Сергей Лукницкий

Пари с начальником ОВИРа

(ретроповесть)

В этой повести нет вымысла.

И если кому-то это покажется не так, - разуверьтесь. Само описываемое время было невероятным и неправдоподобным. И очереди были за продуктами, и страна Россия называлась иначе, и за границу из нее не выпускали. Из тюрем тоже выпускали мало. И сигарет "Мальборо" не было вовсе.

Десять лет назад, когда за эту, в сущности, милую повесть меня выгоняли из славного нашего общества, я посвятил ее тем горемыкам, кто стоял в очередях в ОВИР, чтобы повидать планетку и пусть не привезти частичку ее в Россию, но хоть рассказать увиденное.

Сегодня повесть стала ретро. В ней много наивного и читателю непонятного: как это, к примеру, можно не знать сорока сортов сыра, как можно не уметь позвонить по телекарте, не иметь в машине биде или автоответчика в перочинном ноже, или не поменять для выезда за рубеж столько денег, сколько необходимо.

Поэтому сегодня я посвящаю повесть тем, кто принес в нашу солнечную страну игрушки цивилизации.

...и, конечно же, ратую вас простить бывшего последнего брежневского начальника УВИР МВД СССР, - генерала в одном месте и полковника в другом, который после выхода на пенсию благопристойно служит теперь певчим в церковном хоре...

c ГЛАВА 1

4 июля

До "ноль - девять", конечно, было не дозвониться, а старую записную книжку я, понятное дело, забыл. Но очень хотелось позвонить начальнику ОВИРа. Я потом уж подумал: почему мне так захотелось позвонить именно ему, но объяснения своему желанию не нашел. Может быть, сработала устоявшаяся привычка официальные дела делать с помощью "больших" знакомых.

Полдня я дозванивался до "ноль - девять", а когда, наконец, отчаялся, плюнул и решил: поеду без звонка, тут-то вдруг и соединили.

- Справочную МВД, - попросил я так, словно речь шла о пивном баре на Сретенке. Когда спрашиваешь такую фирму серьезно, обязательно дадут телефон, который или не отвечает, или круглосуточно занят.

Дали 222-65-32.

Позвонил. Телефон долго молчал, наконец ответили. По недовольному голосу было понятно, что оторвал их от растворимого кофе. Где они его берут, интересно?

Я попросил телефон начальника ОВИРа. Сказали, что справок не дают. И чуть было не положили трубку, но я успел вставить слово и назвался журналистом. Там перестали пить кофе и дали приемную: 222-41-35. Позвонил. Не соединили. Долго выясняли, по какому вопросу. Я долго упорствовал. Не признавался, по какому, а потом вдруг попросил передать начальнику, что звонит такой-то.

Соединили, после того как передали. Берегут от случайных контактов. Ничего, бывает.

- Извини, не могу говорить, совещание, - сказал начальник.

Может, у него в самом деле совещание, а я, как всегда, не вовремя, но хорошо, что хоть меня не забыл. И мне это приятно. Года три-четыре назад я сделал с ним интервью. Это было первое в стране интервью, где начальник ОВИРа признавался широкой публике, что оснований для отказа в выезде за рубеж у вверенного ему ведомства почти что и нет никаких. Интервью имело успех, а он, естественно, прослыл после этого едва ли не самым большим демократом и лидером перестройки в системе МВД. А боялся сперва, как оно, начальство, отнесется к гласности! Уже после того, как он подписал мне интервью, и его можно было сдавать в набор, я насовал туда кусков, надерганных из его служебных инструкций: почему все-таки иногда нельзя, и получилось ничего. Интервью вышло в "Неделе"

Он позвонил мне сразу после выхода газеты и закричал так, как кричит девушка, потерявшая невинность, но не рассчитывавшая на это: "Ты что натворил, знаешь?"

Я знал.

- Мы с вами прорубили окно в Европу, - сказал я скромно.

- Приезжай и посмотри, - ответил он тихо и положил трубку так, как кладет ее девушка, которой только что сделали предложение.

Я приехал.

Крошечная площадь перед ОВИРом была сплошь покрыта разношерстной публикой. У каждого отдельного представителя этой публики была в руках газета "Неделя".

"Это слава", - подумал я. И по-хорошему ему позавидовал. Кто, в самом деле, запомнил мое имя под материалом?..

Тогда же в знак признания моих заслуг перед паспортным режимом страны я получил номер его прямого телефона, а теперь унижался перед секретаршей, потому что забыл дома записную книжку. Но он узнал меня.

Минут двадцать я предавался сладостным воспоминаниям, после чего обнаружил, что на моем столе, оказывается, давно звонит телефон. Кончилось совещание? Да. И он позвонил сам. Представьте, сам начальник ОВИРа звонил мне! Вот бы мне еще так же позвонил когда-нибудь начальник ГАИ! Я бы тогда считал себя господином Вселенной.

- Что у тебя стряслось? - спросил он.

- Хочу повидаться, - сказал я, - больше ничего.

- Послезавтра, - ответил он, подумав, - в пятнадцать часов. Устроит?

Я поломался больше для вида, но согласился.

6 июля

Посмотрел утром в календарь. Пятьсот семьдесят пять лет назад был сожжен на костре Ян Гус. Хорошенькое дело. А ведь мне сегодня звонить в ОВИР. Не повлияет ли как-нибудь память о смерти великого чешского реформатора на исход разговора с начальником заграничных паспортов?..

Набрал номер, на этот раз записная книжка была со мной. Он взял трубку.

- Выезжаю? - спросил я.

- Давай, - ответил он.

Прошел милицейский заградительный кордон без пропуска. У милиционеров профессиональная память, поэтому сержант решил, что где-то он меня уже видел.

В приемной находились посетители, и я честно прождал довольно долго: демократия должна быть демократичной!

- Здравствуйте, - сказал я, открывая двойную дверь, причем внутренняя подавалась туго, а внешняя уже закрылась, и я оказался в мышеловке, автоматически, однако, поздоровавшись.

- Садись, - нетерпеливо ответил он, - журналисты мне надоели, если ты с этим делом, попьешь чаю и пойдешь порожняком. Закуривай.

- Бросил, - сказал я. И соврал.

Начальник ОВИРа засуетился заваривать чай. Судя по количеству пустых упаковок, он предлагал его своим посетителям часто. Перестройка! Раньше предлагали выпить.

- Я не спросил, может, тебе кофе?

- Чай, и слабенький, пожалуйста.

Не пью я крепкий чай. Я от него засыпаю сразу же.

Зазвонил большой белый аппарат с гербом на диске. Начальник ОВИРа бросил свое колдовство с цветными пакетиками, взял трубку.

Звонил кто-то большой, но не больше начальника ОВИРа.

- А я вам говорю: у меня нет оснований его не выпускать, - услышал я через полминуты. - Ну и что, что сидел. Отсидел же, теперь это не основание.

Вот это да! Уже и бывших зеков отпускают!

Я тем временем выключил закипающий чайник. Разлил кипяток в чашки. Спросил:

- Вам покрепче?

Он махнул рукой. Положил трубку и счел нужным объяснить:

- Звонят, понимаешь, по ерунде. Я недавно опубликовал основания для отказа в выезде. Их всего-то пять. Так нет, придумывают еще, "совершенствуют" законодательство. А для чего? Ну, отсидел, и что? Судимость-то снята. Мы же везде кричим, что после отбытия наказания человек возвращается в жизнь, а тут его не пускают в путешествие. И все валят на ОВИР, все на ОВИР. Мы самые плохие.

- Вы самые хорошие, - серьезно сказал я, отхлебывая слабенький чай.

- С чем пришел? - подозрительно посмотрел на меня, спросил начальник.

-Повидаться, посоветоваться.

- Давай.

Я достал записную книжку, помучил его еще немного, достал вырезку из "Аргументов и фактов". Протянул ее собеседнику. В ней было написано, сколько что стоит во Франции в пересчете на ту сумму, которую теперь меняют на поездку советскому человеку.

- Ну и что, - прочитав, сказал он, возвращая вырезку, - правильно товарищ пишет, мы за границей вынуждены чувствовать себя униженными, а причина, что у страны нет денег - теперь мало кого волнует.