– Куда?

– Вам нравится немецкая кухня?

Вообще-то Пол ее не переваривал, но ответил тем не менее утвердительно, и Ирен показала ему, куда ехать: машину оставили в Лупе, в многоэтажном гараже, и отправились к Бергхоффу.

Заказав “хайболлы”, Пол дал женщине прикурить от ресторанной спички. Когда подоспели напитки, они чокнулись.

– Счастливого Рождества, – сказал он.

– И с Новым Годом. – Ирен выпила и передернулась несколько театрально. – Ух, ма!

– Слишком крепко?

– Бывает и хуже. А что касается парня, которого я хотела посадить... Очень жестокий маленький гаденыш. Мне даже подумать страшно о том, что он сейчас может натворить.

Рассматривая ее здесь, при мягком ресторанном освещении, Пол решил, что она не лишена привлекательности, которую он отметил еще вчера при полном свете. Высокие веснушчатые скулы, маленький носик и широко расставленные серые глаза. Костлява и длиннонога, удивительно длиннонога, вот почему и казалась выше ростом, чем была на самом деле.

Ирен выпустила дым через ноздри.

– Чувствую себя препаршиво. Да еще и не в своей тарелке: обычно я не знакомлюсь с первым встречным. Знаете, я это как-то... под влиянием импульса...

Чтобы ободрить ее, Пол улыбнулся.

– Я тоже.

– Вы ходили на прием к психиатру?

Пола словно взрывом откинуло назад.

– Нет.

– И я не ходила. Интересно, что спец мог бы сказать о моих “побуждениях”? Никто из близких мне людей не был никогда ограблен, ни разу на моих родных не нападали. И на меня тоже. Но как только я сдала выпускные экзамены, тотчас пошла работать к окружному прокурору, и вот до сих пор сижу там. Никогда не хотела защищать повергнутых в прах и поддерживать нищих. Странно, да? И по своим политическим взглядам я не принадлежу к правому крылу. В общем, не знаю. Сейчас самое время начать поносить всех тех, с кем я ежедневно имею дело. Я недавно сама себя начала спрашивать, выживет ли общество без таких так называемых традиционных ценностей, – чувства собственного достоинства, уважения к закону...

Ей было необходимо выговориться. Пол не прерывал ее.

– Никогда не верила в то, что преступление – болезнь, которую можно вылечить. Может быть, в один прекрасный день мы научимся делать им хирургические операции, закладывать новые программы и выпускать в мир новые личности. Правда, дожить до этих времен мне бы не хотелось. Но сейчас я только и слышу, что о реабилитации и реформах, и не верю ни единому слову из этой ерунды. Закон не предполагает реабилитировать или изменять людей. Нельзя вынудить людей вести себя, как положено. Можно лишь попытаться сделать так, чтобы они вели себя нормально. Вот для чего предназначен закон. Гуманитарии втянули нас в алогичную борьбу за реабилитацию и реформы, и всего, чего они добились это бедствия, возросшие многократно.

– Преступление, действительно, – не болезнь, которую необходимо лечить, – согласился Пол и предложил такую формулировку: – Это зло, которое должно быть наказано.

– Даже больше, – кивнула Ирен. – Не только наказано, но и предотвращено.

– Каким образом?

– Необходимо убрать преступников с улиц и держать их где-нибудь подальше. – Она закурила новую сигарету, затянулась, закашлялась. Выпрямилась. – Мы предлагаем обвиняемым широкий выбор защиты и постоянно расширяем их права. А как насчет права общества на ограждение от преступников?

Ирен продолжила:

– Подход, при котором все говорят – “мы все виноваты” – очень важен для меня. Слышали, наверное: “Пока хотя бы один человек на земле не свободен – я не свободен”. Так вот, он важен и для тех, кто хочет напрочь упразднить все тюрьмы. Как будто не понимают, что прока в этом – ноль. Я не совершала в своей жизни зверств. И неповинна в тех преступлениях, которые что ни день разбираю в суде. Никогда никого не ограбила. Существуют различия между мной и ими. Между нами нет ничего общего. И если у нас не достанет смелости мужества провести такую черту, значит, мы заслуживаем всего того, что с нами происходит. И с нашим обществом тоже.

– Парни из объединения юристов по оказанию помощи неимущим бродят вокруг нашей конторы и болтают идеалистическую ерундистику. Постоянно твердят о причинах, порождающих преступность. Какие еще причины? На своем веку я слыхала их не меньше тысяч десяти. Разваливаются семьи. Безработица возрастает. Падение религиозных устоев. Жестокость, показываемая по телевидению. Пособия по безработице. Коррупция в высших эшелонах власти. Расизм. Нищета. Хромосомы-мутанты. Уступчивые родители, все позволяющие родители... Законы чересчур слабы, законы чересчур строги – выбирай на вкус. Оторванность от корней, неспособность жить общностью, перенаселенность, наркотики, огромные деньги, недостаток денег. Моральное разложение и неуважение. Порнография. Так в чем же истинная причина роста преступности? Каждое преступление имеет свои особенные причины. У каждого допрашиваемого мною обвиняемого имелось отличное оправдание. Но когда нацисты мобилизуют армию и захватывают твою страну, ты ведь не спрашиваешь “почему?”, а идешь и защищаешь ее, оставляя искать причины войн историкам. Так-то...

– Да, – пробормотал Пол. На большее он не решился.

– Я верила в это все эти годы, – сказала она. – И до сих пор еще верю. Но начинаю думать вот о чем: а какая, собственно, разница, во что я верю или не верю?

– Почему же? Только лишь оттого, что вы практически ничего не в силах изменить?

– Нет. Я делаю все, что в моих силах. Мне кажется, вы можете сказать, что я делаю даже больше, чем многие другие.

– Тогда что вас так тревожит и угнетает?

– Понимаете, все так случайно. Ведь я могла бы с такой же легкостью стать одной из этих, которые помогают беднякам. Юристы в поддержку неимущих!.. Мой лучший друг из юрколледжа пошел работать в профсоюз Гражданских Свобод.

– Перефразируя известные слова из какого-то вестерна, – сказал Пол: – “Играешь теми картами, которые пришли на руки”.

– Да я просто в депрессию впадаю, стоит мне подумать, что в действительности ничего иного больше нет. Случайный набор карт. Случайность ничуть не лучшая, чем ставка на лошадь в тотализаторе. – Она поставила свой стакан. “Не слишком много выпила прокурорша из второй порции”, – подумал Пол. – Мне кажется, что я что-то важное теряю. Может, возьмем меню и что-нибудь закажем?

Чуть позже она сказала:

– Простите. Похоже, толку от меня, как от козла молока. Как для вас, так и для меня самой.

– А я и не подозревал, что мы собрались для проведения лечебных сеансов. – Он улыбнулся. – Знаете, с вами очень приятно беседовать.

– На самом деле я сегодня просто кошмарна. Надеюсь, вы меня простите. Обычно я не веду себя так плохо...

Пол отрицательно покачал головой.

– Дети у вас есть?

– Нет. Я ведь больше не замужем. Когда-то... давно, но... Наверное, в этом была моя вина. Домашняя хозяйка из меня – просто кошмар.

– Извините, я, видимо, суюсь не в свои дела. Ирен положила нож с вилкой на край тарелки.

– Слушайте, а что мы, собственно, все время друг перед другом извиняемся?

– Нервы. – Пол попытался улыбнуться. – Ведь я вас совсем не знаю. И опыта у меня в... свиданиях... маловато. – Была одна женщина в Аризоне, правда, совсем мимолетно.

Ему захотелось переменить тему.

– Какие у вам планы на вечер? Ирен в удивлении прищурилась.

– Ведь канун Рождества, – проговорила она изумленно. – Я думала, что вы ни за что не спросите...

“Чикаго, 26-едек.

В Рождественский день произошла необычная трагедия: человек, пытавшийся ограбить Санта-Клауса, был застрелен перед церковью на Озерном проездом.

Свидетели, выходившие в ту минуту из Первой Методической церкви, описали случившееся. Клод Тюник, 54-х лет, одетый Дедом Морозом, собирал на улице пожертвования для Методического фонда детей калек. В 12:45 дневная месса закончилась, и первые молящиеся вышли из дверей как раз в тот момент, когда молодчик с ножом напал на мистера Тюника и вырвал у него из руки цилиндрическую коробку для пожертвования. Несколько человек помчались за ним вслед, стараясь поймать или напугать грабителя.