Вопрос — будет ли в России новая революция, упирался по-прежнему в ликвидацию земельного голода крестьян. Аграрные реформы, объявленные Столыпиным законом от 9 ноября 1906 г., после роспуска Второй Думы, вызвали острые столкновения между партийными фракциями в Третьей Думе. Социалисты-революционеры саботировали их по соображениям догматического порядка: столыпинские реформы, созданием отрубов, хуторов и вообще частного владения землею, подрывали основы общины, их единственной надежды построить социализм, а социал-демократы ленинского направления были против столыпинских реформ, потому что их цель тоже социализм, а крестьянин-собственник для социализма навсегда потерян. Правый депутат граф Бобринский, критикуя позиции социалистов, процитировал статью Ленина из журнала "Заря", где Ленин доказывал, что нельзя передавать землю в частную собственность крестьянам. Ленинская цитата гласила: "Землю следует отобрать (у помещиков), но не для передачи крестьянам: это противоречило бы обострению классовой борьбы". Октябристы считали закон 9 ноября возвращением к либеральным реформам Александра II, с пути которого власть сошла во время реакции. Кадеты отвергали закон, потому, что он был принят в условиях военно-полевых судов. Прогрессисты (группировка левее октябристов, но правее кадетов) устами своего лидера Н.Н.Львова доказывали: "Нужно, чтобы наш крестьянин почувствовал, что он хозяин и господин… внушить ему твердые основы частной собственности, заставить его уважать и чужое и свое право". Правый депутат, член "Союза русского народа", помещик В.А.Образцов под аплодисменты социалистов сказал, что если действовать по закону Столыпина, то крестьянство, получив возможность распоряжаться своей землею, распродаст и пропьет свои участки и что Столыпин хочет развести миллионы новых пролетариев. Так как все Думские фракции, по разным мотивам, как справа, так и слева, стали в оппозицию к Столыпину, правительство решило защитить свои реформы новыми аргументами. Товарищ министра внутренних дел сказал, что "говорить будто крестьяне, если только им будет дано право распоряжаться своими наделами, чуть ли не обратятся в пьяниц и пропойц и продадут свои земли за грош, за косушку водки, это клевета на русский народ".
Столыпин заявил в речи от 5 декабря 1908 г.:
"Для уродливых исключительных явлений надо создавать исключительные законы… Главное, что необходимо, это — когда мы пишем закон для всей страны, надо иметь ввиду разумных и сильных, а не пьяных и слабых… Господа, нужна вера… Неужели не ясно, что кабала общины и гнет семейной собственности является для 90 миллионов населения горькой неволей… Нельзя, господа, идти в бой, надевши на всех воинов броню, или заговорив всех от поражений… Нельзя составлять закон, исключительно имея в виду слабых и немощных… В мировой борьбе, в соревновании народов, почетные места могут занять только те из нас, которые достигнут полного напряжения материальной и нравственной мощи".
Поразительно, что прошло более 80 лет, а Россия все еще стоит перед той же проблемой, над которой бился и из-за которой погиб Столыпин: перед казенной общинной собственностью колхозов и совхозов, превратившихся в оковы для развития сельского хозяйства страны. Одинаково саботируемые и справа и слева столыпинские реформы не удались. К маю 1916 г. из общин выделились 1.358.000 домохозяев с землей — это около восьми процентов всей площади крестьянской земли. Русские помещики и русские социалисты победили, как побеждают советские помещики — председатели колхозов и директора совхозов при поддержке просталинских догматиков.
При Столыпине произошли и два значительных события, оба сенсационные — история с Азефом, которая стала предметом обсуждения в Думе, и появление знаменитых "Вех” разочаровавшихся в революции русских интеллектуалов, которые духовно готовили русскую революцию, как французские энциклопедисты и материалисты подготовили Великую французскую революцию.
Сначала о деле Азефа. Евгений Филиппович Азеф был и остался самой страшной и загадочной фигурой в тогдашнем революционно-полицейском подполье. Он служил одновременно обеим террористическим организациям: Департаменту полиции за деньги и социалистам по убеждению. Он убивал вместе с другими членами возглавляемой им "Боевой организации" эсеров, виднейших представителей власти, как, например, Великого князя Сергея Александровича и заодно выдавал этой власти своих соучастников. Странно также, что разоблачили его не сами эсеры, а бывший шеф Департамента полиции А.А.Лопухин, за что и был арестован. В Думу были внесены запросы левых фракций, почему правительство прибегает в борьбе с революцией к уголовным провокационным методам. Столыпин заявил в ответ на запросы, что правительство считает термин "провокация" в данном случае неприемлимым. "Не странно ли говорить о провоцировании кем-либо таких лиц, как Гершуни, Гоц, Савинков, Каляев, Швейцер?" — спрашивал Столыпин. И под аплодисменты правых добавлял, что разговорами и легендами о "провокациях" правительства, социалисты хотят "переложить ответственность за непорядки в революции на правительство".
