Джек Хармон сам присутствовал на экзамене. Сидя за своим столом, он просматривал протокол последнего педагогического совета, делая на полях пометки. Время от времени он отрывался от бумаг и внимательно наблюдал за мальчиком, присматриваясь к нему.

Честно говоря, Хармону не очень хотелось принимать Кифа в колледж. В этом нежелании отсутствовали какие-либо личные мотивы или сознание того, что его вопреки воле втянули в такую неслыханную прежде ситуацию: экзаменовать мальчика, по какой-то причине уже упустившего свой шанс. Мотивы нежелания были совершенно иными: допуск Гарри Кифа к экзамену создавал нежелательный прецедент. Хармону не хотелось тратить свое драгоценное время на такого рода лишнюю работу. Экзамены есть экзамены — они проводятся ежегодно, и сыновья шахтеров, если им удается успешно сдать их, получают возможность завершить образование здесь, в колледже, и достичь в жизни гораздо большего, чем удалось их отцам. Система была отработана годами, и все было прекрасно организовано. Но проталкивать кого-либо такими методами, как этого юного Кифа, — это что-то новенькое...

С другой стороны, директор Харденской школы для мальчиков был давним и проверенным другом, и, что уж скрывать, Хармон был ему кое-чем обязан. Все же, когда Джемисон обратился к нему с этой просьбой в первый раз, Хартли отнесся к идее более чем прохладно. Однако Джемисон настаивал. В конце концов Хармону самому стало любопытно, ему захотелось своими глазами увидеть этого “юного вундеркинда”. Но создавать прецедент было нежелательно. И тогда он придумал наилучший, по его мнению, выход из положения. Он сам подобрал вопросы для экзамена — наиболее трудные из всех встречавшихся за последние шесть лет. С таким уровнем подготовки, как у Кифа, ответить на них правильно (во всяком случае на большинство из них) будет практически невозможно. И все же, хотя экзамен станет практически бесполезной и пустой формальностью, Хаммонд получит возможность увидеть работу Кифа и удовлетворить свое любопытство. К тому же, допустив Кифа к экзамену, Хаммонд удовлетворит просьбу Джемисона и совесть его будет чиста. Провал же Кифа раз и навсегда исключит возможность повторения таких просьб в будущем. Вот почему в данный момент Джек Хармон сидел в своем кабинете, просматривая бумаги и одновременно наблюдая за ходом экзамена.

На каждый предмет отводилось по часу, между ними полагался десятиминутный перерыв, во время которого прямо здесь, в кабинете, предлагались бисквиты и кофе; туалет для преподавателей располагался по соседству с кабинетом директора.

Первым был экзамен по английскому языку. В перерыве Киф спокойно сидел и пил чай, равнодушно глядя на идущий за окном дождь. Сейчас прошла половина времени, отведенного на экзамен по математике. Соответственно, Киф должен был выполнить значительную часть работы. Однако это был спорный вопрос.

Хармон внимательно наблюдал за мальчиком. Едва ли тот написал хоть что-то на листе бумаги, а если и написал, то, видимо, в те моменты, когда Хармон был занят собственной работой. Возможно, мальчик слишком переутомился во время первого экзамена — к английскому языку, по крайней мере, он отнесся с большим интересом: время от времени он хмурил брови, жевал кончик ручки, что-то писал, затем переписывал заново — он все еще напряженно работал, когда Хармон объявил, что время подошло к концу. Однако задание по математике явно поставило Гарри в тупик. Надо признаться, что время от времени Киф предпринимал отдельные попытки ответить на вопросы (как раз сейчас он что-то быстро вычерчивал — его ручка стремительно скользила по бумаге), но через одну-две минуты снова откидывался на стуле, бледнел, затихал и неподвижным взглядом смотрел в окно, словно совершенно исчерпав силы.

Затем он снова как бы собирался с силами, читал следующий вопрос, вдохновенно и с бешеной скоростью что-то писал, снова останавливался совершенно измученный — и так все время. Хармону были вполне понятны его волнение и беспокойство, а может быть, мальчиком овладевали какие-то иные чувства, — так или иначе, но вопросы действительно были очень трудными. Всего вопросов было шесть, причем для ответа на каждый из них требовалось никак не меньше пятнадцати минут, да и то если способности мальчика гораздо выше тех, какими, по мнению Хаммонда, обладал Киф, а его подготовка значительно лучше, чем могла дать Харденская школа для мальчиков.

Хармон не мог понять, почему Киф вообще пытается что-то делать, почему он с отчаянной решимостью снова и снова возвращается к заданию — только затем, чтобы вскоре еще раз бессильно и устало откинуться на стуле? Неужели он еще не понял, что ему не выиграть? О чем он думает, глядя в окно? Где он находится в те минуты, когда лицо его приобретает отстраненное, отсутствующее выражение?

Возможно, следует немедленно прекратить экзамен? Совершенно очевидно, что у мальчишки ничего не получается...

Прошло уже (Хармон взглянул на часы) тридцать пять минут с начала экзамена.

Воспользовавшись тем, что Киф снова сидел, свесив руки и полузакрыв глаза, Хармон потихоньку встал со своего места и подошел к мальчику сзади. За окном как из ведра лил дождь, а здесь, в кабинете, на стене тихо, в такт дыханию директора, тикали часы. Хармон заглянул через плечо Кифа, сам до конца не сознавая, что именно он ожидает увидеть.

И тут взгляд его буквально остановился. Он моргнул, затем еще раз, и глаза его широко раскрылись. Брови сошлись на переносице, он даже изогнул шею, чтобы рассмотреть получше. Даже если Киф и услышал вырвавшийся из его груди вздох удивления, то не показал вида — он продолжал неподвижно сидеть, уставившись на льющий за окном дождь.

Хармон сделал шаг назад, повернулся и возвратился за свой стол. Он сел, выдвинул ящик стола и, затаив дыхание, достал листы с ответами на задания по математике. Киф не только ответил на все вопросы, но и сделал это абсолютно правильно! На все! Когда он вдохновенно писал что-то в последний раз, он отвечал на последний, шестой, вопрос! Более того, работа была выполнена практически без черновика и с минимальным использованием общепринятых и общеизвестных формул.

Директор позволил себе глубоко вздохнуть, снова изучил листы с напечатанными ответами, которые все еще держал в руках. Все решения были полностью обоснованными. Затем он осторожно убрал листы обратно и задвинул ящик. Нет, он просто не мог этому поверить! Если бы он сам, лично, не сидел здесь, в кабинете, в течение всего экзамена, то поклялся бы, что мальчик просто списал. Однако для него было совершенно очевидно, что это не так. В таком случае... Что же это такое?

Интуиция... Говард Джемисон охарактеризовал мальчика как “интуитивного математика”. Очень хорошо. Посмотрим, как сработала (если сработала вообще) его интуиция при выполнении других заданий. Тем не менее...

Директор потер подбородок и задумчиво уставился Кифу в затылок. Ему просто необходимо поговорить с Джемисоном и молодым Джорджем Ханнантом (ведь именно он впервые обратил внимание Джемисона на Кифа), и поговорить пообстоятельнее, подробнее. Пока еще рано что-либо утверждать, но... интуиция? Хармону казалось, что для характеристики Кифа больше подходит иное слово, которое просто не пришло в голову преподавателям Харденской школы. Хармон хорошо их понимал, поскольку и сам с неохотой признавал правомерность его употребления.

Слово, возникшее в голове Хармона, было “гений”. А если это и в самом деле так, мальчику, несомненно, обеспечено место в колледже. Еще немного, и Хармон окончательно выяснит, прав ли он в данном случае.

Конечно же, прав! Хармон ошибался лишь в области применения данного слова. Ибо “гениальность” Кифа была совершенно иного рода.

Джек Хармон был маленьким, толстым, волосатым — в целом он очень смахивал на обезьяну. Его вполне можно было бы назвать уродом, если бы не излучаемое им дружелюбие и не исходящая от него атмосфера благополучия, призванные сквозь внешнюю оболочку продемонстрировать его истинную сущность, ибо он был прирожденным джентльменом и обладал незаурядным умом.