Основной корпус романа «Неоконченный портрет» по форме явственно напоминает традиционный для западной литературы XIX–XX веков «роман воспитания». Детство Селии совсем не похоже на детство нашего поколения, прошедшее в московских коммуналках и напоминающих колодцы проходных дворах, ни на детство наших отпрысков, выросших в однотипных домах-сотах, похожих как две капли воды детских садах, пионерских лагерях и школах. Чего уж тут смущаться, читаешь и завидуешь…

Дитя росло в любви и холе. Заботливые, внимательные родители, а также нянька, горничная и кухарка, у которой в любое неурочное время можно было получить что-то вкусненькое. Но обожавшие девочку взрослые не только баловали ее. Пожилая и добродушная няня рассказами о Боге, рае и аде, своими немного комичными запретами — «нельзя играть в крокет по воскресеньям» — закладывала в душу ребенка моральные нормы.

С самых ранних лет Селия знала, что надо быть хорошей. Кто знает, быть может, именно это немного наивное стремление и помогло ей потом пережить печальные события? А что в сущности значит «быть хорошей»? Не делать людям зла. Несмотря ни на что, этим, казалось бы, самым простым, но важнейшим правилом Селия руководствовалась и во взрослые годы. Судя по всему, те же принципы исповедовала и сама Агата Кристи. Во всяком случае ни один из биографов не отмечает в ее характере и поведении никаких неприятных или отрицательных черт, кроме как излишней скромности и скрытности.

Конечно, подобная безмятежность и защищенность в детстве имеют и свои минусы. Ребенок, не привыкший бороться и знающий только заботу и ласку, в дальнейшем оказывается совершенно безоружным перед жестокостью других людей. Печали и разочарования предстоят и Селии. Своеобразным символом, удачной писательской находкой кажется многократно повторяющийся детский сон — зловещий Стрелец с ружьем, у которого вместо рук культи. Символ неизведанной, неосознанной опасности. Но любопытно, что Стрелец не чистая выдумка. В автобиографии Кристи рассказывает о том, что этот сон преследовал ее саму много лет.

Тут, наверное, дотошный поклонник Кристи может задать совершенно закономерный вопрос: «Разве использование писателем отдельных, даже многочисленных деталей собственной биографии в описании персонажа дает основание для полного отождествления автора и его героя?» Ответ однозначен. Конечно, нет. Селия не Агата Кристи. Но… Узнав Селию, ее происхождение, окружение, воспитание, мысли, чувства, реакции, читатель безусловно приближается к пониманию характера самой обыкновенной английской женщины, по праву и бесспорно вошедшей в историю культуры XX века. Создавая образ Селии, писательница как бы смотрит со стороны на сходную с собой по многим качествам личность и хладнокровно, хотя и не без симпатии фиксирует ее фантазии и страхи, причуды и предрассудки. Писательница как демиург знает про свою героиню все, что для нее оказывается не так уж и сложно, ибо то, что происходило с Селией, происходило с ней самой.

В «Неоконченном портрете» Кристи проявляет себя не только незаурядным психологом, тонким знатоком детской души, но и превосходным бытописателем. Как бы невзначай брошенная информация вызывает к жизни яркую картину, которую вдумчивый читатель легко воспримет, домыслит и дополнит собственными ассоциациями. Когда семья прибыла на отдых на юг Франции, «началась возня с багажом, а его было много — не меньше тридцати больших сундуков с горбатыми крышками и бесчисленное множество кожаных саквояжей». Вспомните — «Дама сдавала в багаж…» Ведь совсем недавно это было…

Но как за несколько десятилетий изменилось все! И прежде всего ритм жизни. Сегодня большинство людей путешествует по миру с сумкой через плечо и «кейсом» в руке. Агата Кристи, как и ее героиня мисс Марпл, понимала, что прогресс остановить невозможно, но все-таки жаль, что у всех у нас сегодня много меньше осталось времени на общение с природой, с другими людьми, да и с самим собой.

Особое место в повествовании занимает образ бабушки. Если можно спорить о том, насколько Селия второе «я» Агаты Кристи, то уж по поводу бабушки никаких сомнений быть не может. Это действительно бабушка Агаты, которой она была заворожена с самого детства. Описания бабушкиного дома, кухарки Сары и всего остального буквально повторяются в автобиографии. Более того, писательница наделяет мисс Марпл многими чертами бабушки Миллер. Правда, мисс Марпл убежденная старая дева, а бабушка, благополучно пережившая трех мужей, и в свои восемьдесят один год не без интереса посматривает на мужчин. И в самом деле, натуры этих двух пожилых дам могут различаться, но они получили одинаковое воспитание и с ранних лет восприняли некий жизненный уклад, которому всегда неукоснительно следовали. Бабушка, как вспоминает Кристи в автобиографии, «будучи сама жизнерадостной, всегда ожидала от всех и вся самого худшего… она просто не доверяла людям». Сравните отношение к миру мисс Марпл, которую тоже, пожалуй, трудно причислить к убежденным мизантропам: «Не в ее характере было выносить виновному оправдание за недостатком улик, обычно она подозревала худшее и в девяти случаях из десяти оказывалась права».

Несмотря на свои достаточно безобидные чудачества бабушка была великая труженица. Она никогда не сидела без дела — вязала, плела кружева и т. д. Уклад требовал воспитывать детей из «хороших домов» в труде. Но парадокс в том, что «служить», зарабатывать деньги дамам хорошего происхождения было не положено, это была прерогатива мужа. Общепринятая мораль не позволяла делать что-нибудь исключительно ради удовольствия — и бабушкина рюмка портвейна на десерт была ей «прописана врачом». Многим сегодня может показаться забавным это невинное лицемерие, но в защиту этих пожилых британских дам следует сказать одно: заложенные с детства правила и нормы поведения давали им удивительное и нам, увы, уже незнакомое чувство стабильности и прочности. Ведь далеко не случайно в романе подробное описание бабушкиного дома. Это символ размеренной и устойчивой жизни, покоя и порядка. Комментарий рассказчика — это скорее всего суждения самой писательницы: «Мне по душе картина дома с его ноттингемскими кружевами, с гарусным плетением и солидной, полированной мебелью красного дерева. В этом — основа основ. То поколение знало, чего оно хочет. И брало свое от жизни и наслаждалось, и находило острое, живое и здоровое удовольствие в искусстве самосохранения».

«Мой дом — моя крепость». Эта английская поговорка обычно у нас воспринимается либо с осуждением, либо иронически. Почему? Ведь собственный дом прежде всего образ жизни, воспитывающий чувство хозяина, чувство верности и привязанности. Дом — носитель не только этических, но и эстетических норм: первая, наиболее простая возможность проявить свои склонности и вкусы. В самом деле, возможно ли в квартире блочного дома по пять часов кряду играть на рояле, как это любила Селия и сама Агата? Скажите, что плохого в том, что Дом служит убежищем, в котором человек скрывается от неприятностей и тягот мира, восстанавливая душевные силы?

Чувство собственника вовсе не всегда агрессивно. Даже напротив. Обладая Домом, ты, естественно, уважаешь соседей и понимаешь их чувства, хотя можешь и не разделять вкусы. Агрессивен и разрушителен лишь ничего не имеющий люмпен…

Дом для Селии оказывается важнее обеспеченной жизни. После смерти отца семья оказалась очень ограничена в средствах. Но «продать Дом?» «В доме была какая-то особая атмосфера. Атмосфера счастья и счастливо прожитых лет».

Разве можно «сдать крепость», где ты был счастлив? Ее обороняют до последнего…

История с «отчим домом» в романе прямо повторяет случившееся с семьей Миллер. Отец, обаятельный жизнелюб и весельчак, был никаким бизнесменом. И после его смерти продажа дома в Торки действительно обсуждалась всерьез, но юная Агата, как и Селия, воспротивилась. Агата Миллер любила дом. Позже, когда она стала известной Агатой Кристи и пришел достаток, писательница приобретала дома в разных графствах Англии.

В настоящем Доме все было устроено удобно и красиво. К его владельцам приходили в гости. Не зря пожилая прислуга рассказывает Селии «о былом великолепии»: «Двадцать четыре человека усадят бывало за стол к ужину твои папаша с мамашей. Два супа, два рыбных блюда, потом четыре вида закусок, мясное — сорбе, так оно называется, два сладких, салат из омаров и мороженный пудинг!»