В ту же секунду в зеркале заднего вида она заметила автомобиль. Темно-зеленый седан мчался за ними сквозь дождь, в его переднем бампере отражался свет их подфарников.

— Кто это?! — Лесли почувствовала, что еще мгновение — и ее голос сорвется до крика.

— Думаю, это… Симон, — сдавленным голосом ответил Даниэль, с трудом произнеся имя брата.

Симон? — Лесли откинулась на спинку сиденья. Откуда он мог знать, что это Симон? Она с ужасом вглядывалась в нагоняющий их автомобиль, но за стеной дождя рассмотреть сидящего за рулем было невозможно. Седан поравнялся с ними и теперь ехал вровень с их передней дверцей.

— Прекрати, черт бы тебя побрал! — крикнул Даниэль, и, хотя он ни на мгновение не отводил взгляда от дороги, Лесли поняла, что это предназначалось человеку во втором автомобиле. — Ты что, с ума сошел?!

А ведь он действительно сошел с ума, как-то неожиданно спокойно подумала Лесли. Сошел с ума от ревности. И сразу за этим — сильный удар в бок их автомобиля, снова скрежет металла о металл. Они вильнули почти к кромке обрыва, и в новой вспышке молнии Лесли увидела далеко внизу пенные гребни бесновавшихся в заливе волн.

Затем под колесами зашуршали мелкие камушки, в свете фар замелькали деревья, валуны, и Лесли догадалась, что они съехали с дороги с противоположной от обрыва стороны. Седан опять настиг их, ударил в бампер, Даниэль громко выругался, окончательно теряя контроль над автомобилем. Руль бешено вертелся в разные стороны, у него не хватало сил с ним справиться.

Впереди выросла огромная сосна, и время, казалось, замедлило свой бег. Глядя на приближающийся ствол со странной отрешенностью, Лесли подумала, что, несмотря ни на что, она счастлива и ни о чем не жалеет. Счастлива, что ее робкие пальцы обрели в конце концов такую отвагу, счастлива, что тело ее познало такое наслаждение, а сердце — такую любовь. А потом она услышала голос Даниэля, громко выкрикнувшего ее имя, и тут же наступила темнота…

Когда, вечность спустя, она пришла в себя, он все еще звал ее по имени. Голос его теперь был едва различимым шепотом, почти затерявшимся среди гомона чужих голосов и какой-то суеты. Вокруг хлопотали люди, перекрикивая треск помех, кто-то говорил по рации. Буря улеглась. Раскаты грома были едва слышны, на землю падали одинокие тяжелые капли.

— Лесли… — Шепот Даниэля вновь пробился к ней сквозь весь этот шум. В нем слышались тревога, смятение и боль… И он удалялся, будто Даниэля уносило в лодке в открытое море.

Мысленно она ответила: «Я здесь, милый, все хорошо», но сил произнести эти слова вслух, хотя бы шепотом, не было. Доносившиеся со всех сторон резке голоса утомляли, вызывали раздражение.

Затем она почувствовала чьи-то прикосновения, кто-то бережно ощупывал ее руки, тело, но это был не Даниэль. Его прикосновения она знала. Лесли попыталась вспомнить, где она, чего боится, почему у нее так болит голова и почему вокруг столько незнакомых, чужих людей. Но мысли путались, сосредоточиться и выстроить какую-то логическую цепочку никак не удавалось.

— Лесли! — вдруг снова позвал ее Даниэль.

— Все хорошо, с ней ничего не случилось, — рядом с его шепотом раздался мягкий женский голос. — Мы уже ее осмотрели. С ней все будет в порядке.

— Лесли! — Несмотря на успокаивающие слова, напряжение в голосе Даниэля усилилось. Затем раздался стон: — О Боже мой, Лесли!

— Она жива-здорова. С вами обоими все будет в порядке, — повторила женщина, но ее профессионально утешительный голос лишь обострил тревогу Лесли. Она вспомнила, как много лет назад ее собака попала под машину. «С ней все будет в порядке, девочка, не беспокойся, она поправится», — пообещал тогда ветеринар. Однако пес умер.

Когда доктор принялся обследовать ее ноги, Лесли застонала и сама испугалась своего голоса. Почему в памяти всплыл тот случай? Ведь она не собирается умирать! У нее болит голова, но это пустяки. Никто не собирается умирать. Никто!

