— Однако же, мадам, — произнес он с роковой любезностью, — вы все же что-то увидели. Сэр Морис был мертв?

— Да!

— Вы ясно его разглядели?

— Да.

— Так отчего же, мадам, вы утверждаете, — вкрадчиво спросил префект, — что это было «как раз после» того, как его убили?

— Я этого не утверждаю, — ответила Ева после короткой заминки. Серые глаза смотрели прямо на мосье Горона; она тяжело дышала. — Просто мне так показалось.

— Продолжайте, пожалуйста, — вздохнул мосье Горон, прищелкнув пальцами.

— Вошла бедная Елена и закричала. И тогда я всерьез выгнала Неда.

— О? Стало быть, прежде, мадам, вы гнали его не всерьез?

— Всерьез. Я уже вам сказала! Но тут уж он и сам понял, что ему необходимо уйти! Сначала я отобрала у него этот самый ключ и положила в кармашек пижамы. Когда он спускался по лестнице, он… — Тут она поняла, какую странную, почти несуразную вещь ей сейчас придется рассказать. — Когда он спускался по лестнице, он оступился и разбил себе нос.

— Разбил нос? — повторил мосье Горон.

— Да. Пошла кровь. Я до него дотронулась и перепачкала руки и халат. Вы так переволновались всего-навсего из-за крови Неда Этвуда.

— Вот как, мадам?

— Зачем вам спрашивать меня? Можете спросить у Неда. Какой бы он ни был, а подтвердит каждое мое слово, раз вы поставили меня в такое положение.

— Вы думаете, мадам?

Ева опять отчаянно тряхнула головой. Она быстрым молящим взглядом окинула окружающих. Эта женщина, кажется, уже спутала все карты Дермота. Черт возьми! В жизни еще он не испытывал ничего подобного! Но холодным умом он, тем не менее, понимал, что Ева, если исключить ту маленькую заминку, рассказала чистую правду.

— Итак, мистер Этвуд, — продолжал префект, — как вы утверждаете, «споткнулся на ступеньках и разбил себе нос». Других повреждений не было?

— Других повреждений? Не понимаю.

— Не повредил ли он ну, скажем, голову?

Ева сдвинула брови:

— Не знаю. Может быть. Лестница крутая, высокая, грохнулся он ужасно. Я в темноте не разглядела. Но кровь шла из носу, это я помню.

Мосье Горон улыбнулся туманной улыбкой, тем давая понять, что не ожидал иного ответа.

— Продолжайте, будьте любезны.

— Я выпустила его через черный ход…

— Почему через черный ход?

— На улице было полно полицейских. Он ушел. И тут случилось еще одно. У меня дверь черного хода запирается на английский замок. Пока я стояла во дворе, ее захлопнуло ветром, и я не могла попасть в дом.

После паузы, во время которой все члены семьи Лоузов недоуменно переглядывались, Елена обратилась к Еве.

— Да нет же, милочка, вы, видно, ошиблись? — тоном мягкого увещания сказала она. — Дверь захлопнуло ветром? Вы это точно помните…?

— В ту ночь не было ни ветерка, — вмешалась Дженис. — Мы еще говорили об этом в театре.

— Да… я знаю.

— Ну так как же, милочка! — вскрикнула Елена.

— Да, я и сама об этом подумала. И уже потом, когда я стала думать, как же это получилось, я поняла, что кто-то… ну да, нарочно захлопнул дверь.

— Ого? — сказал мосье Горон. — Кто же?

— Ивета. Моя горничная. — Ева стиснула руки, ее всю передернуло, как от боли. — За что она меня так ненавидит?

Брови мосье Горона еще больше поднялись.

— Верно ли я вас понял, мадам? Вы обвиняете Ивету Латур в том, что она нарочно захлопнула дверь перед вашим носом?

— Клянусь вам, я никого не хочу обвинять! Я просто, изо всех сил стараюсь понять, как это получилось!

— Вот и мы тоже стараемся, мадам. Продолжайте ваш интереснейший рассказ. Итак, вы во дворе…

— Ну да! Я же не могла попасть в дом!

— Не могли попасть в дом? Господи боже! Чего же проще постучать в дверь или позвонить, а, мадам?

