И распростертое атлетического сложения мертвое тело Джона Бушэ в белом спенсере, его неподвижные, широко раскрытые глаза, устремленные на нее с жутким выражением отчаяния.

Не отдавая себе отчета, она закричала.

Тогда убийца повернулся к ней. Она увидела покрытое потом, искаженное ненавистью лицо. Хриплым голосом незнакомец выругался. Он поднял свое оружие, собираясь выстрелить.

Кристина не почувствовала никакого страха. Позади преступника она видела своего отца, единственное близкое существо, которое у нее осталось в мире и которое только что у нее отняли.

Убийца выстрелил в Кристину.

Пуля проникла в нее, обжигая. Она подняла руки к груди, хотела закричать, но ее горло наполнилось кровью.

Она подумала: это легкое. Затем у нее мелькнула мысль: я должна посмотреть на этого человека, хорошо запомнить его лицо.

Ведь он все у меня отнял. Я его ненавижу.

Тогда убийца выстрелил еще раз. Возникло ощущение, что на висок села муха. Она подняла руку, чтобы ее прогнать.

Потом красный свет ослепил ее. Кровавая пелена разделила ее и преступника.

Медленно и величественно мир опрокинулся. Кристина упала. Она не почувствовала, как ее тело рухнуло на пол. Все стало черным.

Еще несколько секунд она оставалась в полубессознательном состоянии, хотя и различала поспешные движения убийцы, слышала, как он перелистывает бумаги.

Над Новым Орлеаном занимался день.

Кристина Бушэ его уже не увидит.

Все случившееся было лишь кошмаром, и, проснувшись, она почувствовала такое облегчение, что нервно рассмеялась. Она хотела дотронуться до своего влажного лба, но рука не повиновалась ей. Она постаралась поднять другую руку и тут поняла, что ее запястья пристегнуты узкими ремешками.

Была ночь. Черная ночь, и она напрасно пыталась что-нибудь увидеть. А ноги? Она осторожно пошевелила ногами, сначала правой, потом левой. Они оказались тоже привязаны. И тогда внезапно она вспомнила ужасную сцену, которая все-таки произошла е реальности. Изо всех сил она закричала:

— На помощь!

От мягкого голоса, раздавшегося совсем рядом, она вздрогнула,

— Вы проснулись? Не боитесь, я ваша сиделка.

Ее щеки коснулась рука.

— Как вы себя чувствуете? — опять донесся голос. — Вам не очень больно?

— Нет, — ответила Кристина не очень уверенно. — У меня и грудь связана? Мне трудно дышать.

— У вас перевязана рана. Это нормально.

— Вы не можете включить свет?

— Сейчас день, мадемуазель Бушэ. У вас повязка на глазах. Не надо беспокоиться, вы чувствуете себя хорошо, насколько возможно. Я сейчас предупрежу доктора Бертона.

Сиделка встала, отошла от кровати, и Кристина услышала, как она сняла трубку.

— Доктор, мадемуазель Бушэ только что проснулась... Хорошо.

Шум опускаемой трубки. Умелые и чуткие руки.

— Доктор сейчас придет. Я вам дам попить.

Ей вставили в рот что-то типа рожка, через который она жадно глотнула прохладную жидкость. Кристина не могла оторваться, движения ее были неловкими» и она почувствовала, как по подбородку побежала струйка. Ее вытерли, она была за это признательна.

— А мой отец? — спросила она.

— Не задавайте вопросов. Доктор вам все объяснит.

Тогда она осознала, что кошмар был реальностью, что ее отец умер, и начала тихо плакать.

Дверь открылась. Двое пошептались. Мужской голос воскликнул с наигранной добротой:

— Прекрасно! Я вижу, наша уцелевшая девушка в отличной форме! Вы себя чувствуете не очень разбитой?

— Не очень. Я хотела бы, чтобы мне развязали руки и ноги.

— Я этим займусь. Будьте благоразумны. Сейчас вам сделают укол в руку. Расслабьтесь.

Прикосновение сырой ваты. Ощущение прохлады и одновременно распространяющийся запах эфира. Затем быстрый укол.

— Доктор, скажите мне, что со мной случи лось? Он в меня выстрелил, да?