Большим моральным ударом по революции оказался выпуск в 1909 г. сборника "Вехи", своего рода исповеди русских либеральных мыслителей, среди которых были и бывшие марксисты (Булгаков, Струве, Бердяев). В "Вехах" была произведена переоценка ценностей в плане осуждения революции. Авторы с разных сторон критиковали свои же вчерашние идеалы и проповеди. Бердяев доказывал, что русская интеллигенция совершенно не интересовалась объективной истиной. Он писал, что "она начала даже Канта читать потому, что критический марксизм обещал на Канте обосновать социалистический идеал. Потом она принялась за с трудом перевариваемого Авенариуса, так как отвлеченнейшая философия Авенариуса, без его вины, представилась вдруг философией социал-демократов-большевиков". Другой автор "Вех", Б.А.Кистяковский утверждал, что русская интеллигенция питает такое же неуважение к праву, как и Ленин, и в доказательство приводил следующую выдержку из речи Ленина на II съезде РСДРП:
"Меня нисколько не пугают страшные слова об осадном положении (в партии), об исключительных законах. По отношению к неустойчивым и шатким элементам мы не только можем, но и обязаны создавать осадное положение".
Третий автор М.О.Гершензон говорил о кризисе недоверия между народом и интеллигенцией и даже призывал интеллигенцию поблагодарить власть за то, что она своими штыками ограждает ее от ярости народа:
"Мы не люди, а калеки, сонмище больных изолированных в родной стране — вот что такое русская интеллигенция. Мы для народа не грабители, как свой брат деревенский кулак, мы для него не просто чужие, как турок или француз. Он видит наше русское обличье, но не чувствует в нас человеческой души, и потому ненавидит нас страстно. Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом — бояться мы его должны, пуще всех казней власти, и благославлятъ эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной".
Четвертый автор И.С.Изгоев напоминал: "Наши предостережения не новы. То же самое неустанно твердили от Чаадаева до Соловьева и Толстого. Их не слушала интеллигенция… Теперь разбуженная великим потрясением, она, может быть, "услышит более слабые голоса…" Эти "слабые голоса" услышал такой великий мыслитель, как Д.С.Мережковский, когда сравнил интеллигенцию с измученной лошадью, а авторов "Вех" с мужиками, которые забивают лошаденку насмерть. В целом "Вехи" встретили больше протестов, чем одобрения. Только правые круги были во вполне понятном восторге.
Поскольку "переоценка ценностей" шла и среди большевиков, в связи с модной тогда философией Авенариуса и Маха, на которую указывал Бердяев, в новой роли философа неожиданно выступил и Ленин. Выступление Ленина было связано с появлением книг русских марксистов, в том числе и ближайших единомышленников самого Ленина, посвященных критическому пересмотру ошибок философии Маркса и Энгельса в свете данных новейшего естествознания. Это были книги марксистских интеллектуалов: "Очерки по философии марксизма", сборник статей, в котором участвовали такие виднейшие большевики как Богданов, Базаров, Луначарский (их поддерживал Максим Горький), книги Юшкевича "Материализм и критический реализм", Бермана "Диалектика в свете современной теории познания", Валентинова "Философские построения марксизма". Н.Ва-лентинов сначала был сотрудником и учеником Ленина, потом отошел к Плеханову. Молодой человек с высшим образованием Валентинов еще в начале века избрал своей профессией революцию под прямым влиянием "Что делать?" Ленина. Он организовал несколько политических выступлений на юге России, сидел за это в тюрьме. Когда на II съезде произошел раскол на большевиков и меньшевиков, он решительно стал на позицию Ленина. Все время рвался за границу, чтобы лично познакомиться со своим "марксистским идолом" — с Лениным. В конце 1903 г. представился такой случай — соратник Ленина по петербургскому "Союзу борьбы за освобождение рабочего класса" Г.М.Кржижановский отправил его к Ленину с секретным докладом о работе большевистских групп в России и с соответствующим рекомендательным письмом. Ленин уже знал о революционной деятельности Валентинова по корреспонденциям, которые печатались в газете "Искра". Разумеется, что с таким молодым большевиком у Ленина установились самые доверительные и дружеские отношения, что дало возможность Валентинову ближе присмотреться к некоторым человеческим чертам своего учителя, к тем, которые впоследствие оттолкнули его от Ленина. В своей книге "Встречи с Лениным" Валентинов особое внимание уделил специфическим методам Ленина в полемике, не только в политике, но и в гуманитарных науках. Вот некоторые характеристики, которые дает Валентинов Ленину. Ленин крепыш и недоступен: