Лунолюба Жимолость взглянула на его спину: на спине был горб.

Отобедав, мастер Амброзий Жимолость курил трубку на лужайке, усеянной маргаритками, сидя под старой тенистой желтеющей липой. Рядом с ним сидела его жена – толстая госпожа Жасмина. Она монотонно обмахивалась веером и почти засыпала, а у нее на коленях, высунув розовый язычок, храпела и ворчала собачка неопределенного цвета.

Мастер Амброзий думал о поставке груза – золотого восточного вина «Цветок-в-янтаре», ввозить которое в Доримар разрешалось только ему.

Но внезапно его приятные раздумья были прерваны громкими взволнованными криками, доносившимися из дома, и, тяжело повернувшись в кресле, он увидел свою дочь Лунолюбу. Растрепанная, с безумными глазами, она бежала к нему прямо по газону, а за ней следовала толпа слуг, что-то выкрикивающих.

– Дитя мое, что случилось? – воскликнул он. Но вместо ответа она только с ужасом посмотрела на него и простонала:

– Кошмар полдня!

Госпожа Жасмина, вздрогнув, выпрямилась и, протирая глаза, прошептала:

– Бог мой, я, кажется, задремала. Но… Лунолюба! Амброзий! Что происходит?

Лунолюба вскрикнула так, что кровь застыла в жилах:

– Ужас! Ужас! Ужас! Эта мелодия никогда не кончится! Сломайте скрипку! Сломайте скрипку! О, отец, тихонько, на цыпочках, подкрадись к нему сзади и порви струны. Порви струны и отпусти меня, я хочу в темноту!..

На какое-то мгновение она застыла в неподвижности с откинутой назад головой, глядя напряженно и затравленно, как загнанный зверек. Потом стремительно пересекла лужайку, поминутно оглядываясь через плечо, словно ее кто-то преследовал, добежала до калитки сада и исчезла из виду, оставив всех в полном недоумении.

Слуги, стоявшие до сих пор на почтительном расстоянии, теперь подошли гурьбой и все разом затараторили. В их беспорядочной трескотне можно было разобрать только отдельные восклицания:

– Бедная юная леди!

– Это солнечный удар, я уверен в этом, так же как в том, что меня зовут Рыбокост!

– О Господи!.. У меня просто мурашки по телу пошли, когда я услышала ее вопли!

Собачка стала неистово зевать, а с госпожой Жасминой случилась истерика.

Несколько секунд мастер Амброзий стоял в полном замешательстве, а потом, выставив челюсть, тяжело двинулся по газону к воротам сада и с максимально возможной для его пятидесяти лет и округлого брюшка скоростью направился вниз по переулку, а затем на Хай-стрит.

Там он пристроился к бегущей толпе, которая, следуя закону, обязывающему человека пуститься в погоню за беглецом, изо всех сил пыталась настичь Лунолюбу.

В висках у мастера Амброзия бешено стучала кровь. Сознание фиксировало крайнее раздражение по отношению к мастеру Натаниэлю Шантиклеру за его равнодушие к тому, что булыжная мостовая на Хай-стрит давно не обновлялась и была чертовски скользкая. Но под этим поверхностным раздражением шевелилась, гудя, как шершень, безотчетная тревога.

Он бежал, тяжело дыша, отдуваясь и пыхтя, спотыкаясь о камни. Смутно, словно в бреду, он сознавал, что из открытых окон высовывались головы, любопытные выясняли, что произошло, и из уст в уста перелетали слова:

– Маленькая мисс Жимолость убегает от своего отца!

Но, достигнув городских стен у Западных ворот, они вынуждены были остановиться, так как похоронная процессия с какой-то фермы по соседству, если судить по виду следовавших за гробом, вливалась в город, направляясь к Полям Греммери. Пока двигалась траурная процессия, преследователям пришлось минут десять стоять в почтительном молчании, что позволило девушке скрыться за поворотом.

Мастер Амброзий был слишком расстроен и сбит с толку, чтобы трезво воспринимать окружающее, и лишь случайно заглянув в окно катафалка, он заметил, что из гроба капает какая-то красная жидкость.

Вынужденная остановка отрезвляюще подействовала на толпу, которая была до этого единым целым. Теперь она рассыпалась на отдельных мужчин и женщин, спешащих по своим делам.

– Девчонка слишком быстронога, все равно нам ее не догнать, – ухмыляясь, говорили они.

Мастер Амброзий с коротким смущенным смешком растерянно развел руками.

Он начинал ясно осознавать все неприличие ситуации – он, бывший мэр, сенатор и судья, глава древнего и почтенного рода Жимолостей, бегает по улицам Луда-Туманного в хвосте толпы, состоящей из подмастерьев и ремесленников, преследуя свою взбалмошную дочку!

«Жаль, что Нат не оказался на моем месте, – подумал он. – Ему бы это понравилось».

В это время мимо них в двуколке проезжал фермер и, увидев разгоряченную, тяжело дышавшую толпу, полюбопытствовал, не девчонку ли они ищут. Если она их еще интересует, то он встретил ее с четверть часа назад у заставы. Она бежала, словно заяц, а на его окрик не обратила никакого внимания.

К этому времени мастер Амброзий уже полностью овладел своими мыслями и дыханием.

Заметив среди недавних преследователей одного из своих клерков, он приказал ему бежать обратно на конюшню и немедленно отправить трех грумов в погоню за дочерью.

После чего он с решительным выражением лица отправился в Академию.

По дороге в город он был занят своими мыслями и, к счастью, не слышал замечаний своих недавних попутчиков.

Чернь, конечно же, не любила сенаторов. Ничего не зная о жутких воплях Лунолюбы и ее диких словах, они предположили, что отец наказал дочь за какую-то незначительную провинность и та решила спастись бегством.

– Если бы все эти жирные свиньи-сенаторы бегали так почаще, – говорили они, – то из них получился бы отличный бекон.

Мастеру Амброзию пришлось долго стучать в дверь Академии, пока наконец ее не открыла сама мисс Примроза.

Она была возбуждена и, как показалось мастеру Амброзию, выглядела немного странно. Ее лицо опухло, а веки покраснели.

– Послушайте, мисс Крабьяблонс! – громовым голосом закричал мастер Амброзий. – Во имя Урожая Душ, что вы сделали с моей дочерью? Если она больна, то почему нам об этом не сообщили, хотелось бы мне знать? Я пришел сюда за разъяснениями, и получу их во что бы то ни стало.

Мисс Примроза, морщась и вытирая слезы, провела кипевшего от гнева джентльмена в гостиную. Но он не смог добиться от нее ничего, кроме бессвязного бормотания о необходимости принять успокоительное лекарство, о своенравии девушки и о возможности солнечного удара. Было очевидно, что она ничего не соображает от страха, но, тем не менее, хочет что-то утаить.

Мастер Амброзий, имея некоторый судейский опыт, вскоре понял, что она относится к тому типу свидетелей, на которых бессмысленно тратить время, и поэтому твердо сказал:

– Вы сами не можете ничего толком объяснить, но, возможно, кто-либо из ваших учениц что-нибудь знает. Предупреждаю вас, если… если что-нибудь случится с моей дочерью, отвечать будете вы. А теперь позовите… дайте подумать… позовите мне Черносливку Шантиклер. Она всегда была здравомыслящей девушкой. Надеюсь, она сможет объяснить мне, что же произошло с Лунолюбой.

Мисс Примроза, почти заикаясь от ужаса, пробормотала что-то о «времени занятий», «желательности дисциплины» и заключила, что «дорогая Черносливка и сама немного не в себе последнее время».

Но мастер Амброзий решительно и категорично повторил:

– Позовите мне Черносливку Шантиклер, и немедленно.

Вид у него был угрожающий.

Мисс Примроза не могла не подчиниться и, пробормотав еще что-то, пообещала, что «дорогую Черносливку позовут сию же секунду».

Когда она вышла, мастер Амброзий, хмурясь и покачивая время от времени головой, стал нетерпеливо мерить шагами комнату.

Наконец он остановился и задумался. Затем рассеянно взял с рабочего столика лоскут белого полотна с неоконченной вышивкой.

Сначала он глядел на него невидящим взором, но постепенно сосредоточился. Узор напоминал землянику, только ягоды были не красными, а пурпурными. Исполнен он был мастерски. Не вызывало никаких сомнений, что мисс Примроза была одной из искуснейших рукодельниц.