Аня фыркнула.

— Вот видишь, и ты туда же, сразу развеселилась! Л так все без исключения! — обиженно заметил Юрий. — А когда играли в «рыбку» — это игра по такому же типу, только рыбку не «ловили», просто цели песню и смотрели на нее — один раз меня все-таки выбрали рыбкой. Один-единственный! Но и из этого сделали хохму! Моя туша вызывала смех в сочетании с такой ролью. И воспитательница даже спела песенку не так, как для остальных «рыбок». Не «Рыбка, рыбка, озорница», а «Рыба, рыба, озорница». А все вокруг смеялись. И я в виде рыбки тоже. Так я побывал не рыбкой, а рыбой. А мышкой вообще не удалось. И во мне с детства зародился своеобразный комплекс слишком высокого человека.

— Это еще вдобавок и комплекс? — протянула Аня.

Ну да! Не веришь? Фишка в том, что мне всю жизнь хочется быть незаметным. Спрятаться от всех в темный уголок, сидеть в компании так, чтобы никто меня не видел. Но, увы, — все меня замечают, запоминают, все взгляды всегда приковываются ко мне, и чисто физически я не могу нигде притаиться. Виноват рост. Вот он, комплекс человека высокого — пробую стать незаметным, а не получается. — Юрка усмехнулся. — А маленькие комплексуют с точностью до наоборот: им мечтается быть заметными, обратить на себя всеобщее внимание, привлечь к себе людей чем угодно — агрессией или активностью. Оно и понятно — такова логика развития комплексов У высоких и маленьких. Вот, скажем, я по всем данным мог бы служить в разведке: почти никогда не теряю выдержки и самообладания, вхожу в комнату бесшумно, наблюдателен и могу много пить, а внешне по мне этого не видно. Я сделан из прочных материалов. Нервничать отродясь не умел. Однако разведке я не нужен и послужить стране не могу — рост не тот, а потому слишком запоминающаяся внешность. А там требуется полная стертость образа и вообще обезличка. Вот тебе и комплекс! По всем параметрам годен, а рост подкачал, как пятый пункт. Особая примета!

Анька хихикнула и вздохнула одновременно. Показался ее дом, а девочке не хотелось расставаться с Юрием…

— А по-моему, волноваться умеют все, — пробормотала она. — Просто некоторые, вроде тебя, способны очень хорошо и долго это скрывать.

Аня с сожалением смотрела на свой подъезд. Что бы такое придумать, чтобы задержать Воробьева еще ненадолго?..

— Давай пойдем ко мне! — выпалила она первое пришедшее на ум. — Мама на работе… Мне надо собаку прогулять… Вот… Можно вместе!

Юрий посмотрел на нее задумчиво.

— Ходят слухи, будто твой пес опасный! Известно, кто тебе его подарил. Еще покусает! Ходи потом, колись от бешенства!

Аня возмутилась:

— Он же не бешеный! И вообще он некоторых очень даже любит…

И прикусила язык. Вдаваться в подробности не следовало.

Щенка подарила Ане лучшая подруга Ольга Маттис. Она обожала собак и считала себя настоящей собачницей. А в старших классах даже стала подрабатывать — и очень прилично — стрижкой собак. Ольга мечтала сделать на чем-нибудь приличный бизнес, купить иномарку и вести светский образ жизни. Это в случае, если не удастся отыскать выгодного мужа.

Дареного эрдельтерьерчика по-своему остроумный Анькин папа-физик, не задумываясь, назвал звучно, выразительно и необыкновенно — Синхрофазотроном. Имя чересчур длинное, о чем ни физик, ни эрдель нисколько не печалились. Тем более что резвая Анька мгновенно переименовала пса в Синха. Псевдовосточное имя тотчас прижилось.

Но дареный пес Синх оказался недобрым. Очевидно, подарок сделали с особым прицелом. Аня об этом быстро догадалась и всех честно заранее предупреждала о характере «подарка». Искренне привязался эрдель лишь к одному человеку — Игорю Скудину. Это тоже было заложено в собачьем характере Ольгой. А Игорь нередко бывал у Ани, о чем ей совсем не хотелось рассказывать сейчас Юрию. Хотя на самом деле это очень глупо… Юра наверняка давно все знает от самого Игоря.

