КАРПАЧОВ. А при покойнике небось вы не певали за столом?

КУЗОВКИН (понизив голос). При покойнике... Я тех пор состарится успел...

ТРОПАЧЕВ. Что вы за старик, помилуйте!

КАРПАЧОВ (указывая на Кузовкина). И пел-с и плясал-с.

ТРОПАЧЕВ. Вот как! Э! Да вы, я вижу, молодец! Окажите же дружбу... а? (Елецкому.) C'est un peu vulgaire - ну, да в деревне... (Громко Кузовкину.) Что же вы? Ну-ка? "По улице"... (Начинает напевать: "По улице".) Ну?

КУЗОВКИН. Увольте-с, сделайте милость.

ТРОПАЧЕВ. Экой несговорчивый... Елецкий, прикажите ему вы...

ЕЛЕЦКИЙ (не совсем решительным голосом). Да отчего же вы, Василий Семеныч, не хотите теперь петь?

КУЗОВКИН. Не те лета, Павел Николаич. Увольте.

ТРЕМБИНСКИЙ (прислуживаясь и с улыбкой взглядывая на господ). А, кажется, еще недавно на свадьбе вот их братца (указывая на Иванова) изволили отличаться.

ТРОПАЧЕВ. А, вот видите...

ТРЕМБИНСКИЙ. Присядкой через всю комнату изволили пройти...

ТРОПАЧЕВ. О, в таком случае вам уже никак отказаться нельзя... За что ж вы хотите нас с Павлом Николаичем обидеть?

КУЗОВКИН. То было дело вольное-с.

ТРОПАЧЕВ. А теперь мы вас просим. Вы хоть то в соображение примите, что ваш отказ, пожалуй, неблагодарности приписать можно. А неблагодарность... ай! Какой гнусный порок!

КУЗОВКИН. Да у меня и голоса совсем нету-с. А что насчет благодарности - я по гроб обязанный человек и готов жертвовать.

ТРОПАЧЕВ. Да мы от вас никакой жертвы не требуем... А вот спойте-ка нам песенку. Ну! (Кузовкин молчит.) Да ну же.

КУЗОВКИН (немного помолчав, начинает петь: "По улице", но голос у него на втором слове прерывается). Не могу-с... ей-богу, не могу-с.

ТРОПАЧЕВ. Ну, ну, не робейте.

КУЗОВКИН (взглянув на него). Нет-с -я петь не буду-с.

ТРОПАЧЕВ. Не будете?

КУЗОВКИН. Не могу-с.

ТРОПАЧЕВ. Ну, в таком случае знаете что? Видите вы этот бокал шампанского? Я вам его за галстук вылью.

КУЗОВКИН (с волнением). Вы этого не сделаете-с. Я этого не заслужил-с. Со мной еще никто... Помилуйте-с. Это... стыдно-с.

ЕЛЕЦКИЙ (Тропачеву). Finissez... Видите, он конфузится.

ТРОПАЧЕВ (Кузовкину). Вы не хотите петь?

КУЗОВКИН. Не могу я петь-с.

ТРОПАЧЕВ. Вы не хотите? (Подходя к нему.) Раз...

КУЗОВКИН (умоляющим голосом Елецкому). Павел Николаич...

ТРОПАЧЕВ. Два... (Еще более приближается к Кузовкину.)

КУЗОВКИН (пятясь и тоскливым от отчаянья голосом). Помилуйте-с... за что вы так со мною поступаете? Я вас не имею чести знать-с... Да и я сам все-таки дворянин - извольте сообразить... А петь я не могу... Вы сами изволите видеть-с...

ТРОПАЧЕВ. В последний раз...

КУЗОВКИН. Полноте-с, говорят... Я вам не шут дался...

ТРОПАЧЕВ. Будто вам в диковинку?

КУЗОВКИН (разгорячаясь). Вы извольте себе другого шута сыскать.

ЕЛЕЦКИЙ. В самом деле, оставьте его.

ТРОПАЧЕВ. Да помилуйте, ведь он при вашем тесте играл же роль шута.

КУЗОВКИН. То дело прошлое-с. (Утирает лицо.) Да и голова у меня сегодня что-то не того-с, право-с.

ЕЛЕЦКИЙ. Ну, как вам угодно-с.

КУЗОВКИН (тоскливо). Не извольте на меня гневаться, Павел Николаич...

ЕЛЕЦКИЙ. И, полноте! С чего вы это взяли?

КУЗОВКИН. В другой раз, ей-богу, с удовольствием-с. (Стараясь принять веселый вид.) А теперь простите великодушно, коли я в чем провинился... Погорячился, господа, что делать... Стар я стал-с, вот что... Ну, и отвык тоже.

ТРОПАЧЕВ. По крайней мере хоть выпейте этот бокал.

КУЗОВКИН (обрадовавшись). Вот это с удовольствием, с величайшим удовольствием. (Берет бокал и пьет.) За здоровье почтенного и дорогого гостя...

ТРОПАЧЕВ. Ну, а песенку все нельзя?

