Оказывается, внизу, этажом ниже, на соседней кафедре, отмечали день рожденья нашего коллеги. Акрам убедительно просил меня спуститься туда буквально минут на 10-15.

Я попросил своих студентов посидеть минут 10 одни, без меня, напомнил старосте группы, что шуметь нельзя, иначе в деканат всех вызовут.

И мы пошли с Акрамом отмечать торжество. На кафедре был Аля – фуршет. Педагоги стоя пили, закусывали, смеялись, шутили. Мое появление все приветствовали громкими возгласами. Впопыхах выпив граммов 300 водки, минут через 20 я напомнил Акраму, что у меня урок наверху, я должен идти к своим студентам.

Я выбежал оттуда, и быстренько наверх, к своим студентам ринулся.

Приход от водки был хороший, приятный и блаженный. Студенты заметили изменение в моем состоянии. Движения мои были уже другие, глаза блестели, язык ушел в глотку, говорилось с трудом. Но все же говорил.

Я старался не смотреть на студентов. Рассказал я им историю одну.

Она была занимательной. Послушайте и вы ее.

''В 1989 году, на кафедре ТОТ (теоретические основы теплотехники), работал еврей один – Натан Мардухаев. Он был научным сотрудником. У этого Натана жила в Израиле тетя, по имени Хава. Ее таки и величали – тетя Хава. Так вот она там, в Хайфе, умерла, скончалась.

По обычаям еврейским покойника кремируют (сжигают), не избежала этого обычая и тетя Хава. По всем канонам иудейским, превратили ее тело в прах, а прах с мукой смешали, чтоб после похорон, земля им пухом хлебосольным оказалась.

Но тетя Хава завещала захоронить ее в Баку, и родственники не смели отказать ей. Прислали в бандероли муку (а там же прах ее), депеша сверху, где написано, что это – не мука, а прах ее! Имейте мол, ввиду.

Весь ужас в том и состоял, что бандероль был вовремя получен – депеша опоздала! Натан раскрыв посылку из Израиля, подумал, что его родичи на пасху им прислали еврейскую муку. И в доме у него мацу стали готовить. На ней не ограничились, печь стали коржики, печенье, и всякое печенное.

И весь этот кондитерский ассортимент жена Натана на подносе заносит к нам на кафедру. За ней Натан выкрикивает радостно:

– Угощайтесь, друзья! Приготовлено это из муки израильской. Будет вкусно, как в лучших домах Иерусалима.

Мы съели до последней корки, запив все это коньяком. Но через пару дней, депеша прибывает. Натан весь в ужасе догадывается обо всем. Он с кошмарным видом забегает на кафедру, кричит нам:

– Вы знаете, что мы съели? Мы схавали тетю Хаву!!! Мы ганибалы, вот мы кто!

На кафедре началось движение. Кого – то замутило, многие остолбенели. Акрам же, опять тот самый, шепнул мне на ухо:

''интересно узнать, кому достался клитор тети Хавы?''

Грохот смеха моих студентов заставил меня их успокаивать. Этот рассказ вошел в символику тех лет. Очень часто студенты вызывали меня на бис. Рассказ о тете Хаве сыскал славу в институте.

Вот это я рассказал своим студентам, и довел до конца урок.

Возможно моя искренность – недостаток самообладания. Возможно. Ибо даже семейные узы распались бы, если бы наши мысли были написаны у нас на лбу. И все же быть искренним – это искусство.

После звонка, одна из студенток вглядывалась в меня, и когда я вышел в коридор, она подошла ко мне показать свою курсовую работу.

Посмотрев на меня пристально, она сказала тихо:

– Может, пойдем в кафе? Там и проверите мою курсовую. Не волнуйтесь, я угощаю.

И мы пошли. Уселись в кабинете кафе, стали есть, пить. На столе шашлык, салаты, огурцы маринованные, водка. Она тоже пила. Причем пила не хуже меня. Во всяком случае, она держалась достойно, не шаталась. Мы вылакали две бутылки водки.

