Ледяная вода под тридцать градусов почти убила его. Пробудь он в воде еще десять минут, статистика смертей этой ужасной трагедии была бы еще на одну единицу больше.

Его спасла веревка. Рука задела и тут же крепко схватила конец какой-то веревки, прикрепленной к плавающей вверх дном шлюпке. Из последних сил он подтянул свое почти закоченевшее тело и вскарабкался на шлюпку, разделив с другими тридцатью людьми борьбу с убийственным холодом, пока четыре часа спустя они не были спасены подоспевшим кораблем.

В памяти выживших навсегда останутся предсмертные вопли и причитания сотен несчастных, кому суждено было погибнуть. Но странное дело: не успел Бигалоу ухватиться пальцами за выступ перевернутой и наполовину потопленной шлюпки, как мысли о смерти оказались вытеснены воспоминаниями другого рода. Он вспомнил странного мужчину, навсегда исчезнувшего в трюме «Титаника».

Кто он?

Кто были те восемь человек, которых, по его утверждению, он убил? Какой секрет таился в камере?

Эти вопросы не давали Бигалоу покоя следующие семьдесят шесть лет, вплоть до последних нескольких часов его жизни.

Президент повернулся на вращающемся кресле, сцепил руки за головой и невидящим взором уставился в окно Овального кабинета. Президент сетовал на судьбу. Он до такой степени ненавидел свою службу, что даже сам удивлялся силе собственной ненависти. Он мог с точностью определить, в какой именно момент президентство сделалось вдруг постылым. Произошло это в то утро, когда он с трудом заставил себя подняться с постели. Это был первый сигнал. Чувство ужаса от одной только мысли, что начинается новый день.

В тысячный раз он задавал себе один и тот же вопрос, что побудило его так отчаянно и так настойчиво бороться за этот чудовищный, этот неблагодарный пост. Слишком велика оказалась цена президентства. Его политический след устлан костями бывших друзей и обломками семейного очага. Не успел он принести присягу на верность народу Америки, как его только что сформированную администрацию потрясли скандал в Казначействе, война на южноамериканском континенте, общенациональная забастовка служащих авиалиний. Подлил масла в огонь и оппозиционный к нему Конгресс, который вообще не доверял в последнее время ни одному президенту. В бессловесной череде проклятий, адресованных жизни вообще. Президент нашел несколько слов специально для Конгресса, члены которого второй раз кряду сумели обойти его персональное президентское «вето».

Слава Богу, ему не угрожает третья предвыборная кампания. Одному Господу известно, каким образом ему удалось дважды победить на выборах. Он умудрялся нарушать практически все табу, с которыми обязан считаться всякий кандидат в президенты. Мало того, что он развелся с женой и нечасто заглядывал в церковь, так он еще вдобавок публично курил сигары и носил роскошные усы. Во время президентских кампаний он открыто игнорировал своих соперников, а с избирателями разговаривал таким языком, что те лишь поеживались. Но им это нравилось. Как бы там ни было, он появился как раз в тот момент, когда публика оказалась перекормленной причесанными вежливыми политиками, которые только и делали, что улыбались и клялись в любви всем и каждому перед телевизионными камерами и произносили банальные речи штампованным языком, что между соседними штампами невозможно было уловить даже плохонькой мысли.

Еще полтора года, и президентству конец. Только эта мысль сейчас и доставляла ему удовольствие. Его предшественник по Белому дому принял назначение председателем совета директоров Калифорнийского университета. Эйзенхауэр, тот вообще по завершении срока перебрался к себе на ферму в Геттисберг, и Джонсон отправился из Белого дома на свое ранчо в Техасе. Президент усмехнулся. Никакую фирму, никого не будет он поддерживать, выйдя в отставку. В его планы входило «самоизгнание» на сорокафутовой яхте в южные моря Тихого океана. Ни мировых кризисов, ни экономических проблем: он будет потягивать из горлышка ром и глазеть на пышногрудых туземок с приплюснутыми носами, требующихся для завершенности картины. Он прикрыл веки и почти представил это зрелище, когда его личный помощник бесшумно распахнул дверь и тактично прокашлялся, обозначая свое присутствие.