КУЗОВКИН (вино уже давно его разбирало; но после бокала и миновавшей опасности он вдруг начинает пьянеть). Ей-богу, не могу-с. (Смеется.) Точно, в кои-то веки я певал... и не хуже другого. Да теперь другие времена подошли. Теперь я что? Пустой человек - и только. Вот не хуже его. (Указывает на Иванова и смеется.) Теперь я никуда не гожусь. А впрочем, вы меня извините. Стар я стал - вот что... вот, например, кажется, что я выпил сегодня? Две-три рюмочки всего, а тут (указывая на голову) уж неладно.

ТРОПАЧЕВ (который между тем пошептался с Карпачовым). Это вам так кажется - полноте. (Карпачов уходит, смеясь, и уводит Петра.) А что ж вы нам вашего дела не досказали?

КУЗОВКИН. А точно-с. Точно; не досказал-с. Впрочем, я готов, когда прикажете. (Смеется.) Только будьте ласковы... позвольте присесть. Ножки что-то... того... отказываются.

ТРОПАЧЕВ (подает ему стул). Сделайте одолжение, как бишь вас, садитесь.

КУЗОВКИН (садится лицом к зрителям и говорит вяло и медленно, быстро пьянея). На чем бишь я остановился? Да - Гангинместер. Гангинместер этот немец, известно. Ему что! Служил-служил по провиантейской части - знать, наворовал там тьму-тьмущую - ну и говорит теперь - вексель мой. А я дворянин. Да, что бишь я хотел сказать? Ну и говорит: либо заплати - либо во владенье введи... либо заплати - либо во владенье введи... либо заплати - либо во владенье именьем введи... либо...

ТРОПАЧЕВ. Вы спите, друг мой, проснитесь.

КУЗОВКИН (вздрагивает и снова погружается в дремотное состояние. Он говорит уже с трудом.) Кто? Я? Помилуйте! С чего вы это... ну, все равно. Я не сплю. Спят ночью - а теперь день. Разве теперь ночь? Я об Гангинместере говорю. Гангинместер этот - Гангинместер... Ган-гинместер - это мой настоящий враг. Мне говорят и то и то: нет, я говорю, Ган-гин-местер. Гангинместер - вот кто мне вредит. (Карпачов входит с огромным колпаком из сахарной бумаги и, перемигиваясь с Тропачевым, крадется сзади к Кузовкину. Трембинский давится от смеха. Иванов, бледный, убитый, глядит исподлобья.) И я знаю, за что он меня не любит... Знаю, он мне всю жизнь вредил, этот Гангинместер. С самого моего детства. (Карпачов осторожно надевает колпак на Кузовкина.) Но я ему прощаю... Бог с ним... Бог с ним совсем...

Все хохочут. КУЗОВКИН останавливается и с недоумением глядит кругом. ИВАНОВ подходит к нему, схватывает его за руку и говорит ему сквозь зубы: "Посмотри, что тебе на голову надели... ведь из тебя шута делают..." КУЗОВКИН поднимает руки к голове, ощупывает колпак, медленно опускает руки на лицо, закрывает глаза, вдруг начинает рыдать, бормоча сквозь слезы: "а что, за что, за что...", но не снимает колпака. ТРОПАЧЕВ с ТРЕМБИНСКИЙ и КАРПАЧОВЫМ продолжают хохотать. ПЕТР тоже смеется, выглядывая из-за двери.

ЕЛЕЦКИЙ. Полноте, Василий Семеныч, как вам не стыдно из-за такой безделицы плакать?

КУЗОВКИН (отнимая руки от лица). Из-за такой безделицы... Нет, это не безделица, Павел Николаич... (Встает и бросает колпак на пол.) В первый день вашего приезда... в первый день... (Голос его прерывается.) Вот как вы поступаете со стариком... со стариком, Павел Николаич! Вот как! За что, за что вы меня топчете в грязь? Что я вам сделал? Помилуйте! А я вас так ожидал, так радовался... За что, Павел Николаич?

ТРОПАЧЕВ. Ну, полноте... что вы на самом деле?

КУЗОВКИН (бледнея и теряясь). Я не с вами говорю... вам позволили надо мной ломаться... вы и рады. Я с вами говорю, Павел Николаич. Что покойный ваш тесть за даровой кусок хлеба да за старые жалованные сапоги вволю надо мною потешался - так и вам того же надо? Ну да; его подарочки соком из меня вышли, горькими слезинками вышли... Что ж, и вам завидно стало? Эх, Павел Николаич! Стыдно, стыдно, батюшка!.. А еще образованный человек, из Петербурга, из Петербурга...

ЕЛЕЦКИЙ (надменно). Послушайте, однако, вы забываетесь. Подите к себе и выспитесь. Вы пьяны... Вы на ногах не стоите.

КУЗОВКИН (все более и более теряясь). Я высплюсь, Павел Николаич, я высплюсь... Может быть, я пьян, да кто меня поил? Дело не в том, Павел Николаич. А вот вы что заметьте. Вот вы теперь при всех меня на смех подняли, вот вы меня с грязью смешали, в первый же день вашего приезда... а если б я хотел, если б я хотел, если б я сказал слово...