Рой пришел провожать ее с мужем к самолету и, улучив момент, спросил, не напишет ли она ему письмо. Варя кивнула и сдержала слово. (К слову сказать, это письмо заканчивалось так: «Дорогой Рой, если тебя заинтересовало предложение нашей фирмы, сообщи нам, пожалуйста, предполагаемые объемы годовых продаж…»)* * *
Когда самолет приземлился в Москве, Варя не чувствовала себя ни обрадованной, ни огорченной. Но уже по дороге из Шереметьева воспоминания стали бросаться ей навстречу, как рекламные щиты, и ледяной корсет, не выдержав, треснул. Он долго не мог снова затвердеть: сперва трещинам не давала срастись мама, весь день по приезде продержавшая Варю возле себя, не зная, как выплакать свое счастье. А потом Варя отправилась к «матери-кормилице», как называли ее средневековые школяры, в университет — в alma mater.
Войдя, она ощутила, что сердце перестало работать как автомат, а стало по-настоящему биться, не находя себе места в груди.
Ее гардероб, ее Большой сачок, ее библиотека, ее лифты, ее коридоры, аудитории, кафедры, буфеты, книжные развалы — и все это ей уже не принадлежит, как если бы она пришла к себе на могилу. Где-то здесь покоится и дружба с Наилей… Варя провела рукой по разложенным на лотке книгам, словно гладя их и стараясь успокоить, а затем поднялась наверх — на кафедру английского языка.
Марина Валерьевна обняла ее совсем по-матерински, спросила: «How are you, darling?» [5], восхитилась Вариным произношением и сразу заговорила о перспективах: поступление в аспирантуру, кандидатский минимум, одновременно с корпением над диссертацией Варя будет работать на кафедре… Варя неопределенно кивала, с болью отмечая, как обносилась любимая преподавательница за годы плодотворной научной работы. Все та же кофточка из ангоры, которую Варя помнила со своего первого курса, но уже без намека на пушистость, с неумолимо скатавшейся в комочки шерстью. Простейшая черная юбка вечного, не имеющего отношения к моде фасона (и, возможно, собственного пошива). Только туфли были новыми и нарядными, но наверняка потому, что старые уже не выдержали испытания временем. Сама Марина Валерьевна, несмотря на радость, выглядела весьма устало и измотанно.
Все свои силы и все потенциальные деньги, что она могла бы заработать в коммерческих структурах, Марина Валерьевна отдала за любовь к науке. Варю такая участь уже не манила: «Если бы кто давал все богатства дома своего за любовь…»
И она перевела разговор на другие рельсы: рассказала про Канаду, обсудила особенности канадского английского, сообщила, что два транскрипционных знака изображаются в словарях издательства «Longman» уже не так, как учат русских студентов. Марина Валерьевна вздохнула:
— Вам легче угнаться за новыми веяниями в языке. Вы имеете возможность ездить по всему миру, покупать любые книги… Но обидно, что все ваши однокурсники используют в работе не филологическое образование, а только язык, да и то не на слишком высоком уровне.
Варя рассмеялась: «не на слишком высоком уровне» — это мягко сказано! Где только не работали ее однокурсники, чтобы не работать за гроши в самом престижном учебном заведении страны. Одна закончила курсы стюардесс и была безмерно счастлива, когда ее взяли в «Аэрофлот». Другая закончила бухгалтерские курсы и пошла в банк операционисткой (правда, она занималась валютными операциями и должна была понимать иностранные слова в платежках). Единственный молодой человек на всю Барину группу пошел в налоговую полицию и, вероятно, пользовался в работе фразой «Hands up!» [6]. А Наиля…
— Вот уж кого я не могу понять, так это вашу Наилю! У нее нет даже незаконченного высшего образования! Она же могла хотя бы перевестись в местный университет. Училась бы там вместе с мужем — он ведь тоже студент.
— Он учился в местном университете?
— Да, Наиля что-то такое говорила, когда я ей ставила зачет по английскому.
— А на каком факультете?
— Не помню.
