— Я здесь… надолго?

— Кто знает?

— Навсегда? — уныло спросил Морфикс.

Он снова получил багром по губам. Его голова откинулась назад, но сильной боли не было.

— Думай только о настоящем, гражданин. Только оно и существует. Прошлого не существует; будущего тоже еще нет. Существует только настоящее.

— Как нет будущего?

Снова легкий удар багром.

— Забудь это слово. Мы им пользуемся на реке, пока воспитываем новоприбывших. А как только приплывем к берегу, больше его не употребляем. Мы здесь — люди практичные. Мы не потворствуем фантазиям.

— Я понял, — сказал Морфикс. Он подавил желание вцепиться в горло человека с багром. Лучше подождать, пока он разберется в местных обычаях и узнает, что можно делать, а чего нельзя.

— Подходим к берегу, гражданин, — сказал гребец.

Морфикс заметил, что у обоих совершенно одинаковые голоса, и подумал, что и у него должен быть такой же. Но, к его тайному удовольствию, для него самого его голос звучал иначе; хоть это давало ему силы внутренне сопротивляться подобравшим его ублюдкам.

Лодка ткнулась в берег, и Морфикс вслед за своими спутниками вылез на песок. Он быстро оглянулся и увидел, что выше и ниже по реке было много других лодок. То тут, то там над краем латунного обрыва взлетали, а потом падали в воду, как он сам несколько минут назад, тела людей.

За краем обрыва уходил вверх латунный склон, по которому он скатился. Этот склон простирался так далеко, что фигур людей, которые, без сомнения, стояли на его краю, как раньше он сам, и которых сзади толкали вниз, не было видно. До этого края было по меньшей мере пять миль — пять миль, которые он проехал на спине.

«Колоссальная постройка», — подумал он.

По другую сторону от латунного города возвышался другой склон. Теперь он понял, что ошибался, думая, будто город находится в середине чашеобразной долины. Насколько он мог судить теперь, река, городу обрывы и склоны тянулись бесконечно. Он предположил, что по другую сторону города была другая река.

Город напомнил ему пригородный район, в котором он жил на Земле. Ряды за рядами прямоугольных латунных домов, похожих друг на друга, как капли воды, были разделены просторными — в двадцать футов шириной — улицами. Каждый дом был квадратом со стороной примерно двенадцать футов. У всех была плоская крыша и двери спереди и сзади, а окна прозрачной полосой опоясывали дома по периметру. Дворов не было. Каждый дом отстоял от соседнего на два фута.

От толпы на берегу отделилось существо. Оно отличалось от остальных только тем, что на предплечье правой руки у него был обод из какого-то темного металла.

— Дежурный инспектор, — сказало оно голосом, точно таким же, как у тех двоих, что были в лодке. — Придет и твой черед занять эту должность. У нас нет привилегий.

Теперь Морфикс понял, что в голосах все-таки могут звучать индивидуальные нотки, по которым их можно различать. Даже если у всех одинаковая гортань, идентичные голосовые связки и носовые пазухи, все равно у каждого свои излюбленные интонации, каждый сам выбирает слова и модулирует тембр голоса.

И потом, несмотря на одинаковые тела и ноги, у каждого должны быть свои особые жесты и походка.

— Есть ли жалобы на то, как с вами обращались? — спросил Д. И.

— Есть, — сказал Морфикс. — Этот сопляк три раза ударил меня своим багром.

— Это из любви, — сказал тот, у которого был багор. — Мы стукнули его кстати, совсем не больно, — чтобы направить на путь истинный. Как отец любя наказывает — извините за выражение — своего ребенка. Или старший брат младшего. Мы же все братья…

— Мы виновны в антиобщественном поведении, — строго сказал Д. И. — Нам очень и очень жаль, но придется доложить об этом случае Покровителям. Поверьте, нам это неприятно…

— Даже больше, чем нам, — вяло закончил тип с багром. — Мы знаем.

— К этому обвинению придется добавить цинизм, — сказал Д. И. Насколько я знаю Покровителей, это тянет на высшую меру. На несколько месяцев. Ну а если провинность повторится…

Д. И. пригласил Морфикса пройтись вместе с ним и по пути стал его инструктировать. Дорога была покрыта каким-то бледнофиолетовым веществом, напоминающим резину, которое казалось босым ногам едва теплым, хотя нещадно палило солнце.

Морфиксу предоставят собственный дом. Там он будет хозяином-барином и может делать все, что пожелает, если не считать действий, нарушающих нормы общественной нравственности.

— То есть я могу приглашать, кого захочу, а кого не хочу, не пускать?

— Да, вы можете приглашать, кого захотите. Но не выгоняйте тех, кто явится без приглашения. То есть пока они не позволяют себе антиобщественных действий. В последнем случае известите Д. И., а мы дадим знать Покровителю.

— Как же я могу быть хозяином в собственном доме, если ко мне будет приходить каждый, кто захочет? — спросил Морфикс.

— Гражданину так рассуждать не годится, — сказал Д. И. — Гражданин не должен препятствовать тому, чтобы другой гражданин пришел к нему домой. Если гражданин поступает таким образом, значит, он не любит других граждан, как родных братьев и сестер. А это нехорошо. Надо быть хорошим гражданином, верно?

Морфикс ответил, что он всегда был хорошим парнем, и стал слушать дальше. Проходя мимо места, где большой участок земли, покрытый фиолетовой резиной, нарушал однообразие домов, выстроенных в ряды, он заметил:

— Это похоже на детскую площадку для игр. И качели здесь есть, и карусели, и всякие горки и лесенки. Где же дети? И как…

— Что происходит с детьми, которые прибывают ИзвестноОткуда, знают только Покровители, — сказал Д. И. — И лучше — да, намного лучше не спрашивать их об этом. По правде говоря, лучше вообще не видеть Покровителей и не разговаривать с ними. Нет, площадки для игр — это для нашего, граждан, развлечения. Но Покровители подумывают о том, чтобы их снести. Граждане слишком часто ссорятся из-за того, кто будет там играть, вместо того чтобы по-дружески распределить время, например, в порядке очередности смертей. Бывает, они осмеливаются драться друг с другом, хотя драки и запрещены. Иногда они даже калечат друг друга. Мы ведь не хотим, чтобы кому-нибудь было больно, правда?

— Я думаю, нет. А как вы еще развлекаетесь?

— Сначала о главном. Мы не любим использовать никакие личные местоимения, ну, конечно, кроме мы и наш. Я, они, вы. — все это подчеркивает индивидуальность. А о личных различиях лучше забыть, так? В конце концов, мы все — одна большая и счастливая семья, так?

— Конечно, — ответил Морфикс. — Но ведь бывают ситуации, когда гражданину приходится указать на кого-то конкретно. Как мне — нам — указать на чью-то провинность или, скажем, антиобщественное поведение?

— Это не нужно, — сказал Д. И. — Указывать на кого бы то ни было. Например, — извиняемся за выражение, — на себя. Наказывают нас всех, поэтому кто виноват — безразлично.

— То есть мне придется нести наказание за чужое преступление? Но это несправедливо.

— Поначалу это может нам казаться несправедливым, — сказал Д. И. — Ну сами посудите. Мы не только любим друг друга, как братья, но и похожи во всем. Если совершено преступление, виноватыми считаются все, потому что все за это в ответе. А когда наказывают всех, то все заинтересованы в том, чтобы предотвратить преступление. Просто, верно ведь? И в то же время справедливо.

— Но вы — то есть мы — сказали, что тот парень с багром будет подвергнут смертной казни. Что же, нас всех казнят?

— Мы совершили не уголовное преступление, а только проступок. Вот если мы повторим его, мы станем преступниками. Нас это глубоко огорчает. Единственно правильное решение — это делить все поровну, верно?

Морфиксу это не понравилось. Ведь это именно он получил в зубы — так почему он, жертва, должен понести наказание вместе с обидчиком?

Однако он промолчал. Известно-Где он многого достиг тем, что держал язык за зубами, когда было нужно. Это срабатывало: все считали его прекрасным малым. Он и был прекрасным малым.