Припоминаю смутно, как безразлично я рассматривал, листал ее работу курсовую, лист титульный, где были указаны название работы, фамилия студентки, моя фамилия – педагога, проверяющего эту работу.

Потом взглянул на нее (на студентку) по настоящему. Она была такая наступательная, эдакая юная женственность. Чулки в крупную сетку, голый загорелый пупок, кружевные трусики, много всяких побрекушек.

Помню точно, что минут через 30 я грубо ее насиловал на маленьком диванчике в углу кабинета. Я ей затыкал рот, чтоб не было слышно ее криков, и входил в нее с разбегу. Она только шептала мне:

– Только внутрь не кончайте, хорошо? Куда нить в сторону:

И я кончил на ее курсовую работу. Я помню: точно, точно так.

Успел подставить только это, больше ничего не нашлось под рукой.

Обильная сперма крутилась на титульном листе курсовой работы, и стекалась к ее фамилии, а оттуда к моей.

После этого я вынужден был заложить свои часы официанту. Денег не было у меня. А что ж делать то? Не будет же она платить за стол после всего. Она ведь сделала движение! Потом сказала мне

– Вас сразу не понять. С Вами надо переспать.

Когда я водку пил и душу постигал я через тело, считал что этот вывод очень мил.

Читатель, знай, что меня мои студенты обожали. Они меня любили больше всех учителей на нашей кафедре. Я был с ними прост в общении, смеялся и шутил. Надменным не был с ними никогда.

Кстати, замечу вновь, что описываю секс я часто преднамеренно.

Знание секса – это искусство. У нас нет культуры употребления определенных слов. Даже интеллигентная женщина, приходя к врачу – гинекологу, не знает, как назвать соответствующие органы. И нередко употребляет матерные слова.

Прошли года. Я уже полысел, на висках седина. Работал в КГБ. Я к водке так привык, что видел в ней свое спасенье. Водка губит народ, но одному человеку ничего не сделает.

В 2000 году скончалась моя мать. Без лишних слов, лишиться матери

– утрата для любого чада. Именно в тот момент я впервые ощутил смерть близко. Когда теряешь близкого человека, ты ощущаешь дыхание смерти. Я понял смерть, по крайней мере, я почувствовал ее.

В тот же день (и в последующие дни) я пил, чтоб горе заглушать свое. Собирались у друга моего поздно вечером, после 22 – 00, когда уже дома не ждали гостей, желающих выразить сочувствие. И начинали пить.

Вернее, пил только я, другие попивали. Все смотрели на меня, друг

– другу нашептывая: 'нельзя так, что он делает, а? Все – таки поминки матери его'. Один из них сказал: ''не трогай его, пусть пьет, ему же легче после этого''.

У мусульман не принято пить во время поминок, но мне на эти предрассудки начхать. Я всегда ходил на похороны, чтоб не отстать от жизни. И после каждых похорон мы пили водку, как христиане.

Я водку пил, и стало мне легко. И все же после кончины мамы, я стал жевать гвоздику, чтоб изо рта не пахло спиртом. Не хорошо все – таки, приходят гости, а я буду встречать их пьяным.

И гости ничего не понимали.

Но настоящий запой, даже завой, у меня пошел после увольнения из

КГБ Азербайджана. Этот период был особенно ''ударный''.

Освободившись от жесткого и плотного графика КГБ, я вышел на

''свободу'', и захотел заполнить пустоту, вакуум, который образовался в результате временного безделья. Истосковался по бездействию.

Хотя в те дни писал я книгу. То есть, не валял дурака. Но это не считается, главное – работа, пусть даже работаешь ты в фотомагазине

''Кодак''.

Кстати, о книгах, в частности, о литературе. Это стоит отметить.

После увольнения из КГБ, мне казалось, что любой образованный человек должен писать, читать, заниматься литературой, лингвистикой.

Я был одержим литературой. Это был переломный момент в моей жизни.

Мне казалось, что в этом был перст Божий. Для меня начался очередной цикл.

Разумеется, это было ошибочно. Сегодня я думаю иначе. У меня пошла переоценка ценностей.