– Боже мой. Судя по твоим словам, ты собираешься предложить нечто в духе Адольфа Гитлера.

– Может быть и так. Просто в наши дни стоит только упомянуть об авторитаризме, как в голову приходят надоевшие, набившие оскомину сравнения с Гитлером.

– Вы нас не проведете, Хэрри, – пошутил Сполтер, – потому что мы все прекрасно знаем, вы и есть тот самый линчеватель.

Пол постарался не подать виду и не напрягаться.

– Это тайное решение Хэрри, – доверительно сообщил Сполтер Полу. – Окончательное решение.

– Суд Линча не решит ни одной проблемы, – сказал Чизем.

– Но согласитесь, что сейчас он очень неплохо влияет на показатели преступности, – сказал Сполтер. Ирен издала горловой смешок.

– Простите меня. Просто представила, как Хэрри крадется по темным аллеям с двумя пистолетами в кобурах. “Не двигаться, паскуда!”

Пол выдавил слабенькую улыбочку.

Сполтер покачал головой.

– Скажу вам вот что: существует ли он на самом деле или нет, но этот линчеватель взбудоражил общественное сознание, как никто другой. Все только о нем и говорят. Многие ему симпатизируют. Стоит поговорить с людьми, и начинаешь понимать, как они ко всему относятся. Прав он или виноват, но линчеватель будто говорит жителям нашего города: существует закон на этих улицах. Такое на моей памяти впервые. Бог свидетель, это, конечно, скорая расправа, но все равно...

– Это не закон, – фыркнул старый профессор. – Кто бы ни были линчеватели, но они стоят вне закона. Им не нужно правосудие. Им нужна кровь.

– Им? – удивилась Ирен. Сполтер сказал:

– Вряд ли, конечно, это работа одного единственного человека. По крайней мере все это одному провернуть не под силу. И в Нью-Йорке и в Чикаго одновременно действует, что ли? Един в стольких-то лицах?..

Пол вступил в разговор, потому что понял, что если он чего-нибудь не скажет, это может показаться странным.

– Значит, вы считаете, что у него – или у них – жажда крови. Жажда насилия и смерти. Не думаю, что это все настолько просто. Такие ответы...

Ирен проговорила:

– Думаю, что тут прав Пол. Месть – вещь очень личная, тогда как правосудие – общественная. Но линчеватель – уж не знаю, один он или их несколько так вот линчеватель сделал месть общественной проблемой, обобществил ее. И преднамеренно. В каком-то смысле эти убийства являются обращением к народу с призывом понять его: линчеватель стремится показать, что это не просто какая-то там частная вендетта. Он хочет поднять и всколыхнуть сознание наших жителей. Он старается привлечь внимание к кризису, и знаете, если бы спросили меня, я бы ответила, что со своей задачей он справляется блестяще. Нет, с тем, что это кровавый спорт или обычная месть, я согласиться не могу.

Чизем покачал головой, а вместе с ней затряслись его отвисшие щеки.

– Эти мужчины, линчеватели, стараются действовать, будто герои античного мифа, стремясь воплотить в жизнь свои фантазии. Линчеватель считает себя традиционным Американским Героем. В этом я уверен. Он видит в себе некоего мессию-обновителя, реформатора, старающегося возродить тот героизм, который был присущ пионерам Дикого Запада, убивавшим, потому что это было необходимо, ибо в ином случае убивали их, пока природу не покорили. Но каким фальшивым образом это было в те времена, таким же фальшивым он остался до нашего времени. Не стрелки без промаха завоевали и укротили страну. Поселенцы. Точно так же и сейчас: линчеватели не решают проблем. Они просто добавляют пламени в костер.

Старик почувствовал себя, как в старые добрые времена: перед ним была аудитория, и он сел на своего конька. Все остальные разговоры, прекратились, люди поворачивали головы и прислушивались. Энтузиазм Чизема захватил всех.

– Линчеватели, конечно, могут считать, что они каким-то образом работают на общество, но на самом деле претворяют в жизнь собственные патетические фантазии. Вот подумайте: если пошел обильный снегопад, и рухнуло большое здание, – вы же не станете во всем обвинять снег. Вы доберетесь до того архитектора, который данное здание проектировал, не так ли? Вы постараетесь добиться, чтобы он в будущем исправил свои ошибки и изменил свою архитектурную систему.

– Так вот: это наша проблема. Над архитекторами довлеет тяжкий груз устаревших традиций – пропасть законов, напечатанных в миллионах книг по архитектуре. К тому же огромное количество архитекторов коррумпированы: они применяют дешевые строительные материалы и нестандартные к тому же. Такова же и наша официальная юридическая система: полицейские и судьи продаются не реже уличных девок.

