Когда посещение школ еще не было обязательным, люди с проблемами восприятия могли учиться по-своему. Я увлекаюсь историей. Несколько лет назад я обратил внимание на одну вещь: многие из наших выдающихся предков страдали нарушениями восприятия. В этом смысле моей любимой исторической фигурой является Кит Карсон. Будучи воспитанным в Нью-Мехи-ко, я был пленен его превосходными достижениями практически во всех аспектах жизни 1800-х, которая протекала в условиях непрерывной пограничной войны. Он не только принимал участие в большинстве значительных событий на Юго-Западе. Этот человек имел великодушное сердце и душой болел за коренных американцев. Он пользовался большой любовью испанских американцев и уважением крупных политических деятелей своего времени.

Несколько авторов писали биографии Кита Карсона и в конце концов он сам написал свою автобиографию. Мне с трудом удалось найти эту работу, поскольку она не считалась большой литературной ценностью. Когда я в конце концов получил экземпляр и приступил к его чтению, то обнаружил, что Карсон страдал РВГ. Посетив музей Кита Карсона в Таосе, я, как зачарованный, читал его записки и письма. Теперь я понимал, почему автобиография стала одной из немногих его неудач. Его почерк и манера письма были такими же, как и у многих знакомых мне людей, страдавших РВГ.

Один из моих любимых современников — это О. Д. Макки, основатель Булочных Макки в Колледж-дейле, Теннеси, знаменитый производитель “пирожков малютки Дэбби”. Какая вдохновляющая история!

Я люблю говорить детям с РВГ и их родителям, что почти каждый человек с этим синдромом обладает каким-то особым даром или талантом. И очень печально, что эти таланты, по причинам, которые мы уже обсуждали, не всегда имеют возможность расцвести. Семьям, где растут такие дети, надо знать, что они обладают особой силой. Их неповторимые дары раскроются и получат возможность развиться только в том случае, если родители поймут, как научить детей управлять своим гневом. Только тогда можно будет предотвратить сопротивление авторитетам, присущее пассивно-агрессивному поведению. Именно такой тип гнева и не дает детям раскрыть и применить свои дары, которые могут проявиться в любой сфере человеческой деятельности.

И наконец, я люблю говорить этим чудесным детям и их родителям, что все люди страдают нарушениями восприятия. Идеально воспринимающего человека нет. Вы знаете, что будет, если десять человек расскажут вам об одном и том же происшествии? Можете вспомнить простую детскую игру “испорченный телефон”, когда один человек говорит рядом сидящему слово или фразу, тот, в свою очередь, передает ее соседу, и так продолжается до тех пор, пока последний в ряду не скажет, что он услышал.

Проблемы большинства детей с расстройствами восприятия можно свести к минимуму, если выявить их достаточно рано. Джеймсу и Рику повезло, потому что их родители вовремя обратили внимание на их проблемы. Выявить “вовремя” — значит до достижения ребенком подросткового возраста.

Если расстройство не лечат и ребенок вступает с ним в подростковый период, то он обычно сталкивается с гораздо более серьезными трудностями, чем просто отставание в учебе. Он зачастую экспериментирует с наркотиками, сексом, воровством, убегает из дома и может даже совершить попытку самоубийства.

Я рассказал истории Джеймса, Мэта и Рика, чтобы вы лучше могли понять дилеммы, перед которыми стоят дети с расстройствами восприятия. Чтобы помочь детям с недостатками, которые мешают учебе, восстановить здоровье, потребуется время, терпение и понимание. Но результат того стоит.

Дефекты восприятия — не единственный вид особых проблем, которые влияют на поведение детей. Хроническое физическое заболевание также может стать причиной противоречий в чувствах и поведении. Мы можем настолько погрузиться в удовлетворение ежедневных физических потребностей хронически больных детей, что упустим из виду их эмоциональные потребности.

Когда физически ослабленные дети становятся старше, то начинают испытывать все большее и большее негодование по поводу своего заболевания или недостатка. Кроме того, они испытывают гнев по отношению к своим заботливым родителям, потому что те, сами того не желая, заменили естественное, согретое любовью общение на ежедневный медицинский уход. Эти дети могут вести себя вызывающе не только по отношению к родителям, но по отношению ко всякому авторитету.

Мать Линды описала ее так:

— Она с самого начала была беспокойным ребенком. 'Мы перепробовали все, что только могли, но никакими силами не удавалось вызвать ее улыбку. Когда ей исполнилось три года, педиатр обнаружил хроническую сердечную недостаточность. С тех пор мы только тем и занимаемся, что ходим от одного специалиста к другому.

— Каково сейчас ее физическое состояние? — спросил я.

— Оно стабилизировалось, — ответил отец, — но ее беременность его не улучшит, это уж точно.

— Я вижу, у вас есть еще один ребенок, сын, — заметил я, проглядев их карточку. — Как его здоровье?

— О, у него все прекрасно. — ответила мать Линды. — Мы так гордимся Джефом. Он прекрасный спортсмен, с отличием закончил музыкальную школу.

— У Линды есть хобби или увлечение?

— Нет, — ответил отец, — мы были всегда так заняты ее здоровьем, что ни на какие другие занятия с ней уже не оставалось времени. Поймите меня правильно. Дело не в том, что мы не хотели. Она всегда была такая капризная, мы с трудом уговаривали ее в школу ходить, не говоря уже о чем-то другом. А сейчас она забеременела. Я полагаю, теперь уже слишком поздно что-то делать.

— По крайней мере, на следующей неделе она собирается замуж за отца ребенка, — добавила его жена. — Может быть, это сделает ее счастливой. Мы делали все, что могли, доктор Кэмпбелл, но мы что-то упустили. Недавно она была очень угнетенной. Я испытываю большое облегчение, что удалось уговорить ее прийти к вам. У нее слишком подавленное настроение для начала семейной жизни.

— Почему бы вам обоим не подождать за дверью, пока я побеседую с Линдой, — предложил я.

В самом углу комнаты ожидания, съежившись на стуле, сидела Линда. Семнадцатилетняя и беременная.

Подойдя к ней, я спросил:

— Не зайдешь ли ты ко мне?

— А почему бы и нет? Ведь они для этого меня сюда привели. Сев на стул в моем кабинете, она сказала, нахмурившись:

— Я не вижу никакого толку от моего прихода сюда. Вы не можете изменить того, что уже случилось.

— Ты права, Линда. Я не могу изменить того, что уже случилось. Но может быть, со временем я смогу помочь тебе изменить свое отношение к нему.

Когда Линда начала раскрываться, мои подозрения подтвердились. Она была классическим примером хронически больного ребенка, родители уделяли так много времени удовлетворению ее физических потребностей, что забыли об эмоциональных.

— Джефф может делать это, Джефф может делать то! — Вечно от них только это и слышишь. “Джефф сегодня играет в бейсбол. Пойдем, Линда, поболеем за него. Тебе полезно проветриться. Пойдем послушаем, как Джефф играет на фортепиано. Сегодня у него показательные выступления, Линда. Может быть, ты тоже решишь брать уроки фортепиано”. И вам стоит посмотреть на оценки, которые получает Джефф — сплошные “отлично”. Я получаю “удовлетворительно” и считаю, что этого за глаза хватит.

Я только что начал консультировать Линду, но чувствую, что ей можно помочь преодолеть депрессию. Я знаю, что родители любят ее и просто не отдают себе отчета в том, что заменили эмоциональное внимание чисто медицинским. Низкие оценки Линды, а также ее беременность — все это были подсознательные попытки бросить вызов кажущемуся равнодушию.

За годы лечения хронически больных детей и детей с нарушениями восприятия я обнаружил три главных западни, которые подстерегают родителей. Первая из них хорошо иллюстрируется случаем Линды: замена эмоционального внимания медицинским уходом.