— Извините, господин Президент, но господин Сигрем и господин Доннер уже в приемной.

Президент вместе с креслом повернулся в сторону своего письменного стола, пригладил ладонью густые с проседью волосы.

— О’кей. Пригласи их.

Он заметно преобразился. Джен Сигрем и Мел Доннер имели свободный доступ к Президенту в любое время суток. Они были главными аналитиками Мета Секшн, группы исследователей, которая работала в обстановке строжайшей секретности над проектами будущего, проблемами, которым названия пока не было.

Президент считался крестным отцом Мета Секшн. Он основал ее в первый год своего президентства и щедро финансировал ученых, используя безграничные возможности секретного финансирования. В итоге он сумел набрать небольшую группу первоклассных ученых. Это детище не переставало служить источником его тихой гордости. Даже в ЦРУ и Агентстве национальной безопасности ничего не знали о Мета Секшн. Он мечтал создать команду ученых, способных посвятить свои силы и талант немыслимым разработкам таких проектов, шансы на воплощение которых составляли один на миллион. И его решительно не беспокоил тот факт, что за пять лет результат работы Мета Секшн был нулевым.

Сдержанные приветствия с обеих сторон, никаких рукопожатий. Затем Сигрем раскрыл замки кожаного кейса и вытащил фолдер, набитый сделанными с воздуха фотографиями. Он положил снимки на рабочий стол Президента и указал на несколько отмеченных участков.

— Тут заснят горный район северной части острова Новая Земля, это к северу от России. Спутниковые сенсоры указывают этот район как наиболее вероятный.

— Черт! — Президент мягко произнес, как выдохнул, это слово. — Каждый раз, когда мы что-нибудь находим, это всегда расположено или у русских, или еще в каком-нибудь месте, куда и носа не покажешь. — Он внимательно изучил разложенные перед ним снимки, затем поднял глаза на Доннера: — На земле места много. Безусловно, должны же быть другие перспективные районы?! Или нет?

Доннер с видимым сожалением покачал головой.

— Я сожалею, господин Президент, но дело в том, что геологи ищут бизаний с тех самых пор, как Александр Бисли доказал в 1902 году существование этого элемента. Насколько я знаю, ни одного месторождения бизания пока не обнаружено.

— Элемент настолько радиоактивен, — вставил Сигрем, — что давно уже исчез сам по себе. Если где и остались, то ничтожные количества. Мы кое-что сумели получить искусственным путем, но все это такие крохи.

— А разве нельзя наладить широкое производство? — поинтересовался Президент.

— Нет, сэр, — сказал Сигрем, — мы получили бизаний с помощью ускорителя высоких энергий, но тот просуществовал менее двух минут — и затем исчез естественным образом.

Президент откинулся на спинку кресла.

— А сколько нужно, чтобы завершить программу? Сигрем бросил взгляд на Доннера, затем обратил лицо к Президенту.

— Я полагаю, господин Президент, вы понимаете, что наши исследования находятся в такой стадии…

— Сколько вам нужно? — повторил вопрос Президент.

— Я бы полагал целесообразным вести речь о восьми унциях.

— Вы бы полагали, так?

— Если вести речь о комплексной проверке всей системы, то нужно именно столько. — Доннер для большей убедительности кивнул. — А для того, чтобы установить пункты вдоль всей границы, не пропуская ни одного стратегически важного района, потребуется еще двести унций бизания.

Президент подвинулся на самый край кресла.

— Тогда лучше забыть о проекте и сразу переключиться на что-нибудь более реальное.

Сигрем был высоким худощавым мужчиной с тихим голосом и хорошими манерами. Если бы не большой приплюснутый нос, он казался бы вылитым Эйбом Линкольном.