Варя снова дрогнула: ради перспективного брака с Наилей Тимур вполне мог перевестись на юридический факультет местного университета. В солнечных республиках (ах да, уже суверенных государствах!) человек с дипломом юриста — царь и бог, не важно, где ему был выдан этот диплом. Но опять-таки ничего не было известно наверняка…
Варя тепло попрощалась с Мариной Валерьевной, а та попрощалась со своей бывшей дипломницей грустно, понимая, что они расстаются навсегда, и вместо узкого и тернистого научного пути перед Варей маячит светлый, устланный серо-зелеными купюрами путь в мир капитала.
Варя действительно созвонилась с фирмой, поставлявшей им книги в Канаду, и отправилась туда потолковать о перспективах. Перед уходом домой она написала заявление о приеме на работу на должность менеджера по экспорту (эта должность была введена с ее приходом).
Работать в этой фирме оказалось труднее, но и интереснее, чем в Канаде. Поле деятельности было неисхоженным, однако Варе нравилось идти в наступление, а в бизнесе это ценится. Каждый вход в Интернет был для нее увлекательной разведкой боем или бодрящей короткой перестрелкой: «…так, Рой говорил, что в этом университете изучают русский язык, — проверим, предложим… А почему не отвечают физики, просившие наши научные журналы?.. Книжный магазин в Болгарии тоже должен был уже прислать заказ…» Вскоре на Варину энергию и напористость стали как бусинки нанизываться клиенты, а через год работы ее ожерелье стало для фирмы драгоценным. За рубеж удавалось продавать литературные новинки и маститых классиков, курсы русского языка и переведенные на английский естественно-научные издания. Крошечные, разбросанные по всему миру, но все же существующие островки интереса к русскому языку сгрудились в виртуальной реальности вокруг Варвары Калининой и ее фирмы. И Варя, как и шесть лет назад во время чаепития в Английском клубе, с радостью чувствовала, что все внимание и интерес присутствующих адресованы ей. Она опять вернулась к той точке, с которой могла бы упасть в любовь и Вечность, но на сей раз крепко стояла на ногах.
Два раза в год, в октябре и апреле, Варя с шефом ездили на Международные книжные ярмарки — во Франкфурт-на-Майне и в Лондон. Вечерами они сидели в Вариной комнате, пили сваренный кипятильником чай и обсуждали, что принес им прошедший день. Потом ложились спать в одну постель.
Связь с шефом была так естественна, что Варя даже не отдавала себе отчета, почему она вообще началась. Видимо занимаясь бизнесом по-настоящему, нужно это делать на всех уровнях. Николай был немногим старше Вари, с первых же дней работы они перешли на «ты» и с первых же дней почувствовали себя двумя лошадьми в одной упряжке. И в постели, закончив чисто телесное общение, продолжали говорить о проблемах и перспективах фирмы, как родители, обсуждающие дела своего ребенка. Однажды Николай пожаловался, что у его жены завелся редкий вирус в рабочем компьютере, и спросил, не сможет ли Варин муж вылечить заболевшую машину. Варя пообещала предоставить мужа и восприняла эту просьбу как переход к полной семейственности.
При этом собственная семья в лице Валентина не была ей в тягость и, в отличие от работы, не отнимала никаких душевных сил. А уж физических — тем более. По возвращении из Канады они выкупили у хозяев ту квартиру, которую снимали до отъезда. Варя завела в ней стиральную и посудомоечную машины, микроволновую печь, моющий пылесос и множество полуфабрикатов в холодильнике.
Мало-помалу заводилась и новая мебель.
Однажды, переставляя свои старые книги в новый шкаф, Варя наткнулась на томик Франсуа Вийона и не смогла не перелистать его. Этот поэт полюбился ей со студенческой скамьи за редкую живость и жизненность каждой написанной им строки. Казалось, не было на свете того, чего бы он не познал и чему бы не знал цену. В его стихах гостили все: от монахов до проституток, к которым эти монахи захаживали. Варя как раз наткнулась на отрывок о девушках, избравших древнейшее ремесло: