Мыслю.

Я просто так сюда вышел. Состояние нервное, не могу больше в комнате, не могу. Двор наш поганый глазеет на меня, свет не дает включить. Никак не успокоиться. Каша в голове — дядя Юра, следовательша, причитания Бэлы, разговоры, сплетни, слухи. В довершение всего на даче какая-то хреновина стряслась. Неужели Игорь в самом деле от ментов убегал? Бред. «Парни» непонятные, чья-то машина… Да не убежал бы он ни от кого, слабак, даже если бы очень захотел! Но тогда кто там был? Воры? Чушь собачья! Кому понравится наш развалюшный домик, из которого, кроме старых сапог, и взять-то нечего. По всей Рыбной улице наш участок самый неухоженный — у других грядки как грядки, кусты как кусты, парники, колодцы… И главное — куда подевались Игорь с Жанной? Воры вряд ли унесли бы их с собой, а менты, наверное, дачу вверх дном перевернули… Ну, хорошо, допустим братец все-таки вляпался в историю, допустим, его не зря следовательша увидеть хочет. А Жанна? Ей что, тоже есть из-за чего бегать по пересеченной местности? Короче, «ни фига понять невозможно» — выражаясь любимой фразой Игоря.

Гораздо понятнее то, что сегодня у нас на лестнице случилось. Накрытые простыней носилки, торчащая наружу рука — чего тут непонятного? Я, когда по ступенькам взад-вперед метался, каждое слово ловил, как радар. И соседские разговоры слушал, и тех, из милицейской машины. В милиционерах-то я быстро разобрался: их приехало четверо, два мужика назывались «оперуполномоченными», еще один — «эксперт-криминалист», а вот тетка — это уже «следователь». Они и вызвали вторую машину, которая дядю Юру в морг повезла. Оперуполномоченные потом ходили по квартирам, выясняли, кто заметил что-нибудь подозрительное. У нас тоже был. Следовательша так и не выходила с «места происшествия», наверное, Бэлу выспрашивала о ее барской жизни. Когда оперуполномоченный убрался, вся наша коммуналка собралась на кухне. Говорил Андрей Петрович. Он ведь понятым был, то есть все видел своими глазами. Андрей Петрович — это один из соседей, кстати, участковый врач во взрослой поликлинике. Они с женой и сыном проживают в двух самых дальних комнатах напротив ванной. Сын у них — бугай, хамло, сволочь, на заводе каком-то работает, а сами они ничего, нормальные. Сосед нам много чего рассказал. Оказывается, убийство произошло не сегодня, а вчера, часов примерно в восемь вечера. Это эксперт-криминалист сразу определил. Почему милиция решила, что дядю Юру именно убили, что он не сам умер, например, от какого-нибудь сексуального фильма по телевизору? Его ведь в кресле нашли, сидящим как раз перед работающим телевизором, причем ни крови, ни раны, ни других зверских штучек на нем не было. Зато линии на нем были, ну, эти… Ну вот, забыл. Короче, электричеством его убило, а линии эти как раз от электрического тока появляются. Андрей Петрович очень увлекся, когда труп расписывал — по медицински так, сочно, бабам на кухне даже поплохело. Мне-то ничего, я трупы часто видел у дяди Юры по видео. Он при мне только секс вырубал, а фильмы ужасов или боевики — смотри, сколько влезет. Так, значит, следы эти — они на голове были, в районе ушей. А проводов рядом никаких. Правда, розетка сбоку от кресла, но все равно — откуда электричество взялось? Ясное дело, кто-то помог. Кроме того, дядю Юру то ли усыпили сначала, то ли мозги какой-то химией задурили. Мужик, который назывался «эксперт-криминалист», заподозрил это по зрачкам. Андрей Петрович сказал, что тот долго-долго дядины Юрины глаза разглядывал… И главное — «черный ход» у них оказался открыт! Дело в том, что дверь на заднюю лестницу в квартире Бэлы всегда была заколочена доской, в придачу к обычному засову, а теперь вдруг — откупорена. В общем, все элементарно: убийца пришел в гости, отравил хозяина, для верности подключил его к электрической розетке, освободил на кухне «черный ход» и удрал через двор-колодец. Почему удрал именно тем, загаженным кошками путем? Еще проще: чтобы никто случайно не увидел. Задняя лестница хоть и страшненькая, хоть и можно на ее ступеньках ноги переломать или ребра пересчитать, зато на этажах максимум по одной двери. Да и то не на каждой площадке, потому что в некоторых других квартирах нашей половины дома задние двери тоже забиты намертво. Кстати, все квартиры, которые по парадной лестницы напротив нас находятся, имеют другой, свой собственный «черный ход» — вот какие хитрые дома раньше строили…

А потом вдруг заявилась следовательша, часов примерно в девять вечера. Наверное, допросила жену убитого и сразу решила за обвиняемых взяться. Причем, обвиняемые очень легко нашлись — понадобилось только спуститься ниже этажом. Хрен ее знает, чем ей наша семья не понравилась, но она, не задерживаясь, прямо ко мне в конуру ввалилась, и с порога — вопросами в лоб. Может, конечно, она всех людей подозревает в убийстве, а может мне от нервов показалось, что она на Игоря зуб точит, но как еще понять ее любопытство?

