Отсюда можно убедиться, как неосновательно мнение тех из критиков Мальтуса, которые видят в нем простого компилятора.
Действительно, в буквальном смысле не Мальтусом открыт был так называемый закон народонаселения, не ему принадлежит также первая мысль о геометрической прогрессии. Мы видели, что о зависимости роста населения от количества необходимого пропитания писали до Мальтуса и в Англии, и на континенте. Но мы сказали также, что господствующим в течение всего XVIII века являлось противоположное мнение, по которому – были бы люди, а пропитание для них найдется, откуда выводилось практическое требование искусственного покровительства увеличению народонаселения. Появляется книга Мальтуса – и положение дел резко меняется. Тот взгляд, который до сих пор считался почти парадоксальным и высказывался очень немногими, становится господствующим; противоположное же мнение, недавно общепринятое, почти совершенно сходит со сцены, сохраняясь лишь в небольшом числе сочинений экономистов-оптимистов. Чем же объяснить этот переворот в умах, произведенный Мальтусом? Ужели только тем, что Мальтус перенес вопрос на политическую и практическую почву? Этим можно было бы объяснить внешний успех его «Опыта…», но никоим образом не его крупную историческую роль, не то значение, которое он получил в истории науки. Нет, Мальтусу, и ему одному, обязаны мы тем учением, которое и до сих пор в своих существенных чертах, как это мы увидим ниже, не может почитаться опровергнутым. Мальтус, и никто другой, сформулировал ясно причину возрастания и сокращения народонаселения, с именем Мальтуса поэтому вполне справедливо и связывается все это учение. Но говорить так – не значит ли игнорировать упомянутых выше предшественников Мальтуса? Нисколько.
Ошибаются те, кто полагает, что научные открытия делаются случайно, благодаря счастливому сочетанию внешних обстоятельств или особенной одаренности одного человека. Ужели в самом деле закон тяготения остался бы для нас неизвестным, если бы яблоко не упало пред глазами Ньютона? Подобный взгляд давно пора оставить, он опровергнут всей современной наукой. Научные открытия подготавливаются временем и вызываются нуждами общества. Закон тяготения должен был быть открытым, и если бы этого не сделал Ньютон, кто-нибудь другой занял бы его место. Известны случаи, когда величайшие открытия делались несколькими учеными одновременно и совершенно независимо друг от друга; напомним только об Уоллесе и Дарвине, о Родбертусе и Марксе. Не говорит ли это ясно в пользу того, что научные открытия отнюдь не случайного происхождения, что, как и все в природе, они обусловлены, закономерны и являются продуктом необходимости? В таком случае неосновательно, быть может, приписывать честь изобретений отдельным людям, и сами мы совершенно напрасно сказали выше о заслуге Мальтуса? Сделать подобный вывод – все равно, что сказать: необходимость известного факта говорит против его существования. Происхождение видов открыто Дарвином, закон тяготения установлен Ньютоном, трудовая теория ценности обоснована Марксом, учение о народонаселении сформулировано Мальтусом, – все это факты, и мы не имеем права их отвергать; напротив, мы скажем, что Дарвину, Ньютону, Марксу и Мальтусу обязаны мы этими приобретениями науки. Такое признание не обязывает нас, однако же, в некотором роде обоготворять названных исследователей и благословлять судьбу за то, что они явились, так как, мол, в противном случае мы находились бы во тьме. Человечество получает нужные ему открытия, как кредитор свой долг по векселю. Вексельное обязательство путем бланковых надписей может переходить от одного лица к другому, должником делается то А, то Б, то В; для кредитора это безразлично – он получит свое. Так и человечество. В какой степени Мальтус был оригинален, это лучше всего покажет изложение основных принципов его системы. Сличение ее с приведенными выше соображениями предшественников Мальтуса убедит каждого непредубежденного читателя, что первая относится ко вторым, как во всех частях согласованная машина к куче неприспособленных колес и рычагов. Ограничиваясь в настоящей главе изложением только теоретических основ учения о народонаселении и отлагая до следующих глав приведенные Мальтусом доказательства и сделанные им практические выводы, мы постараемся зато в этом изложении быть как можно более точными.
