Дальше у Борисова, кажется, шел вопрос — когда вы ожидаете первых контактов? А за ним — каковы приблизительно расстояния до ВЦ? Нет, пожалуй, более логично сначала спросить о расстояниях, а уж после о сроках. Ясно ведь: одно дело — расстояния в десятки световых лет, а другое — в десятки тысяч… Чем больше расстояние, тем громаднее число звезд, которые надо прощупать телескопами. И тем, стало быть, меньше шансов на успех (как будто тут вообще какие-то шансы есть — по крайней мере, как говорится, в обозримом будущем).

Так, значит, второй вопрос у нас: «Каково, по вашему мнению, расстояние до ближайшей внеземной цивилизации?» Теперь уже можно о цивилизациях толковать, поскольку в первом вопросе — «разумная жизнь». Ясно, что подразумевается: разумная жизнь и цивилизация — примерно одно и то же. Разница в данном случае несущественна…

Третий вопрос запишем так: «Когда, с вашей точки зрения, будет впервые установлена связь с какой-либо внеземной цивилизацией?» Ну, и хорошо бы как-то развить этот вопрос, чтобы читатель мог хоть немного обосновать свой ответ. А то ведь один напишет — через десять лет, другой — через пятьдесят, третий — через двести… И все. И взятки с них гладки. Вы спрашиваете «когда?» — я отвечаю, когда — и привет вам. Так что добавим сюда еще два подвопроса: «Чем вы можете объяснить, что до сих пор этого (то есть установления связи) не произошло? Каким образом тут можно было бы скорее добиться успеха?»

Вот в таком виде это уже будет похоже на решение кроссворда. А кроссворд всегда интересен, прояви-ка догадливость, изобретательность. Тесть мой покойный страстным был любителем кроссвордов, пусть ему пухом будет земля. Даже когда уже болел тяжело, из дома не выходил, всегда требовал, чтобы ему субботнюю «Вечерку» приносили. Не дай бог, если забудешь купить. Очень серьезно относился к этому занятию. Причем все кроссворды разгаданные коллекционировал — подклеивал в специальный альбом. Такое впечатление было, будто он разгадывает загадки природы, а не головоломки, придуманные такими же, как он, пенсионерами при помощи БСЭ.

Однако я отвлекся. И без того времени мало. Вахтанг, наверное, уже дает секретарше задание позвать к нему для объяснения «ученого мужа Рыбникова». Гранки статьи у него уже с утра на столе. Он их, разумеется, давно прочел и исподволь, между прочими делами, обдумывает, под каким бы предлогом статью отклонить (в данном случае предлог, конечно, сыскать не трудно, но у Вахтанга такое правило — выдержать дистанцию между принятием решения и его объявлением; за это время, глядишь, какая-то новая информация подоспеет. В общем, он у нас в редакции слывет мудрейшим из мудрейших).

Короче, минут через пять—десять, я думаю, отворится вот эта дверь, и Вахтангова секретарша, Руфина, — дама неопределенного возраста — бросит призывный клич: «Юра — к Вахтангу!» Я, разумеется, сделаю удивленный вид: «Зачем?» (дескать, статья вроде в порядке, какие тут могут быть разговоры?) — но Руфина, понятное дело, не знает — зачем. В ее обязанности не входит это знать. Вызывает и вызывает. Бери ноги в руки.

Конечно, к услугам Вахтанга — телефон, даже селектор (прямая связь). Он меня может вызвать в течение полуминуты. Однако телефоном и селектором он будет пользоваться позднее, на последующих этапах работы над номером. Первый же вызов — непременно через секретаршу. Этим как бы веха отмечается: для вас работа над номером началась.

Десять (а тем более пять) минут для меня маловато. Чтобы покончить с анкетой, мне требуется, по крайней мере, минут тридцать—сорок. Стало быть, минут на тридцать—сорок мне следует исчезнуть, то бишь вытащить ключ из двери (обычно он торчит снаружи) и не отвечать на звонки. Разумеется, за это время в поисках моей персоны Руфина успеет произвести в редакции легкий переполох. О том, что ведется всесоюзный розыск Рыбникова, будут поставлены в известность все службы — начиная от гардероба и кончая библиотекой и буфетом. Но к таким переполохам все давным-давно привыкли. Мало ли куда мог слинять Рыбников. Объявится. Не в Америку уехал. А мне эти сорок минут для дела необходимы. Перед Вахтангом я должен предстать с готовой анкетой.

Впрочем, сначала речь пойдет о статье. С анкетой в этот момент высовываться, пожалуй, не стоит. Все-таки статья — это статья. Тут дело привычное. У нее солидный автор. Правда, тема сомнительная — ВЦ, но тут уж никуда не денешься, тему придется отстаивать. А у анкеты слабость двойная: и тема, и жанр… В крайнем случае анкетой можно будет пожертвовать (хотя жалко — читательских писем лишаемся). Но сейчас анкета — это дополнительная опасность для статьи, дополнительный камень: анкета и статью может за собой на дно потянуть. Нет, лучше уж сейчас за статью побороться, отстоять ее, а там видно будет. Когда статья прочно станет в номер, тогда и об анкете можно «обиняком речь заводить». Даже нарочно можно будет привязать анкету к статье: дескать, ну что такое статья, статья без анкеты неинтересна; изначальный замысел был такой — вверху статья, а внизу анкета; чтобы читатель мог активно выразить свое отношение к теме (тут намек: мол, если анкету не поставите, тогда и статью снимайте). Вахтанг рад был бы скинуть и статью, но к тому моменту, когда я ему анкету представлю, у него уже времени для такого маневра не будет: номер-то — на выходе. Некогда с заменами возиться. Так что поставит и анкету, как миленький, скрипя зубами. Во всяком случае, это, как говорится, оптимальный вариант. Наибольшая вероятность напечатать анкету.

Одним словом, спешить с анкетой не стоит. Я имею в виду — спешить показывать ее Вахтангу. Закончить-то ее надо как можно быстрее. Вдруг он спросит: «У вас там по плану еще анкета какая-то предполагается? Посмотреть ее желательно было бы. Ну-у, дорогой мой, у вас еще и материалы не готовы!.. Давайте-ка мы все это дело до лучших времен отложим». Такой вариант тоже возможен.

…Итак, три вопроса придуманы. Серьезные все вопросы. Ух, какие серьезные! Глубоко научные: есть ли ВЦ? На каком от нас расстоянии? Когда мы с ними свяжемся? Допустим, читатель их одолел. Теперь читателю что полагается? Заслуженный отдых. Отдохновение. Следующий вопрос должен быть из области научной фантастики. Нет, пожалуй, одного такого вопроса мало — два вопроса должны быть из области фантастики. Легкий жанр требуется. То была опера, а теперь нужна оперетта. Что ж, в оперетте, как известно, тоже ведь нет ничего противозаконного. Это было в свое время убедительно доказано. Шел такой фильм во времена моего детства — «Антон Иванович сердится». Антон Иванович — поборник серьезной, классической музыки. А сердился он на музыку несерьезную, неклассическую. И был, разумеется, посрамлен, ибо человечеству, безусловно, необходимо и то, и другое. И опера, и оперетка, и ария, и ариетка…

Одним словом, нечто фантастическое нам сейчас требуется, а то мы сейчас лопнем от ученой важности.

И ведь, помнится, было что-то такое у нашего незабвенного учителя товарища Борисова. Что-то такое о внешнем облике инопланетян — похожи ли они на нас? И еще — про цивилизации роботов. Прекрасно у товарища Борисова работала мысль. Полностью его мысль учитывала психологические законы восприятия.

Значит, так и запишем — вопрос четвертый: «Обязательно ли разумные существа иных миров похожи на людей?» Это любителям фантастики подарок. Пускай вспомнят Лема — мыслящий океан, думающее облако и т. д. и т. п. Что касается меня, мне все-таки кажется, что облако должно быть в штанах — то есть какое-то, пусть и отдаленное, сходство с людьми должно иметь место. Ведь взять хотя бы Землю: у стольких видов на Земле сходство обнаруживается. Все млекопитающие, например, друг на друга похожи — четыре конечности, два глаза, два уха, один нос… Так что условия жизни вроде бы на похожесть работают. Правда, это земные условия, а как быть с инопланетными? Инопланетные, наверное, должны быть близки к земным, иначе жизнь невозможна. Ведь нет же жизни ни на Марсе, ни на Венере (по крайней мере, что-то не видно ее там). Стало быть, чтобы была жизнь, условия еще больше должны с земными совпадать. Точнее — в очень узкий диапазон втискиваться. А раз так, значит, и животные, и «люди» тамошние в весьма большой степени должны на людей походить (хотя, конечно, полное сходство тут исключается — просто по теории вероятностей).