Мы прошли в библиотеку и стали ждать. По сравнению с библиотекой Бисмарка или Гинденбурга она была невелика. Между столом размером с Рейхстаг и дверью можно было бы поставить не больше шести автомобилей. Комната была стилизована под раннего Лоэнгрина: потолок, выложенный толстыми деревянными брусьями, и камин из гранита, в котором еле слышно потрескивали поленья, – пожалуй, главное ее украшение. Стены, увешанные оружием. Шкафы, заставленные книгами – в основном, произведения поэтов, философов и знаменитых законодателей, о которых я знал главным образом по названиям улиц, кафе и баров.

Я решил обойти комнату и получше рассмотреть ее убранство.

– Если через пять минут я не присоединюсь к вам, снаряжайте экспедицию в поиск, – сказал я Шему.

Шем вздохнул и уселся на один из кожаных диванов, стоявших перпендикулярно камину. Он взял с полки журнал и сделал вид, что читает.

– Вы не страдаете от клаустрофобии в таких милых уютных особняках? – спросил я его.

Шем раздраженно вздохнул, словно старая дева, уловившая запах джина, исходивший от пастора.

– Ради Бога, присядьте, господин Гюнтер, – сказал он.

Однако я не внял его просьбе. Банкноты в двести марок в моем кармане – время от времени я нащупывал их – помогали мне бороться со сном. Я подошел к столу, обтянутому зеленой кожей, с тем чтобы рассмотреть лежавший на нем потрепанный номер «Берлинер тагеблатт»[7], а также очки с полукруглыми стеклами и ручку. Рядом стояла латунная пепельница с изжеванной сигарой и коробка гаванских «Блэк Виздом», откуда ту в свое время извлекли.

Кроме того, я обратил внимание на папку с почтой и фотографии в серебряных рамках. Я бросил взгляд на Шема, который, склонившись над журналом, безуспешно боролся со сном, а затем взял одну из фотографий. На ней была изображена красивая смуглая девушка с округлыми формами. Как раз мой тип, подумал я, но решил, что, скорее всего, я получил бы тут от ворот поворот: платье выпускницы свидетельствовало о том, что девушка только что окончила школу.

– Красива, не правда ли? – произнес голос, донесшийся от двери, и Шем тут же вскочил на ноги. Сквозь монотонность в голосе чувствовался легкий берлинский акцент. Я повернул голову, чтобы посмотреть, кому он принадлежит, и увидел невзрачного человечка с одутловатым личиком. На щеках его горел румяней, а в глазах было такое уныние, что я с трудом его узнал. Пока Шем кланялся, я бормотал какой-то комплимент по адресу девушки на снимке.

– Господин Сикс, – произнес Шем с подобострастием, с каким, вероятно, наложница не обращалась к султану. – Разрешите вам представить господина Бернхарда Гюнтера. – Он повернулся ко мне, и тон его сразу изменился. Господин Шем в своем обращении к людям, безусловно, учитывал их финансовое положение. – Доктор Герман Сикс.

Забавно, отметил я про себя, в привилегированных кругах все – доктора, черт бы их подрал! Я пожал руку Сиксу и, к своему неудовольствию, обнаружил, что он не спешил отпускать мою, испытующе глядя на меня в упор. Так поступают многие мои клиенты, считая себя великими знатоками человеческой психологии и не собираясь доверять свои пустяковые проблемы первому встречному с бегающими глазками и манерами мелкого афериста. Мне, в общем-то, повезло с внешностью: я сразу же произвожу впечатление человека, на которого можно положиться.

У моего клиента были большие голубые глаза навыкате, и они постоянно слезились, как будто его сопровождало облако слезоточивого газа. Внезапно я понял, что этот человек только что плакал.

Сикс отпустил мою руку и взял со стола фотографию, которую я минуту назад рассматривал. Он посмотрел на фото, а потом глубоко вздохнул.

– Она была моей дочерью, – сказал Сикс с надрывом.

Я кивнул в знак сочувствия. Он положил фотографию на стол лицом вниз и взъерошил свои седые косматые волосы.

– Я говорю «была», потому что она умерла.

– Мне очень жаль, – внезапно сказал я так, чтобы ему передалась моя скорбь.

– Вам-то жалеть как раз и не стоит, – сказал он. – Потому что, если бы она была жива, вас бы здесь не было. А так у вас появилась возможность заработать кучу денег.

Тут мне показалось, что мы сумеем найти общий язык.

– Дело в том, что ее убили. – Он выдержал паузу, чтобы усилить эффект сказанного. Прием распространенный, но на этот раз он сработал.

Я был поражен этим сообщением и тупо повторил:

– Убили.

– Да, это так.

Он подергал себя за мочку большого, по форме напоминавшего слоновье уха, а затем засунул руку с узловатыми пальцами глубоко в карманы своего мешковатого синего пиджака. Мне бросились в глаза грязные, обтрепанные манжеты рубашки, и хотя до этого я ни разу не встречался с миллионерами (а я слышал, что Сикс был одним из крупнейших магнатов Рура), его неряшливость в одежде буквально поразила меня. Он покачался на носках, и мельком я взглянул на его туфли. Как утверждал Шерлок Холмс, обувь клиента способна рассказать о многом. И если одежду Сикса можно было хоть сейчас отправлять в «Зимнюю помощь» – благотворительную организацию национал-социалистов, куда люди сдают платье, которое уже отслужило свой срок, – то его ботинки не приняли бы даже туда. Они были сделаны из эрзац-кожи[8], больше похожей на картон, чем на кожу. (Так же как эрзац-мясо, эрзац-кофе, эрзац-масло и эрзац-одежда напоминали все что угодно, только не мясо, кофе, масло и одежду.) Не думаю, что он был настолько убит горем, что спал не раздеваясь. Скорее всего, он один из тех миллионеров-чудаков, о которых иногда пишут газеты: они экономят на всем и в результате становятся такими богачами.

– Ее застрелили. Причем совершенно безжалостно, – с болью в голосе сказал Сикс.

Я понял, что разговор предстоит долгий, и достал сигареты.

– Вы не возражаете, если я закурю? – спросил я. Похоже, что мои слова привели его в чувство.

– Я совсем забыл о приличиях. Не хотите ли выпить или еще чего-нибудь? – Это предложение показалось мне заманчивым, и я попросил кофе.

– Фриц?

Шем зашевелился на диване.

– Спасибо, я просто выпил бы воды, – смиренно попросил он.

Сикс подергал за шнур звонка, а потом вытащил толстую черную сигару из коробки на столе. Он пригласил меня сесть, и я опустился на диван напротив Шема. Сикс вытащил зажигалку, прикурил и сел рядом со своим адвокатом. В этот момент позади него открылась дверь, и в библиотеку вошел человек атлетического сложения, примерно тридцати пяти лет. На кончике его широкого носа – такие встретишь разве что у негров – сидели очки-пенсне. Он снял их и с нескрываемым недоумением посмотрел на меня, а потом на своего шефа.

– Вы хотите, чтобы я присутствовал при разговоре, господин Сикс? – спросил он с едва уловимым франкфуртским акцентом.

– Нет, Ялмар, не надо, – сказал Сикс. – Ложись спать, дружок. Только попроси Фаррэя принести нам кофе и стакан воды. А мне – как всегда.

– Хорошо, господин Сикс, сейчас.

Он снова посмотрел на меня, и мне определенно показалось, что его беспокоит мое присутствие. Поэтому я решил, как только появится возможность, непременно поговорить с ним.

– Да, вот еще что. – Сикс повернулся к вошедшему. – Напомни мне, пожалуйста, завтра утром, чтобы мы в первую очередь проверили, все ли готово к похоронам. Я хочу, чтобы ты занялся этим, пока меня не будет.

– Хорошо, господин Сикс. – Он пожелал нам спокойной ночи и удалился.

– Ну, а теперь поговорим о деле, господин Гюнтер, – сказал Сикс, когда дверь закрылась. С сигарой в углу рта, он был похож на аукциониста, в то время как его манера говорить напоминала ребенка, который что-то объясняет и одновременно сосет леденец. – Примите мои извинения за то, что я просил доставить вас сюда в столь позднее время, но вы должны меня простить – я очень занятой человек. А кроме того, я человек весьма осторожный.

– Это так понятно, господин Сикс. – Я по-прежнему сопереживал. – Я ведь кое о чем наслышан.