— Это ваш друг? — спросил Тоби.

— Нет, — ответила Ева. Оркестр снова заиграл, на сей раз вальс, модный в позапрошлом сезоне. — Друг моего бывшего супруга.

Тоби откашлялся. Возможно, он романтически идеализировал Еву и сочинил для себя образ какой-то небывалой женщины, но ее последние слова кольнули его, как булавкой. Прежде они почти не говорили о Неде Этвуде, точнее, Ева так и не сказала Тоби правды. Просто объяснила, что они с Недом не сошлись характерами. «А вообще он очень милый», — и эта легкая реплика долго терзала флегматичную душу Тоби жесточайшей ревностью.

Он откашлялся в десятый раз.

— Ну, а по другому вопросу… — выговорил он наконец. — Относительно предложения… Если вам нужно время подумать…

Оркестр нагнал на Еву мрачные воспоминания.

— Я… Я ведь понимаю, что не стою вас, — продолжал Тоби, вертя в руке нож. — Но если б вы хоть намекнули, будет ли ответ положительный или отрицательный, да или нет…

Ева через стол протянула к нему руки.

— Да, — сказала она, — да, да, да!

Секунд десять Тоби не мог выдавить ни звука. Он облизал губы. Он взял ее руки в свои так осторожно, словно прикасался к хрустальной вазе; потом, спохватившись, что на них смотрят, тотчас их отдернул. Благоговение в его взгляде смутило и даже обескуражило Еву. На секунду она усомнилась в том, знает ли Тоби Лоуз хоть что-нибудь о женщинах.

— Ну? — сказала она.

Тоби долго вникал в ее замечание.

— По-моему, надо еще выпить, — заключил он. И покачал головой, задумчиво и ошеломленно. — Знаете, сегодня самый счастливый день в моей жизни.

В последний день июля они объявили о своей помолвке.

Две недели спустя в баре Плаза Нед Этвуд узнал эту новость от только что приехавшего в Нью-Йорк приятеля. Несколько минут он сидел как пришибленный и безжалостно вертел ножку рюмки. Потом встал, вышел из бара и заказал каюту на «Нормандии» на послезавтрашний рейс.

А над одной виллой по рю дез Анж, нежданно-негаданно для всех троих, уже собрались черные тучи.

Было четверть первого ночи, когда Нед Этвуд свернул с бульвара Казино на рю дез Анж.

Дальний луч маяка прорезал небо. Дневной зной спал и напоминал о себе лишь жаром раскаленного асфальта. Ла Банделетта затихла. Немногие курортники, оставшиеся на мертвый сезон, торчали в казино, играя до рассвета.

Поэтому никто не видел молодого красавца в ворсистом темном костюме и мягкой шляпе, слегка помедлившего, прежде чем свернуть на рю дез Анж. Зубы его были плотно сжаты, а глаза остекленели так, будто он совершенно пьян. Но в ту ночь, по крайней мере, Нед не прикасался к спиртному. Его пьянили чувства.

Ева до сих пор его любит; вот в чем он себя убедил.

Он дал маху (и теперь ругал себя за это), во всеуслышание похваляясь сегодня вечером на террасе «Замка», будто Еве никуда от него не деться. Зря он это. Надо бы явиться в Ла Банделетту тихо, незаметно, вот так, как он идет сейчас по рю дез Анж с ключом от Евиной виллы в руке.

Вилла Мирамар, где жила Ева, была средняя по левой стороне улицы. Приблизясь к ней, Нед невольно оглянулся на дом напротив. Как и Мирамар, вилла Лоузов представляла собой просторную постройку из белого камня под ярко-красной черепичной крышей и стояла тоже чуть в глубине улицы за высокой стеной с решетчатыми железными воротами.

Увидел Нед как раз то, что и ожидал увидеть. В первом этаже — темно. Во втором этаже — темно, кроме двух светящихся окон в кабинете сэра Мориса. Стальные ставни не закрыты, шторы не задернуты.

— Порядок! — громко сказал Нед и всеми легкими вдохнул душистый прибрежный воздух.

Хотя вряд ли он мог опасаться, что старик его услышит, все же он старался не производить лишнего шума. Он тихонько открыл ворота в стене, которой была обнесена вилла Евы, и заспешил по тропке к парадной двери. Он вставил в замок ключ, оставшийся ему от более светлых, во всяком случае, более бурных дней, снова глубоко вздохнул, помолился про себя языческим богам и двинулся вперед согласно своему плану.