– А жители? Жители – это покупатели и арендаторы квартир в нашем здании. Они с удовольствием сэкономят несколько копеек, чтобы не вкладывать их в крепкий надежный каркас. Уж лучше они раскошелятся на дешевые и нестандартные материалы и будут уповать на то, что метель пройдет стороной.

Сполтер сказал:

– Ну, не можете же вы сказать, что народу на все наплевать? А как же весь этот крик да вой поводу преступности?

– Людям не плевать на то, что здание может разрушиться. Но действовать они не будут. Самое распространенное заболевание в нашей стране – чувство личной беспомощности. Импотенции. Бессилия. Этим вскармливается апатия. А та в свою очередь питает насилие-линчевательство. Чем больше в людях бессилия, тем более жестокими они становятся, – революционеры, как известно, – самые слабые люди на земле.

– Преступники и линчеватели, – сказал Пол. – Неужели они революционеры?

– Знаете, я думаю, что мотивы и у тех и у других в принципе одинаковые. Они не довольны своей беспомощностью и в состоянии безысходности выплескивают наружу насилие, потому что для них – это единственный путь избавиться от душащей их ярости.

Пол увидел, что к ним подошел Джон Чилдресс. Он улыбнулся.

– Хэрри, передохни. Ты устраиваешь спектакль, обкатывая и так всем понятные вещи.

Чизем приветствовал хозяина, выказав хорошее к нему расположение и чувство юмора.

– Очевидное становиться менее очевидным, Джон, когда ты начинаешь понимать тот факт, что мы поставлены в безвыходное положение двумя противоборствующими силами, которые ко всему прочему исходят из одного-единственного политического источника. Первое: каждый раз, когда требуется решить любую социальную или общечеловеческую или просто человеческую проблему, мы начинаем впутывать в дело правительство, призывая, чтобы оно вмешалось. Отсюда очевидное: правительство таким образом приобретает все большую силу, граждане же становятся все маломощнее и малохольнее. Второе: патологическая боязнь возможной нехватки силы. Бабки подбиты.

– Видишь? – спросил Хэрри. – Для начала мы снабжаем правительство все возрастающей властью. А потом начинаем изобретать пути, дабы эта власть не была использована против нас. Полный тупик.

– То есть вы имеете в виду, что верхи нам не помогут? – спросил Сполтер.

– Ну, по крайней мере, сейчас все идет с низов – и преступность, и линчевание.

– Тогда каков же ответ?

Чизем сделал волнообразные движения старческими руками, словно разгонял в ванной воду.

– А ответ таков: существует старый человеческий фактор, в который мы, чересчур образованы, чтобы по настоящему поверить. Это здравый смысл. Незатейливый фундамент демократии величайшее добро для всех.

– Хэрри, – сказал Джон Чилдресс, – избегай невразумительности.

– Ответ состоит, мой извращенный друг, в сложной комбинации простейших и всем очевидных реформ.

– То есть?

– В моей книге будут перечислены все. Я же приведу всего несколько примеров.

Профессор поднял руку и принялся оттопырить пальцы, считая вслух.

– Первое. Не арестовывать пьяных. Они никому, кроме самих себя, вреда не причиняют.

– Второе. Не арестовывать игроков, проституток и остальных преступников, виновных в так называемых безжертвенных преступлениях.

– Третье. Не арестовывать наркоманов. Сделать наркотики дешевыми и общедоступными, как табак и алкоголь. Этот пункт всегда вызывает негодование и вопли, но здесь опять-таки всего лишь задействован здравый смысл. Наркоманию искоренить невозможно. И ничто ее не искоренит. Зато прекратятся преступления, которые наркоманы совершают для того, чтобы добыть деньги для удовлетворения своих наклонностей. Если они смогут по дешевке достать наркотики, то прекратят нас грабить. Я утверждаю, что это более важно, чем то зло, которое наркомания несет сама по себе. Если ваш сын становится наркоманом – это его проблема. Я лее разрешаю свою проблему: потому что, если он грабит меня, чтобы достать деньги на наркотики, это становится моей проблемой. Так вот: я стараюсь сделать так, чтобы он мог по дешевке доставать наркотики. Все очень просто. Я не решаю его проблему, его пристрастие к наркотикам – это медицинская проблема, и ее будут решать они двое; он и его врач, но решаю тем самым свою, а следовательно общественную.