Скудину всегда, несмотря на ощущение опасности, доставляло особое удовольствие играть с собакой по-своему. Он давал псу закусить войлочный мячик, а потом изо всех сил вырывал игрушку у него из пасти.

Аня и Евгения Александровна каждый раз пугались и просили Игоря этого не делать. Но он никак не мог отказаться от искушения риском. Его грело любое угрожающее действо, наводящее легкий ужас, заставляющее пересмотреть свои отношения с действительностью и задуматься о жизни и здоровье как о немалых ценностях. При этом Игорь всех убеждал, что Синх его не обидит, он умный, добрый, выученный… Странно, но в данном конкретном случае пес вполне оправдывал такую характеристику. Да, Аня не ошибалась. Псу по наследству передалась давняя и неизменная влюбленность Ольги в Игоря.

— Так что? Пойдем? — спросила Аня.

Юрий легко уловил в ее интонации надежду и тревогу, но это его вряд ли растрогало бы. Просто довольно тонкий и чуткий от природы Юрка услышал в Анютином тоне нечто большее, что-то непонятное, неясное, новое, каким всегда кажется новый год или год, наступающий за очередным днем рождения. Удивился. Пожал плечами. Подумал полминуты… И согласно мотнул головой:

— Пойдем! Заодно поможешь мне кое-что решить по алгебре.

Воробей был практичным современным юношей, привыкшим из любой ситуации извлекать хоть какую-нибудь пользу.

В детстве у Юрки было все. И ничего не было. Родители разошлись, когда ему исполнилось пять лет. Мать, промыкавшись с сынишкой год у родителей, продолжать такое зависимое и убогое существование не захотела. Она сняла квартиру в центре и отправилась работать. Юрка не знал, с чьей помощью матери удалось устроиться администратором ночного клуба, но деньги в дом побежали бодро, по самому высокому курсу, словно им приделали ложки и точно задали определенное направление.

А еще появился Миша…

Он работал вместе с матерью в клубе, охранником, и разъезжал на недавно купленном отличном «рено». Алле, матери Юры, Миша обещал подарить ко дню рождения «вольво» и кольцо с бриллиантом. Они ходили выбирать украшение в подземный Манеж, но матери перстенек за три тысячи баксов не приглянулся, а ничего подороже и поприличнее в тот день не нашлось. Отложили на потом. Зато через неделю купили сразу два.

Чтобы Юра не мешал днем — ночью мать работала, — она отвозила его на машине к частным учителям, которые занимались с мальчиком по всем предметам, потом — в тренажерный зал, а позже — в игровой детский зал, где Юрка просаживал уйму жетонов.

Он играл и с тоской думал, что мать сейчас с Мишей, а он, Юрка, ей совершенно не нужен, что дома в холодильнике, как всегда, пусто, поскольку матери некогда заехать в универсам. Она ела всегда в клубе, а что и где лопал Юра — ее не слишком интересовало.

Сердобольные частные преподавательницы, зная о судьбе мальчика, нередко кормили его и поили чаем. Но ему хотелось обедать и ужинать дома, за столом, где рядом на плите кипит суп и жарятся котлеты, а мама, красивая, разрумянившаяся, в фартуке, режет помидоры и огурцы для салата…

Иллюзии и грезы оставались все такими же призрачными. Мама проводила время на работе и с Мишей, а Юрка жил сам по себе, предоставленный своим собственным настроениям, желаниям и мыслям. Мишу он ненавидел и мечтал убить.

— Способный парень, — говорили о нем учителя. — Но сладу с ним нет! Колония по нему уже слезами горькими обливается!

Юра ожесточенно лупил одноклассников, издевался над учителями, срывал уроки… Алла Николаевна переводила его из школы в школу, проклиная бездарных педагогов и порочную систему образования, но без толку. Юрка по-прежнему дебоширил, учителя точно так же жаловались…

— Где у этого парня кнопка? — без конца тосковали они.

Но ее не находилось.

Юрка обожал развлекать класс.

— Ну-ка, сообразите, как пишется слово «тушенка» — через «о» или через «ё»? — спросила новая училка по русскому.

— Смотря о чем речь! — солидно заявил Юрка. — Если о мясе в банке — то через «ё», а если о чьей-то тушке — то через «о»!