«Предмет настоящего Опыта, – говорит Мальтус в первой главе своей книги, – составляет исследование одного явления, тесно связанного с природой человека, – явления, дававшего себя знать постоянно и могущественно с самого возникновения человеческого общества, но едва отмеченного писателями, которые занимались вопросами, имевшими ближайшее к нему отношение. Факты, обнаруживавшие наличность этого явления, неоднократно признавались и излагались, но совершенно опускались из виду их естественные и необходимые последствия, хотя, по всей вероятности, именно среди этих последствий можно поместить значительную часть пороков и нищеты, и то неравное распределение даров природы, исправление которого составляло во все времена постоянную заботу просвещенных филантропов. Явление, о котором здесь идет речь, заключается в постоянном стремлении всех живых существ размножаться в большем количестве, чем то, для которого существуют запасы пищи».
Такая тенденция обнаруживается во всем органическом мире: растения и животные покоряются ей так же, как и человек. Но в то время, как первые размножаются бессознательно и непроизвольно, задерживаемые исключительно недостатком места и пищи, человек руководится разумом и останавливается в своем размножении заботой о необходимом пропитании. Когда страсти заглушают голос рассудка, а инстинкт делается сильнее предусмотрительности, – соответствие между запасами пищи и количеством населения нарушается и последнее подвергается бедствиям голода. В той или иной форме препятствия к размножению населения всегда существовали и существуют, а потому в чистом виде воспроизводительную тенденцию человека нам никогда не приходится наблюдать. Есть страны, однако, где эти препятствия не так сильны: в Северной Америке, например, необходимых средств пропитания больше, а нравы населения чище, чем в Европе, и здесь было замечено, что население удваивается менее чем в 25 лет. Следовательно, при полном отсутствии всяких препятствий к размножению срок удвоения может быть еще короче.
Но не так легко увеличиваются запасы пищи. Земля имеет свои пределы. Когда все плодородные участки уже заняты и обрабатываются, увеличения средств пропитания можно ждать лишь от улучшения способов обработки и от технических усовершенствований. Эти улучшения, однако, не могут производиться с неослабным успехом; напротив, в то время, как народонаселение будет все увеличиваться и увеличиваться, в увеличении средств пропитания будет обнаруживаться некоторая заминка. «Возьмем в пример Англию и Шотландию, – говорит Мальтус. – В этих странах существуют еще невозделанные земли и приемы земледельческой техники внимательно изучаются». Если мы предположим, что при самых благоприятных условиях количество произведений почвы удвоится в первые 25 лет, – мы выйдем, вероятно, за пределы возможного. Сделать такое же предположение для второй четверти века решительно невозможно: оно противоречит всему, что мы знаем о свойствах земли. «Каждому, кто хоть немного знаком с агрономией, хорошо известно, что по мере расширения обработки ежегодное возрастание средней производительности земли постепенно и правильно уменьшается». Но допустим, что количество умножившихся произведений почвы осталось то же, что, следовательно, после вторых 25 лет получилось на столько же больше пищи, как и после первых. Дальше, по мнению Мальтуса, самое горячее воображение не может идти. Допустим, что такому возрастанию подчиняются произведения почвы всегда. Что же получится? Если население Великобритании состоит в данное время, положим, из 11 миллионов и пищи оказывается в стране ровно столько, сколько нужно для этих 11 миллионов, через 25 лет население возрастет до 22 миллионов, а вместе с ним удвоится и количество пищи, которой, следовательно, опять же будет достаточно для наличного населения. Но вот население снова удваивается и делается равным 44 миллионам, между тем как количество пищи не удваивается, но увеличивается на прежнее количество и потому его оказывается достаточным лишь на 33 миллиона. Чем дальше, тем больше становится несоответствие между наличным населением и количеством имеющейся для него пищи. Тогда наступает голод и среди населения, не находящего себе пропитания, обнаруживается усиленная смертность.