– Да, Фрэнки. Да. Я понимаю. – Бэнг попытался выдавить смешок, чтобы разрядить напряжение. Он почувствовал, как Викки Стоунер зашевелилась, и потянулся к ней, но она, ускользнув от его руки, встала с постели и начала одеваться. Продолжая слушать Фрэнки, он жестом показал ей, чтобы она не уходила. Он подмигнул Викки. – Фрэнки, ты звонишь в ужасно неподходящий момент. Я тут прилег с одной милой девчушкой – «группи» по имени Викки и… Я не знаю. Погоди, я спрошу. Эй, Викки, а как твоя фамилия?

– Мне надо трахнуться с Мэгготом, – ответила Викки, открывая дверь.

– Я знаю. Как твоя фамилия?

– Стоунер, – невнятно бросила она.

Когда дверь за ней закрылась, Бентон сказал в трубку:

– Не знаю. Не разобрал. – Он помолчал. – Что-то непонятное, типа «Стоунер».

Потом Биг Бэнг стал внимательно слушать и понял, кто у него только что был в гардеробной, понял, чего она стоила, понял, что любые сведения о Викки Стоунер могли бы не только помочь ему расплатиться со всеми долгами, но и обеспечить состоятельную жизнь. Выслушав все до конца, он положил трубку и нагишом бросился в холл в поисках Викки, которой уже и след простыл. Лишь приехавший на экскурсию отряд девочек-скаутов из Керни, штат Нью-Джерси, с восторгом уставился на обнаженного Бит Бэнга, однако их начальница, решив, что это омерзительное зрелище, поспешила с жалобой к руководству радиостанции.

К этому времени Викки уже была на улице. Что-то подсказывало ей, что Мэггот находился в гостинице «Карлтон», но она не могла сообразить, откуда она это знала. «Должно быть, – думала она, – подействовала какая-то супертаблетка. С секретом ясновидения. Химия улучшает жизнь!»

Хотя и нетвердо держась на ногах, она решительно направилась в «Карлтон».

В студии Биг Бэнг, вернувшись в гардеробную, стал звонить по телефону. Он назвал оператору номер и, когда после гудка трубку сняли, сказал:

– Это Бэнг. Попросите к телефону Мэггота.

Кэлвин Кэдуолладер положил трубку с чувством раздражения, пронзившим все его существо до глубины души. Это его обрадовало. Он дал себе обещание рассказать своему психиатру об испытанном им гневе и раздражении все до мельчайших и ярчайших подробностей. По любопытной теории, если испытавшему стресс человеку дать выговориться, то отрицательные эмоции вроде как исчезают.

Но сейчас он был рассержен.

«Если тебе попадется рыжеволосая „группи“ по имени Викки Стоунер, не упускай ее. Это очень важно».

Возможно, подобные вещи имели значение для Биг Бэнга Бентона, но не для Кэлвина Кэдуолладера.

Он провел пальцами по рукавам парчового халата, потом по своим только что завитым светлым волосам, вытер пальцы об рукава и вернулся в столовую занимаемых ими восьмикомнатных апартаментов. «Уолл-стрит джорнал» была открыта на странице с ценами на фондовой бирже, и, до того как его прервали, Кэлвин Кэдуолладер смотрел, как идут его дела.

Все шло хорошо. Это был один из плюсов того, что он – Мэггот. Но, с другой стороны, и головные боли, и нервные встряски, и чувство потерянной личности тоже происходили оттого, что он – Мэггот.

Психиатр сказал ему, что это вполне естественно для того, кто ведет двойную жизнь. Кэлвин Кэдуолладер верил ему. Он был единственным человеком на всем белом свете, который любил Кэлвина Кэдуолладера таким, каким он был на самом деле, а не за то, что семь раз в неделю по ночам, а иногда и днем Кэлвин Кэдуолладер облачался в ужасную одежду, накладывал омерзительный грим и украшал себя на манер витрины мясной лавки, чтобы предстать перед публикой в роли Мэггота, лидера группы «Дэд Мит Лайс».

Мэггот натянул белые хлопчатобумажные перчатки и вновь принялся водить пальцем по колонкам с цифрами. Он то и дело выписывал в лежавший перед ним светло-зеленый блокнот какие-то цифры и вслед за этим пускался в стремительные подсчеты – то, в чем он преуспел во время учебы в Ренсселерском политехническом институте. Именно там он впервые взялся за гитару, заставив себя научиться на ней играть, в надежде, что это поможет преодолеть ему жуткую робость, от которой он мучился с того самого момента, когда сообразил, что его родители – любители путешествовать – ненавидели его и желали ему смерти.