Спит Ева или нет? Темные окна виллы Мирамар ровным счетом ничего не означали. У Евы всегда была кошмарная привычка непременно зашторивать все окна, как только стемнеет.

Но и в прихожей было темно. Запах мебельного лака и кофе — словно въевшийся во все французские жилища — живо напомнил Неду о мельчайших подробностях прошлого. Он ощупью, на цыпочках пробрался к лестнице и стал подниматься.

Узкая изящная лестница с бронзовыми витыми перилами бежала вдоль стены. Крутые ступеньки покрывал ковер, укрепленный особыми медными прутьями, которые теперь уже повывелись. Сколько раз он, бывало, поднимался в темноте по этим ступенькам! Сколько раз он прислушивался к тиканью часов и сдерживал дикий стук сердца; ведь он любил ее и боялся, что она ему изменяет. Прутик у одной из самых верхних ступенек (недалеко от двери в спальню Евы) отстал. Нед не однажды об него спотыкался и как-то раз даже орал, что когда-нибудь наверняка сломает себе тут шею.

Нед одной рукой держался за перила. Ева еще не легла. Он увидел узкую полоску света под дверью спальни. Отвлекшись этой полоской света, Нед позабыл про злополучный прутик и, конечно, растянулся.

— О, черт, — громко выругался он. Ева Нил услышала шум. Она поняла, кто там.

Ева сидела перед зеркалом за туалетным столиком и расчесывала волосы, медленно, ровно проводя по ним щеткой. Горела только лампочка над зеркалом, выхватывая из темноты пышные каштановые волосы, падавшие по плечам Евы, нежное лицо и яркие серые глаза. Когда Ева откидывала голову вслед за взмахом щетки, открывался нежный изгиб ее шеи над безукоризненными плечами. На ней были белая шелковая пижама и атласные туфельки.

Ева не обернулась. Она продолжала расчесывать волосы. Но она вся сжалась от страха, когда за ее спиной отворилась дверь и вслед за тем в зеркале отобразилось лицо Неда Этвуда.

Нед, трезвый как стеклышко, однако же, чуть не плакал.

— Послушай, — начал он из полуоткрытой двери. — Ты этого не сделаешь!

Ева услышала собственный голос. Страх ее не улегся. Отнюдь. Но она продолжала расчесывать волосы, может быть, для того, чтоб скрыть дрожь в руках.

— Я так и подумала, что это ты, — проговорила она спокойно. — Ты что, совсем с ума сошел?

— Нет. Я…

— Шш, ради бога тише!

— Я люблю тебя, — сказал Нед и распростер объятья.

— Ты же мне клялся, что потерял ключ. Значит, опять наврал?

— Не время сейчас ругаться из-за пустяков. Ты что, всерьез выходишь за этого Лоуза?

— Да.

Оба невольно глянули на плотно занавешенные окна. У обоих, видимо, мелькнула одна и та же мысль.

— Неужели нельзя помнить об элементарных приличиях? — сказала Ева.

— Мне не до них. Я тебя люблю.

Он и вправду чуть не плакал. Актерство? Нет, непохоже. На мгновение, по крайней мере, он отбросил свою великолепную самоуверенность и ленивую издевку, с которой относился ко всему на свете. Но это быстро прошло. Нед снова стал самим собой. Он подошел к постели, швырнул на нее шляпу, а сам уселся в кресло.

Ева с трудом сдерживалась, чтоб не сорваться на крик.

— В доме напротив… — начала она.

— Знаю, знаю!

— Что ты знаешь? — спросила Ева. Она повернулась на туалетном стульчике и посмотрела Неду в лицо.

— Старик, сэр Морис Лоуз…

— О? Ну и что же ты про него знаешь?

— Он каждую ночь засиживается допоздна над своей коллекцией или как ее там. И из твоего окна виден его кабинет.

В жаркой спальне пахло хвойным экстрактом и сигаретами. Удобно развались в кресле, перекинув длинную ногу через подлокотник, Нед оглядывал комнату. На лице его все резче обозначалась издевка. Лицо это было не просто красивое; лоб, глаза, очертания рта изобличали человека впечатлительного и не лишенного известной тонкости.

Он оглядывал знакомые стены, обитые темно-красным атласом. Он заглянул во все зеркала. Посмотрел на кровать, где на одеяле покоилась его собственная шляпа. Посмотрел на телефон возле кровати. Посмотрел на сиротливую лампочку над туалетным столиком.