вас так раздражают вопросы, которые ставят целью узнать вас?

— А почему вы такая зануда? — спросил он. И тут же внимательно посмотрел на нее — не обидел ли?

Тереза широко улыбнулась, будто он сказал ей комплимент:

— Простите, что есть, то есть… Качество, полезное в работе, но неприятное при личном общении. И вы правы — нельзя требовать от человека откровенности, когда он этого не желает. Прошу прощения.

— Дело не в посторонних. Кстати, мне уже трудно считать вас посторонней… Просто я не знаю ответа на ваш вопрос. Я не знаю, откуда у меня взялась эта идея, почему я стал буквально одержим ею. Я действительно востребован на сегодняшний момент. У меня мало свободного времени. Я практически всегда не высыпаюсь. И, слава Богу, зарабатываю достаточно денег.

Она внимательно слушала.

— Может быть, у меня мания величия? — размышлял он вслух. — И мне вздумалось доказать самому себе, что я способен хорошо сделать еще что-то? А может быть, меня захватила магия вашего текста.

— Спасибо! — тихонько поблагодарила она и — надо же! — покраснела.

— Может быть, я больше ничего никогда не сниму как режиссер. Но мне почему-то важно, чтобы этот фильм получился, — теперь он смотрел ей прямо в глаза.

— Я вам признательна. Правда.

— За что? — удивился он.

— За увлеченность.

— Хватит политесов, — распорядился он, — давайте ваши материалы.

— Тогда вначале посмотрим документальный фильм. В августе сорок второго года в Сталинград была откомандирована группа операторов, которым было приказано снять фильм об обороне города. Сначала материал был показан в хронике Совинформбюро. А после победы в битве, когда капитулировал Паулюс, вышел фильм. Кстати, в свое время его активно показывали за рубежом. Это черно-белая хроника военных лет. Кадры, снятые под пулями и артобстрелами, всегда вызывают смешанное чувство гордости и скорби. А тем более, снятые так… Это было то, что люди видели сами, через объектив кинокамеры.

— Затем, — продолжила Тереза, — на базе этих материалов выходили документальные фильмы. Например, в 1967 году. Посмотрите, как хроника перемежается кадрами восстановленного города. Горящий дом — и следом тот, что был отстроен на его месте. Волга, над которой расстилается черный дым — и спокойная, широкая река…

— Да… Если мы будем прыгать по временам и пространствам… Так показать было бы хорошо.

— А еще у нас главный герой — связист. Не рядовой, с катушкой уже не бегает, но все же. И река — как связь времени и пространства…

— Скажите-ка мне, — начал он, но тут раздался звонок в дверь.

— И кто это? — спросила себя Тереза. Она подошла к двери, посмотрела в домофон. Услышав ее встревоженное и удивленное восклицание, туда же устремился Владимир.

Тереза распахнула дверь на лестничную площадку. Загудел лифт, и появились двое молодых людей лет пятнадцати.

— Привет, мама, — пробасили они.

Тереза закатила глаза:

— Что-то случилось?

— Мы соскучились, — ответили молодые люди, явно смутившись.