Второй эшелон каждой дивизии предназначался для укрепле­ния плацдармов. Этому должно было способствовать прибытие 9-й бронетанковой дивизии (S плюс один день) и подвоз продо­вольствия через оккупированные порты. Следующим шагом стало бы проведение маневренных операций для захвата Восточного Кента (S плюс 2 дня — 15 июля). [129]

Но одно особенно волновало немецких планировщиков — погода. Геринг говорил, что ему понадобятся четыре дня хорошей погоды: только в этом случае можно будет провести удачное воз­душное наступление. Приемлемыми условиями для него были лег­кий бриз и довольно хорошая видимость. Для Редера и фон Браухича важным было спокойное море. В этом случае их войска имели бы шанс целыми добраться до вражеского берега. Но не­мецкие метеорологи не имели достаточного количества исходных данных для составления точного прогноза: погода в Атлантике перемещается, как правило, с запада на восток. Летом погоду определяли атлантические циклоны, приходящие неожиданно и заставлявшие радикально изменять планы операций буквально в последние минуты перед их началом. Особенно это касалось ВВС Германии, необходимым условием работы которых была хорошая видимость.

Война разведок — мнение немцев

До начала войны, в сентябре 1939 года, в намерения немцев не входила серьезная схватка с Великобританией. Поэтому Гер­мания не уделяла должного внимания тому, что на туманном Альбионе идет сбор разведывательной информации и проходят подготовку специальные агенты. Германские военные примерно знали численность истребителей RAF, но количество пилотов было неизвестно. Из самолетов врага ценились только бомбардиров­щики, слабая точность наведения которых была признана немца­ми “досадной ценностью”. Однако “она не может решить всех наших проблем”. Считалось, что в целом “„Люфтваффе” заметно превосходит RAF по силе, маневренности, командованию и удач­ному расположению баз”. И все-таки немецкая разведка многого не знала о своем противнике. Например, не было четкого пони­мания функций отдельных аэродромов, обнаруженных ВВС и разведкой. Возможно, самым существенным пробелом оставалось [130] полное непонимание сущности и эффективности английской системы централизованного управления истребителями.

Сухопутная оборона англичан оставалась тайной для герман­ской разведки. Однако немцам было известно о расположении централизованных резервов противника и о значительной нехват­ке оружия в рядах армии метрополии. Поэтому они решили, что захват побережья окажется совсем легким, — британцы будут связывать свои надежды с большой контратакой, которая состо­ится после высадки армии вторжения, но до консолидации плац­дармов.

Авиаразведка выявила места, где активно ведутся работы по созданию пехотных позиций и зенитных батарей. Правда, четве­ро шпионов, засланных в тыл, были пойманы до того, как смогли передать какую-либо информацию.

Самые свежие данные поступали главным образом от иност­ранных журналистов, которым министерство информации Вели­кобритании дало разрешение на фотографирование “берега втор­жения” (к возмущению некоторых британских журналистов, туда [131] не допущенных). Именно из этих фотоснимков немецкое коман­дование уяснило, что нападение узким фронтом, которое они го­товили, может и не кончиться провалом, — если, конечно, ситу­ация в море сложится благоприятно.

Германии были хорошо известны намерения Королевского ВМФ. Редер планировал привести свои крейсеры и карманный линкор “Адмирал Шеер” из Балтийского моря в Вильгельмсхафен за двое суток до дня “S”. Это позволило бы оказать сопротивле­ние морским силам англичан уже в первой фазе сражения. Если бы удалось вовремя починить “Гнейзенау”, он также вошел бы в состав восточного крыла флота и принял бы участие в сражении. “Теперь, — мрачно заявлял Редер Шнивинду, — все в руках Божьих, но я бы не надеялся увидеть все наши корабли вернув­шимися домой, если британские линкоры покинут Шотландию. Ситуация могла быть иной, если бы "Шарнхорст" и "Гнейзенау" были готовы”. Поэтому Редер стал передавать ложные радиосообшения, в которых говорилось, что оба линейных крейсера отремонтированы и будут непреодолимой преградой для входа анг­лийских кораблей в Па-де-Кале.