— Ну да, и разбудить служанок, а ведь я ни за что не хотела их будить. Ни за что. Особенно Ивету…

— Которая, если я вас верно понял, сама уже проснулась и для какой-то надобности захлопнула перед вами дверь. Очень вас прошу, — добавил мосье Горон, неубедительно пытаясь придать своему голосу нотки сочувствия, — не огорчайтесь. Я не стараюсь поймать и сбить вас, мадам. Я хочу лишь установить… как бы это сказать…? всю правду, как вы ее излагаете.

— Но это все!

— Все? Все?

— Я вспомнила, что у меня в пижаме ключ от парадного, обогнула дом и вошла в холл. Я потеряла поясок; не помню даже, как он развязался, я заметила, что его нет, только когда… когда стала умываться.

— Ах!

— Вы, наверное, его нашли?

— Да, мадам. Простите, что обращаю на это внимание, но ваша история не осветила одной маленькой частности. Я имею в виду агатовый осколок, запутавшийся в кружевах вашего халата.

Ева спокойно ответила:

— О нем я ничего не знаю. Прошу вас, поверьте. — Она прижала ладони к глазам и тотчас отняла. Она говорила с глубочайшей искренностью, которая не могла не подействовать на ее слушателей. — Я в первый раз про него слышу. Я почти могу клясться, что, когда я пришла домой, на халате не было никакого осколка. Я ведь уже сказала: я сняла халат, чтоб помыться. Просто приходится думать, что кто-то подсунул этот осколок уже потом.

— Подсунул, — скорей утвердительно, чем вопросительно заметил мосье Горон.

Ева засмеялась. Она недоуменно переводила взгляд с одного лица на другое.

— Но ведь не можете же вы думать, что я убийца?

— Честно говоря, мадам, нам не чужда эта фантастическая идея.

— Но я могу… как же…? я же могу доказать, что каждое мое слово — чистая правда!

— Каким образом, мадам? — осведомился префект, постукивая отманикюренными пальцами по столику рядом со своим креслом.

Ева обратилась к остальным.

— Простите меня. Я ничего вам раньше не говорила, потому что не хотела, чтоб вы знали, что Нед был у меня в комнате.

— Вполне понятная причина, — бесцветным голосом сказала Дженис.

— Но это, — Ева подняла руки, — это до того смехотворно, что я даже не знаю, что тут и сказать. Эдак можно разбудить человека среди ночи и объявить ему, что он убил кого-то, кого он и в глаза не видел. Я бы до смерти перепугалась, если б не была уверена, что каждое свое слово могу доказать.

— Должен вас обеспокоить, мадам, повторением своего вопроса, — сказал мосье Горой. — Каким образом вы собираетесь все это доказать?

— Я имею в виду Неда Этвуда, конечно.

— А… — сказал префект полиции.

Все его движения были обдуманны. Он приподнял лацкан пиджака и понюхал белую розу в петлице. Глаза его не отрывались от некой точки на паркете. Он чуть заметно взмахнул рукой. Он нахмурился, и больше на лице его ничего не отражалось.

— Скажите, мадам. Вы всю неделю обдумывали эту вашу историю?

— Ничего я не обдумывала. Я в первый раз обо всем этом слышу. Я говорю вам правду.

Мосье Горон поднял глаза.

— Виделись ли вы, мадам, в продолжение этой недели с Недом Этвудом?

— Нет, конечно, нет.

— Вы все еще любите его, Ева? — тихо спросила Дженис. — Вы любите его?

— Милая, ну, конечно, нет, — успокоительно вмешалась Елена.

— Вот спасибо вам, — сказала Ева. Она взглянула на Тоби. — Неужели еще надо это объяснять? Я его ненавижу, он мне противен, он для меня не существует! Глаза б мои на него не смотрели!

— Вряд ли, по-моему, — мягко заметил мосье Горон, — у вас еще будет случай на него смотреть.

Все повернулись в его сторону. Мосье Горон, вновь погрузившийся было в созерцание паркета, наконец оторвал от него взор.

— Разумеется, мадам, вам известно, что мосье Этвуд при всем желании не может подтвердить вашу версию?

В голосе мосье Горона появились строгие нотки.

— Разумеется, мадам, вам известно, что мосье Этвуд лежит в отеле «Замок» с сотрясением мозга?

Прошло секунд десять, прежде чем Ева встала, высвободясь из глубокого кресла. Она смотрела на префекта. Дермот только сейчас заметил, что на ней черная юбка и серая шелковая блузка, оттеняющая нежно-розовый цвет лица и серые, широко расставленные глаза. Но, кроме того, Дермот, который как будто улавливал каждую ее мысль, заметил и перемену в ее настроении.