— Две пули 38-го калибра. Настоящее чудо. Первая задела левое легкое и прошла в двух сантиметрах от сердца, отлетела рикошетом от грудной кости и застряла в лопатке.

— А другая пуля, доктор?

Голос доктора ослабевал, его как будто повторяло эхо, наконец он совсем угас.

— Она проспит три часа, — объявил доктор Бертон. — Когда она проснется, полиция сможет ее допросить, но для начала не более пяти минут. Я прошу вас за этим проследить, мадемуазель Симмонс. И выбросьте отсюда все эти розы.

По голосам она окрестила для себя двух полицейских «Большой» и «Маленький», Они обращались с ней насколько возможно бережно, как и подобает обращаться с тяжелораненой, и после бесчисленных извинений подошли наконец к тому, что их интересовало:

— Мадемуазель Бушэ, вы ведь видели убийцу вашего отца?

— Я его видела при ярком освещении в тот момент, когда он направил на меня оружие. Это продлилось лишь долю секунды, но я буду помнить его лицо всю мою жизнь.

При этом воспоминании она почувствовала, что побледнела, и стиснула зубы, чтобы они не застучали.

— Вы его знаете?

— Я видела этого человека впервые.

Она почувствовала, что они разочарованы. Большой это тотчас же объяснил:

— По тому, как совершено преступление, мы полагаем, что преступник — человек, хорошо знакомый в этом доме. Мы надеялись, что вы его уже встречали у вашего отца.

Мне очень жаль, я больше ничем не могу вам помочь, Но я не видела отца с раннего детства. Я провела всю мою жизнь в Европе, рядом с матерью, и вернулась в Новый Орлеан лишь неделю назад... — Внезапно она замолчала, поняв, что пролежала уже много дней в больнице. Потом спросила: — Какое сегодня число?

— Пятнадцатое марта.

Она прикусила нижнюю губу. Со дня драмы прошло пять недель. Пять недель ее жизни, о которых у нее не осталось ни малейшего воспоминания. Она грустно улыбнулась.

— Как много прошло времени... Я чуть не умерла...

Полицейские дали ей время прийти в себя. Немного помолчав, она продолжила:

— Я прожила с отцом всего неделю, и я мало его видела. У него было ужасно много работы. Я знаю лишь некоторых из его друзей. Впрочем, он собирался устроить прием и официально представить меня своему окружению. Убийца мне был незнаком.

— Не могли бы вы описать нам его с максимальной точностью?

Кристина сосредоточилась.

— Ему, наверное, лет сорок-пятьдесят... Волосы черные, очень черные.

— Негр?

— Белый. Овальное лицо, мягко очерченный подбородок...

— Борода? Усы?

— Ни того, ни другого.

— Глаза? Большие, маленькие, глубоко по саженные?

Она отчаянно пыталась припомнить. Но в ее памяти осталось лишь общее впечатление. Впечатление от лица, искаженного яростью.

— Я не могу вам сказать... Но я уверена, что, если бы вы мне показали его фотографию, я бы его узнала без колебаний.

Они обменялись несколькими фразами на английском, произнесенными слишком быстро, чтобы она уловила их смысл. Потом Маленький спросил:

— Не запомнили ли вы какую-нибудь деталь? Его одежду? Особую примету, необычный жест, который он, может быть, сделал? Его походку?

— Он был одет в темное... Ничего другого я не помню.

— Он держал оружие в правой или левой руке?

— В правой, по-моему... Но я в этом не уверена!

В этот момент раздался голос вмешавшейся сиделки:

— Доктор сказал — пять минут... Вы разговариваете почти десять. Вы сможете вернуться завтра и поговорить немного дольше.

— Извините нас, но убийца на свободе больше месяца, и каждая минута на счету. До завтра.

Снова успокоительный укол, сон, забытье.

— Она была потрясена.

— Это еще не все. Она не знает самого худшего.

— Вы думаете, что она была в курсе насчет отца?

В просторном кабинете главного врача они попивали виски и разговаривали. Для них, полицейских, рабочий день был уже позади. Доктор настаивал:

— Так вы думаете, что она знала?

— Нет. Она всегда жила с матерью во Франции и Швейцарии. Я полагаю, папаша не собирался рассказывать ей сразу же по приезде, что он работает на Корпорацию.