— Он тебя не слышит. — Мужской голос прервал продолжавшую что-то говорить женщину. — Он ничего не слышит и ничего не понимает. Просто — бредит. Бедняга!

Осмотр закончился, и Лесли услышала удаляющиеся по мокрой траве шаги.

— С девушкой все в порядке! Переломов нет. Множество ушибов, возможно, сотрясение мозга: Давайте сюда носилки!

Лесли попыталась открыть глаза, повернуть голову, но тело ее не слушалось. Чьи-то сильные руки подняли ее, положили на носилки. Затем она почувствовала приятное тепло и поняла, что ее укрыли одеялом.

Сейчас голова болела уже меньше, и ей наконец удалось открыть глаза. Вверху, в такт движению носилок, покачивались верхушки деревьев. Сорвавшаяся вниз большая капля упала ей на лоб. И тут Лесли с удивлением почувствовала совершенно неуместный запах. Пахло дымом. Это было странно и пугающе — что могло гореть под таким ливнем?

В панике превозмогая боль, она попыталась повернуть голову — где-то здесь должен быть Даниэль. Почему он больше не зовет ее? Даниэль! Даниэль! — беззвучно закричала она. Почему ты молчишь? Быть может, его уже унесли? Яркий свет больно ударил по глазам — носилки внесли в машину «скорой помощи», и Лесли невольно прикрыла веки. Где же Даниэль? Почему он молчит?

Кто-то сидящий рядом взял ее за руку. Но почему они ничего ей не говорят? И снова беззвучный крик: «Даниэль!» Услышав, как завелся мотор машины, она напрягла все силы, стараясь подняться. Нет! Она никуда не поедет без него! Лесли застонала и почувствовала на губах привкус крови.

— Вам очень больно? — Закрывая свет, над ней склонилась чья-то тень. — Потерпите немного. Серьезных повреждений нет. Через несколько дней вы будете на ногах.

Лесли чуть приоткрыла глаза.

— Даниэль… — Наконец ей удалось заставить губы повиноваться. — Что с ним?

Склонившееся над ней лицо было как в тумане.

— Даниэль? — осторожно переспросил уже знакомый женский голос. — Кого из них так звали?

О Боже! Опять тот же голос! Голос ветеринара из прошлого, полный боли, сочувствия и… фальшивого обещания. И тут ее словно пронзило: задохнувшись от ужаса, Лесли осознала — женщина сказала в прошедшем времени: «звали»… Лицо начало стремительно удаляться, поглощаемое слепящей тьмой.

Нет! Нет! Нет! — силилась протестовать Лесли, стараясь удержать в поле зрения ускользающее лицо. Как эта женщина могла не знать, кто из них Даниэль! Ведь братья не похожи друг на друга, как день и ночь!

— Даниэль… — одними губами произнесла она. В памяти возникло его улыбающееся лицо. Лучистые карие глаза искрились смехом.

— Даниэль, — сказала она громче, — так ей во всяком случае, показалось. — Даниэль — это тот, который всегда улыбается.

В своем сердце она хранила каждую его улыбку. Так хранят злотые яблоки лета в преддверии приближающейся зимы. У нее было мало времени, Даниэль — археолог по специальности — редко наведывался в родительский дом. Впервые она увидела его месяц назад: узнав о помолвке Симона, он приехал, чтобы поздравить и познакомиться со своей будущей невесткой. Месяц, наполненный его улыбками, каждая из которых, казалось, знаменовала собой новую стадию их отношений. И отношениям этим суждено было так неожиданно и в то же время так неотвратимо завершиться тем, что произошло сегодня вечером.

Сначала это были обычные вежливые улыбки, адресованные невесте брата.

Их сменили чуть смущенные улыбки взаимопонимания, которые появлялись на их лицах после неуместной шутки или напыщенной речи Симона.

Затем — сочувственные улыбки, когда Даниэль помогал ей разбирать документы, чтобы она успела вовремя выполнить очередное непосильное задание Симона. Улыбки, полные благодарности: он наблюдал, как она учит Миранду — их с Симоном младшую сестру-подростка — укладывать волосы.

Загадочные, непроницаемые улыбки, когда в сумерках они встречались на аллеях парка во время вечерних пробежек.

Затем наступила пора застенчивых, притворно-спокойных улыбок, когда их пальцы случайно соприкасались за обеденным столом или когда в полумраке они сидели рядом у телевизора и по их коже ползли мурашки от сознания близости друг к другу.