…Последние дни, проведенные с Лидой, остались в моей памяти самым ярким воспоминанием. По молчаливому уговору мы не касались больше предстоящего галактического путешествия. Мы просто брали от жизни все, что она могла дать и, соединив руки, плыли по шумной Реке Жизни, с гордостью всматриваясь в цветущие берега Страны Осуществленных Надежд.

Втайне я не переставал восхищаться выдержкой и стоицизмом Лиды. Она была настоящей дочерью Нового Мира, Женщиной с большой буквы. Почти с ненавистью вспоминал я свои гамлетовские терзания. Лида оказалась сильнее меня! Впрочем, может быть, я преувеличиваю? Возможно, и в ее душе бушует море противоречивых чувств и она так же мучается и грустит? Кто знает! Все мои попытки проникнуть в ее душу неизменно разбивались о броню приветливости, завидного самообладания, какого-то высокого духовного спокойствия.

Лишь однажды в словах Лиды прозвучал слабый намек на боль, которую причинила ей весть о нашей разлуке.

— Вскоре я покину Космоцентр, — медленно промолвила она. — Здесь все… — спохватившись, она умолкла. Потом закончила твердым голосом: — Меня давно привлекает Меркурий.

Я понял ее невысказанную мысль. Она не останется в Космоцентре, где все напоминало бы ей о днях нашего счастья.

— Но почему именно Меркурий? — удивился я.

— Там не хватает радиооператоров, — спокойно пояснила она. От ее минутной слабости не осталось и следа. — Фото-элементный энергоузел на дневной стороне Меркурия строят тысячи роботов и кибернетических механизмов. Чтобы управлять ими, нужны операторы на пунктах радиотелеуправления.

Я вспомнил, свой первый полет на Меркурий, посадку в Пограничном Поясе, разделяющем дневную и ночную стороны Меркурия, и внутренне содрогнулся. Перед глазами встали необычные ландшафты этой завороженной Солнцем планеты. Черно-фиолетовое небо, на котором яростно пылает огромный косматый диск вечно незаходящего Солнца; подавляющее зрелище рек и озер расплавленного олова; горящие черные равнины; мрак ледяных пустынь на ночной стороне, долины и плоскогорья, засыпанные слоем смерзшихся газов.

— Только не на Меркурий! — поспешно воскликнул я. — Борьба с природой завороженной планеты под силу лишь мужчинам…

Лида гневно взглянула на меня, словно осуждая за недооценку сил и способностей женской половины человеческого рода.

— Я знаю причину твоей позорной отсталости, — насмешливо сказала она. — Ты слишком много времени провел в Космосе… и не уловил новых веяний в жизни общества.

Мы принялись ожесточенно спорить. Я долго убеждал Лиду, что льды на земных полюсах, где полным ходом шел монтаж термоядерных солнц, или просторы Гренландии, половина ледяного щита которой уже была растоплена, — не менее грандиозное поле для приложения ее сил, нежели фото-элементная стройка на Меркурии.

В конце концов она согласилась со мной.

Дни летели стремительной чередой. Как будто вчера мы вошли с Лидой в Парк Молодости… Я искренне удивился, когда обнаружил, что до отлета на Луну осталось немногим больше недели.

Впоследствии, когда мы долго блуждали в центральной части Галактики и беспощадный Космос, казалось, готов был раздавить нас, я всегда ощущал великую моральную поддержку при воспоминании о Лиде. Я всегда вызывал в памяти один из последних вечеров с ней.

Мы сидели в причудливой беседке, прилепившейся у высокого обрыва речного берега. Волга, серебрившаяся в лунном свете, с тихим рокотом катила свои воды на юг, в Большое Море. Гдето внизу раздавались фырканье, смех любителей ночных купаний. Изредка по стрежню реки проносились ярко освещенные гидролайнеры, почти бесшумно скользя на подводных крыльях.

Лида напряженно смотрела в пространство, словно разглядывала что-то в сумраке заволжской стороны.

Молчание прочно соединяло наши сердца и мысли.

— Я хотела бы раствориться в бесконечности, — внезапно заговорила она. — Превратиться в астральную субстанцию, вечно следовать за «Уранией». Но не совсем перейти в бесплотное состояние, а так, чтобы вы ощущали мое присутствие… не забывали бы земную родину.