Для Мэггота и «Дэд Мит Лайс» все началось с шутки, с пародии, с номера в одном из эстрадных концертов. Но кто-то из зрителей знал кого-то, кто знал еще кого-то, и никто еще не успел сказать, что «от такой музыки лопаются барабанные перепонки», а Мэггот и «Дэд Мит Лайс» уже подписали контракт.

Далее последовали успех, слава и шизофрения. Теперь Кэлвин Кэдуолладер рассматривал Кэлвина Кэдуолладера и Мэггота как двух совершенно разных людей. Он в неизмеримо большей степени предпочитал Кэлвина Кэдуолладера. Тем не менее с Мэгготом порой тоже было неплохо, так как благодаря его музыке он разбогател, и Мэггот не мешал Кэлвину Кэдуолладеру распоряжаться деньгами по своему усмотрению.

Кэдуолладер вкладывал деньги умно и расчетливо, специализируясь на нефти и других полезных ископаемых, исключая, однако, те компании, которыми полностью или частично владел его отец. Он надеялся, что рано или поздно их постигнет крах, и несмотря на то, что это обошлось бы ему в сотни тысяч, он то и дело писал в Конгресс, требуя прекратить выплату субсидий на расхищение нефтяных запасов, на чем построил свое состояние его родитель.

Завершив утренние расчеты, Мэггот встал из-за стола и подошел к стоявшему в углу маленькому похожему на бар холодильнику. Он извлек оттуда шесть пузырьков с таблетками и, раскрыв их, начал отсчитывать таблетки на чистое блюдечко, которое он достал из шкафчика.

Шесть витаминок "е", восемь "с", две поливитаминки, четыре капсулы «В-12» и многие другие снадобья, включая пилюли с высоким содержанием протеина.

Тщательно закрыв пузырьки, он поставил их на место в холодильник. Потом стянул с себя перчатки, чтобы на таблетках не оказалось ворсинок, и начал глотать их одну за другой, не запивая водой, демонстрируя незаурядное искусство потребления лекарств.

Он был ростом пять футов одиннадцать дюймов. Вес – сто пятьдесят фунтов и пульс – как он считал, благодаря таблеткам – пятьдесят ударов в минуту. Он не пил и не курил; никогда не употреблял наркотиков; каждое воскресенье посещал англиканскую церковь. Без «мэгготовского» грима и жуткого парика, без свисавших с костюма кусков мяса вряд ли кто признал бы в высоком худощавом белом молодом человеке певца, которого журнал «Тайм» окрестил «клоакой декаданса».

Мэггот направился было в комнаты, где разместились трое «Дэд Мит Лайс», в настоящий момент наверняка игравших в карты, когда в дверь робко позвонили.

Оглядевшись в поисках прислуги и никого не обнаружив, он взял белые перчатки, вновь надел их и сам открыл дверь, потому что не выносил звона дверных звонков и телефонов.

За дверью стояла стройная рыжая девушка. Она как во сне посмотрела на него и тихо вымолвила:

– Ты ведь Мэггот, да?

– Да, но не прикасайся ко мне, – ответил ценивший правду превыше всего Кэдуолладер.

– Я не хочу прикасаться, – сказала Викки Стоунер. – Я хочу трахнуться. – С этими словами она рухнула на пол.

Кэдуолладер, едва успевший отпрянуть, чтобы она не задела его, стал звать на помощь своих «Вшей»:

– Помогите! Посторонняя женщина! Помогите. Скорее!

– Прокричав еще раз то же самое, Мэггот бросился к холодильнику за таблетками кальция, которые, по его глубокому убеждению, были очень полезны для нервов.

«Лэндровер» мчался всю ночь; горючее в запасном десятигаллоновом баке было израсходовано, и только теперь, когда машина поднялась на перевал и лучи утреннего солнца ударили водителю в глаза, тот почувствовал, насколько устал.

Гуннар Нильсон съехал на обочину узкой каменистой проселочной дороги. Выпрыгнув из открытого «ровера», он подошел к ближайшему дереву, достал из кармана носовой платок, собрал им утреннюю росу с листвы и аккуратно протер платком глаза и лицо. Чувство прохлады длилось лишь мгновение, платок стал влажным, горячим и потным, но Нильсон вновь смочил его росой и еще раз протер лицо, после чего ему полегчало.