{101}

Высшее руководство “Кригсмарине” радовалось очевидным преимуществам нападения узким фронтом. Проблемы миниро­вания, охраны большого водного пространства и использования огромного количества техники исчезали; это позволяло не исполь­зовать буксируемые баржи; в экипажи кораблей включалось мень­ше неопытных моряков. Руге становился все более уверенным в том, что он справится со своей задачей, если только подготови­тельные операции начнутся хотя бы за 8 суток до “дня S” (факти­чески они начались даже раньше). Без буксируемой техники не­поворотливый флот мог легче проходить через шлюзы каналов и выходы из гаваней. Действительно, средняя скорость немецких [132] кораблей в море возросла с 3–4 до 5 узлов. В результате, десан­тные подразделения пересекали Ла-Манш на самом длинном от­резке пути (от Остенде до Дувра) всего за 14 часов — теперь посадку можно было проводить в день S минус 1, чтобы отплыть в полдень и высадиться в Великобритании на рассвете следующе­го дня.

Англичане долгое время почти ничего не знали о планах Гер­мании. Их воздушная разведка была слишком слаба, чтобы пре­доставить полезную информацию, скудные данные добывались ог­ромной ценой, — немцы усилили свою противовоздушную обо­рону. Несколько агентов были внедрены в Германию и успешно работали там. Английские военные прослушивали многочислен­ные радиопереговоры между немецкими самолетами, выявляя со­держание оперативных приказов. Но все это позволило Даудингу составить лишь самую поверхностную картину того, что готови­лось в Германии. Волей-неволей его контрмеры носили весьма общий характер. Что касается конкретных распоряжений — их было немного, хотя вряд ли Даудинг знал, что немецкое командо­вание на местах имело обыкновение вносить тактические изме­нения в принятый план вплоть до самого последнего момента. Эти изменения не могли предвидеть даже те, кто отдавал перво­начальные приказы; сплошь и рядом они ничего не знали о них. В любом случае, прослушивая радиоволны, можно было услышать только обрывки планов, потому что главные решения принимались [133] на совещаниях. Затем приказы передавались нужным лицам в устной форме, письменно (из рук в руки) или по наземным каналам связи. Английская разведка с сожалением констатирова­ла тот факт, что до появления первых кораблей, приближавшихся к Дюнкерку (в ночь на 1 июля), она не подозревала о надвигаю­щемся вторжении. Но даже после этого никто из командующих не предпринял ничего разумного.

Английская разведка была уверена, что более 60 процентов флота вторжения выйдет из немецких портов. На самом же деле флотилии отправились в путь из тех гаваней, на которые англича­нами было “выделено” лишь 25 процентов. В последующие дни первый отдел Генерального штаба неоднократно высказывал свое убеждение в том, что главная часть флота вторжения выйдет из портов Балтийского моря. Одиннадцатого июля он объявил, что “участившееся передвижение кораблей в Роттердаме и Амстерда­ме усиливает потенциальную угрозу побережью севернее Темзы. Это также может означать, что опасность, ожидавшаяся со сторо­ны Балтийского моря, теперь исходит из этих портов”. По словам премьер-министра, “врагу будет очень сложно разместить боль­шие отряды войск на восточном побережье Англии... но еще невероятнее выглядит нападение на южное побережье”. Главно­командующие сходились во мнениях, что выделение одной трети доступных дивизий на защиту южного побережья было чрезмер­ной предосторожностью. Поэтому, когда в подкомитет предуп­реждения вторжения (созданный 31 мая Комитетом разведки вооруженных сил) прибыли сообщения о подозрительном дви­жении кораблей и барж, он не удостоил их пристальным внима­нием. Это оживление приписывалось началу возобновления каботажной торговли в зоне, оккупированной Германией. Штаб вице-адмирала Рамсея в Дувре предположил, что корабли направлялись в Испанию или Португалию. А 1 июля подкомитет предупрежде­ния вторжения снова не придал значения сообщению о прекра­щении всех отпусков в немецких вооруженных силах. И даже [134] если бы управление разведки было менее оптимистичным, недопонимание смысла происходящих событий Комитетом вооружен­ных сил уже само по себе имело гибельные последствия. В первых числах июля командующие отсрочили перераспределение целей бомбардировочной авиации с промышленных предприятий — на связанные с предупреждением вторжения.