— Ни один космонавт-межзвездник еще не забыл отчизны даже ради самых лучших миров Вселенной, — возразил я. — Он оставляет на Земле самое дорогое…

— Не забывай же… — она не закончила фразы, но я все понял, встретив бесконечно любящий взгляд.

Я молча обнял ее и поцеловал.

* * *

Незадолго до отлета на Луну, где нас ожидала «Урания», Высший Совет по освоению Космоса устроил в Космоцентре прощальный вечер. Огромный зал со сферическим куполом, уставленный столами с легкими напитками, яствами и цветами; тысячи оживленных лиц, друзья, с которыми расстаешься навсегда; музыка, дети, по давнему обычаю пришедшие пожелать нам благополучного возвращения.

Вступительные речи произносились в наше отсутствие: мы с Лидой не успели к началу, с трудом пробившись сквозь массы людей, заполнивших Площадь Астронавтов. Перед телевизионным экраном во всю стену здания стояли тысячи космонавтов, не сумевших поместиться в зале.

Наконец мы добрались до входа в Зал Совета и заняли свои места.

И вовремя! Выступал академик Самойлов.

— Мы счастливы! — начал академик, и я невольно расправил плечи. — Да, мы счастливы, что именно нам выпало счастье… — Тут он запнулся, сообразив, очевидно, что слишком много получается счастья. — Мы рады, что первыми из людей полетим туда, где человечеству откроются новые горизонты познания. Еще Циолковский сказал…

Я так и предполагал, что академик не умеет произносить торжественных речей, и облегченно вздохнул, когда он принялся отвечать на записки. Первая из них, смятая в комок, спикировала с галерки, где сидели молодые слушатели Академии Звездоплавания. Самойлов развернул записку, прочел и торжественно поднял палец.

— Вопрос по существу, — объявил он. — Чувствуется, что его задал мой студент. (Протестующие возгласы сверху.) Почему к центру Галактики, а не ближе? Видите ли, планетные системы в тех областях много старше нашей, и именно там мы рассчитываем найти не просто органическую жизнь, но и древние цивилизации. Не случайно намечена и конкретная цель: желтая звезда, совершенно идентичная нашему Солнцу, с планетной системой. Несомненно, что там отыщется хоть одна планета, подобная нашей Земле.

— Каким принципом вы руководствовались при выборе вашего астронавигатора?

Это было сказано неокрепшим мальчишеским басом (вероятно, первокурсник Академии Звездоплавания). «Да, да!», — подтвердило сверху множество голосов. Начальник Космоцентра, сидевший справа от меня, привстал со стула, прокашлялся и зазвонил в колокольчик.

— Извольте, отвечу, — отпарировал Самойлов и успокаивающе повел ладонью в мою сторону. — Мне импонирует, что Виктор Андреев высокого роста и не придется в продолжение долгих лет смотреть на него сверху вниз.

Мальчишеский бас не унимался:

— Это не ответ!.. Все хотят лететь!

— Да, да! Мы тоже высокого роста.

— Увы, — академик развел руками. — Приятно видеть ваш энтузиазм, но вместе с тем и прискорбно. Всех желающих не возьмешь! Мой спутник имеет еще одно неоспоримое преимущество: он молод… (Возглас с галерки: «Я тоже молод!») Это заметно, — немедленно отозвался Самойлов под общий смех. — Он молод, но, несмотря на это, налетал уже триллион километров.

Наконец слово предоставили мне. Я не стал подниматься на кафедру, чтобы не усугубить впечатления, произведенного речью академика, а встал у стола в позе, которая казалась мне наиболее естественной. И вдруг я непроизвольно поднял руку, повторяя жест академика:

— Мы счастливы…

Галерка разразилась ироническими аплодисментами.

Поправляться уже было поздно, и я с мужеством отчаяния продолжал:

— Да, да… Я горжусь оказанным мне доверием. Вы увидите, я оправдаю его.

— Мы не увидим, — заметил чей-то голос. — Когда вы вернетесь, нас уже давно не будет в живых.

— Виктор имел в виду человечество в целом, — вмешался профессор.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: