Михаил Юрьевич Лермонтов

Боярин Орша

ГЛАВА I

Then burst her heart in one long shriek,

And to the earth she fell like stone

Or statue from its base о erthrown.

Byron. 1

Во время оно жил да был

В Москве боярин Михаил,

Прозваньем Орша. - Важный сан

Дал Орше Грозный Иоанн;

Он дал ему с руки своей

Кольцо, наследие царей;

Он дал ему в веселый миг

Соболью шубу с плеч своих;

В день воскресения Христа

Поцеловал его в уста

И обещался в тот же день

Дать тридцать царских деревень

С тем, чтобы Орша до конца

Не отлучался от дворца.

Но Орша нравом был угрюм:

Он не любил придворный шум,

При виде трепетных льстецов

Щипал концы седых усов,

И раз, опричным огорчен,

Так Иоанну молвил он:

"Надежа-царь! пусти меня

На родину - я день от дня

Все старе - даже не могу

Обиду выместить врагу:

Есть много слуг в дворце твоем.

Пусти меня! - мой старый дом

На берегу Днепра крутом

Близ рубежа Литвы чужой

Оброс могильною травой;

Пробудь я здесь еще хоть год,

Он догниет - и упадет;

Дай поклониться мне Днепру...

Там я родился - там умру!"

И он узрел свой старый дом.

Покои темные кругом

Уставил златом и сребром;

Икону в ризе дорогой

В алмазах, в жемчуге, с резьбой

Повесил в каждом он углу,

И запестрелись на полу

Узоры шелковых ковров.

Но лучше царских всех даров

Был божий дар - младая дочь;

Об ней он думал день и ночь,

В его глазах она росла

Свежа, невинна, весела,

Цветок грядущего святой,

Былого памятник живой!

Так средь развалин иногда

Растет береза; молода,

Мила над плитами гробов

Игрою шепчущих листов,

И та холодная стена

Ее красой оживлена!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Туманно в поле и темно,

Одно лишь светится окно

В боярском доме - как звезда

Сквозь тучи смотрит иногда.

Тяжелый звякнул уж затвор,

Угрюм и пуст широкий двор.

Вот, испытав замки дверей,

С гремучей связкою ключей

К калитке сторож подошел

И взоры на небо возвел:

"А завтра быть грозе большой!

Сказал крестясь старик седой,

Смотри-ка, молния вдали

Так и доходит до земли,

И белый месяц, как монах,

Завернут в черных облаках;

И воет ветер будто зверь.

Дай кучу злата мне теперь,

С конюшни лучшего коня

Сейчас седлайте для меня

Нет, не отъеду от крыльца

Ни для родимого отца!"

Так рассуждая сам с собой,

Кряхтя, старик пошел домой.

Лишь вдалеке едва гремят

Его ключи вокруг палат

ВсJ снова тихо и темно,

Одно лишь светится окно.

ВсJ в доме спит - не спит один

Его угрюмый властелин

В покое пышной и большом

На ложе бархатном своем.

Полусгоревшая свеча

Пред ним, сверкая и треща,

Порой на каждый льет предмет

Какой-то странный полусвет.

Висят над ложем образа;

Их ризы блещут, их глаза

Вдруг оживляются, глядят

Но с чем сравнить подобный взгляд?

Он непонятней и страшней

Всех мертвых и живых очей!

Томит боярина тоска;

Уж поздно. Под окном река

Шумит - и с бурей заодно

Гремучий дождь стучит в окно.

Чернеет тень во всех углах

И - странно - Оршу обнял страх!

Бывал он в битвах, хоть и стар,

Против поляков и татар,

Слыхал он грозный царский глас,

Встречал и взор, в недобрый час:

Ни разу дух его крутой

Не ослабел перед бедой;

Но тут, - он свистнул, и взошел

Любимый раб его. Сокол.

И молвил Орша: "Скучно мне,

ВсJ думы черные одне.

Садись поближе на скамью,

И речью грусть рассей мою...

Пожалуй,, сказку ты начни

Про прежние златые дни,

И я, припомнив старину,

Под говор слов твоих засну".

И на скамью присел Сокол

И речь такую- он завел:

"Жил-был за тридевять земель

В тридцатом княжестве отсель

Великий и премудрый царь.

Ни в наше времечко, ни встарь

Никто не видывал пышней

Его палат - и много дней

В веселье жизнь его текла.

Покуда дочь не подросла.

"Тот царь был слаб и хил и стар,

А дочь непрочный ведь товар!

Ее, как лучший свой алмаз,

Он скрыл от молодецких глаз;

И на его царевну-дочь

Смотрел лишь день да темна ночь,

И целовать красотку мог

Лишь перелетный ветерок.

"И царь тот раза три на дню

Ходил смотреть на дочь свою;

Но вздумал вдруг он в темну ночь

Взглянуть, как спит младая дочь.

Свой ключ серебряный он взял,

Сапожки шелковые снял,

И вот приходит в башню ту,

Где скрыл царевну-красоту!..

"Вошел - в светлице тишина;

Дочь сладко спит, но не одна;

Припав на грудь ее главой,

С ней царский конюх молодой.

И прогневился царь тогда,

И повелел он без суда

Их вместе в бочку засмолить

И в сине море укатить..."

И быстро на устах раба,

Как будто тайная борьба

В то время совершалась в нем,

Улыбка вспыхнула - потом

Он очи на небо возвел,

Вздохнул и смолк. "Ступай, Сокол!

Махнув дрожащею рукой,

Сказал боярин, - в час иной

Расскажешь сказку до конца

Про оскорбленного отца!"

И по морщинам старика,

Как тени облака, слегка

Промчались тени черных дум,

Встревоженный и быстрый ум

Вблизи предвидел много бед.

Он жил: он знал людей и свет.

Он злом не мог быть удивлен;

Добру ж давно не верил он,

Не верил, только потому,

Что верил некогда всему!

И вспыхнул в нем остаток сил,

Он с ложа мягкого вскочил,

Соболью шубу на плеча

Накинул он - в руке свеча,

И вот, дрожа, идет скорей

К светлице дочери своей.

Ступени лестницы крутой

Под тяжкою его стопой

Скрыпят - и свечка раза два

Из рук не выпала едва.

Он видит, няня в уголке

Сидит на старом сундуке

И спит глубоко, и порой

Во сне качает головой;

На ней, предчувствием объят,

На миг он удержал свой взгляд

И мимо - но послыша стук,

Старуха пробудилась вдруг,

Перекрестилась, и потом

Опять заснула крепким сном,

И, занята своей .мечтой,

Вновь закачала головой.

Стоит боярин у дверей

Светлицы дочери своей,

И чутким ухом он приник

К замку - и думает старик;

"Нет! непорочна дочь моя,

А ты. Сокол, ты раб, змея,