Для начала следовательшу заинтересовало, почему я сижу дома один. Ну, объяснил ей: потому что остальные отсутствуют. А где они отсутствуют? Очень просто: мать на турбазе, брат собирался вечером ехать на дачу, а что? А ничего, но только где дача расположена? И кем работает брат? И на какой турбазе мать? И вообще — как тебя зовут, дорогой, сколько лет, хорошо ли учишься?..

До чего мерзкое чувство, когда посторонний человек сует нос в твои семейные дела! А ты не можешь ни послать его подальше, ни даже просто схамить — отвечаешь, как пай-мальчик, и лихорадочно соображаешь, что бы все это значило. Собственно, ничего интересного в наших тайнах нет. Мама бьется, бьется, мечтает сделать жизнь счастливой, хотя бы мою с Игорем, если уж свою не получилось, но толку ноль. Когда меня еще на свете не было, она для совсем полного счастья взяла на работе садовый участок, наняла кого-то времянку соорудить, назвала это «дачей», короче, прибавила себе головных болей. С тех пор каждый отпуск, почти каждые выходные мотается туда сельское хозяйство поднимать, и нас с братом заставляет. Но теперь, кажется, мама устала строить счастливую жизнь, во всяком случае неделю назад она купила профсоюзную путевку и сейчас уехала на три дня в Новгород. Она у меня чертежница, работает в какой-то конторе. Так что, надеюсь, не одна отдыхать уехала… А про Игоря вообще нечего рассказывать! Уже год как перестал быть студентом. Работает в том же институте, где учился, на кафедре. Не знаю, что это за такое — кафедра, но, по-моему, жутко халявное место. Он ходит на работу, когда хочет, спит до десяти утра, а приходит обратно, бывает, даже раньше меня. Правда, ему часто приходится по вечерам в институте торчать, если там вечерние уроки есть. «У меня, — говорит, — по средам последняя пара». Важно так говорит, хотя «пара» — это совсем не оценка в журнале, которую он студенткам ставит, а два раза по 45 минут, то есть два урока подряд. Ладно-ладно, я тоже, когда вырасту, буду в свободное от сна время ходить на «пары», если, конечно, из школы живьем выползу. Кстати, Игорю не советовали оставаться на кафедре. Дядя Павел, сосед по нашей квартире, ну, который за стенкой живет, он ведь тот же самый институт кончал. Давным-давно, но до сих пор всех тамошних собак знает. Он и отговаривал. А когда наш гений заупрямился, сосед не поленился, сходил в эту контору, с кем-то поговорил, в результате Игорю сразу хорошую должность дали… Институт совсем рядом с домом, полчаса ходьбы или десять минут на автобусе. Брат, собственно, из-за своей лени и остался там. Шутка у него даже есть: «Работа, — говорит, — интересная, делать ничего не надо». Свободный человек, писатель. И Жанну свою он тоже в институте нашел, они, кажется, чуть ли не за соседними столами сидят…

Беседовал я со следовательшей, потел от неизвестности и наконец догадался! Именно когда она уточнила, не особенно стесняясь, какие у Игоря с Жанной отношения. Все очень просто — сначала задурила мне мозги всякими идиотскими вопросами, потом ловко сменило тему и перевела разговор на Игоря. Я раскусил ее гнусный план!

Вру, конечно. Не раскусил я ничего, потому что в тот момент кошмарная мысль только-только в моей голове копошиться начинала… Насчет «отношений» между Игорем и Жанной ответить было элементарно. Ясно, какие! К примеру, предыдущей ночью от их отношений материн диван так скрипел, что я заснуть не мог. Лежал на раскладушке в своем закутке и слушал. Обрадовались они, что мать уехала, а я для них кто? Я маленький, меня можно не бояться, все равно ничего не пойму. Я и не понял — как это они умудрились без других звуков обойтись? Рты друг другу зажимали, что ли? Мать, когда еще искала нам папу, иногда отправляла Игоря в лагерь и на неделю-другую приглашала к нам гостя. По ночам они с гостем решали, что я уже заснул, и тоже скрипели диваном, но одновременно шептали что-нибудь идиотское — вроде «Ой! Ой! Ой!» или «А! А! А!» Хотя, в то время я действительно был маленьким и ничего не понимал… Будь я немножко повыше ростом и поприличнее рожей, сам бы имел с Жанной отношения не хуже, точно! Она, гадина, совсем не стесняется меня — раздевается, переодевается. А у нее под кофтами и джинсами… На ней там все прозрачное! Не то, что у мамы. Я в такие моменты не знаю, как стоять, куда смотреть, и вообще, в башку сумасшествие всякое прет, особенно, если в комнате мы одни. Разные мысли — что, мол, она специально при мне так, что вот сейчас она предложит чего-нибудь такое, и внутренности у меня сжимаются, а она быстренько халатик на себя и бегом в ванную. Игоря, когда он Жанну лапает, я вообще просто ненавижу…


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: