– Ну, чем не картинка? – опершись локтем о ворота, спросил у Маккалема белый.

К его подтяжкам был прикреплен почерневший от старости шнурок из сыромятной кожи, на котором висели дешевые никелированные часы. Бороду он брил, но от уголков губ к подбородку спускались темные полосы щетины, и поэтому всегда казалось, будто он жует табак с открытым ртом. По профессии барышник, он постоянно судился с железнодорожной компанией[36], по вине которой гибло насильственной смертью его поголовье.

– Поглядите-ка на этого черномазого, – сказал он. – Я бы к этому жеребцу и на десять ярдов не подошел, а Тоби с ним как с младенцем управляется. Будь я проклят, если я понимаю, как он это делает. Я всегда говорил, что черномазые чем-то сродни животным.

– Он просто боится, что в один прекрасный день ты поведешь его через полотно, когда тридцать девятый проходить будет, – сухо заметил Маккалем.

– Хоть я и самый невезучий человек во всем округе, но на этот раз они мне заплатят, на этот раз им деваться некуда, – отозвался барышник.

– Да, – сказал Маккалем, – железной дороге придется снабдить расписанием поездов всех твоих лошадей.

Зрители захохотали.

– А что, денег-то у них куча, – отозвался барышник. – По-твоему, выходит, будто я нарочно погнал этих мулов прямо под поезд. А ведь дело было так…

– Ну, этого-то ты под поезд не погонишь, – сказал Маккалем, кивая в сторону жеребца.

Негр, монотонно напевая, поглаживал переливчатую шкуру лошади. Барышник рассмеялся.

– Пожалуй, нет, разве Тоби со мною пойдет, – согласился он. – Вы только на него поглядите. Я бы к этому жеребцу ни за какие деньги близко не подошел.

– Я поеду верхом на этой лошади, – неожиданно заявил Баярд.

– На какой лошади? – поинтересовался барышник. Остальные смотрели, как Баярд забрался на ворота и спрыгнул в загон.

– Вы, молодой человек, к этой лошади лучше не подходите, – крикнул барышник, – а не то я на вас в суд подам.

Но Баярд его не слушал. Он пошел вперед, а жеребец, окинув его своим царственным взором, отвернулся.

– Оставь его в покое, – сказал Маккалем.

– Чтоб он мне запалил жеребца, который полторы тысячи стоит? Эта лошадь его прикончит. Эй, Сарторис!

Маккалем вытащил из кармана перетянутую резинкой пачку бумажных денег.

– Оставь его в покое. Ему только того и надо, – сказал он.

Барышник окинул деньги быстрым оценивающим взглядом.

– Будьте свидетелями, джентльмены… – начал он громко, потом остановился и вместе со всеми стал напряженно наблюдать, как Баярд подходит к жеребцу. Лошадь глянула на него горящим надменным глазом и, спокойно подняв голову, фыркнула. Негр посмотрел через плечо, пригнулся, и его монотонный напев зазвучал громче и быстрее.

– Отойдите, белый человек, – сказал он. Лошадь снова фыркнула, дернула головой, словно паутинку, перекусила канат, и негр поймал взлетевший в воздух конец.

– Уходите, белый человек, уходите поскорей! – крикнул он.

Но жеребец уклонился от его руки. Злобно оскалившись, он бронзовым вихрем взметнулся в воздух, и негр неуклюже отскочил в сторону. Баярд успел увернуться, присев под взвившимися подковами, и, когда лошадь закружилась, мерцая тысячью огоньков, зрители увидели, что человеку удалось обмотать ей веревкой морду, а потом лошадь осадила назад и, изогнув спину, сорвала человека с земли, так что он, словно тряпка, повис в воздухе. Потом она остановилась, дрожа всем телом, потому что Баярд скрученной веревкой сдавил ей морду и неожиданно очутился у нее на спине, а она стояла, опустив голову и вращая глазами, между тем как по ее спине перед новым взрывом мерцающими язычками пламени пробегала дрожь.

Лошадь рванулась вперед, словно птица, распахнувшая бронзовые крылья; под напором вулканического грома разлетелись в щепки ворота, и зрители кинулись врассыпную. Баярд, согнувшись, сидел верхом, дергая разъяренную голову лошади, и они понеслись по переулку, вызывая смятение среди терпеливо стоящих на привязи возле кузницы лошадей и мулов. На перекрестке, где переулок вливался в улицу, перед ними разбежалась в разные стороны кучка негров, и конь, не останавливаясь, перелетел через подвернувшегося ему под ноги маленького негритенка, сосавшего полосатый леденец. В эту минуту в переулок как раз сворачивала запряженная мулами повозка. Мулы бешено осадили назад прямо на сидевшего в повозке белого мужчину, который, обезумев от страха, разинул рот, и Баярд снова повернул свою молнию и направился в сторону, противоположную площади. Сзади, в клубах пыли, бежали по переулку орущие зрители, в том числе барышник и Рейф Маккалем, все еще сжимавший в руке пачку бумажных денег.

Исступленный, не поддающийся контролю жеребец несся под всадником как дикая громоподобная музыка. Веревкой можно было регулировать только его направление, но отнюдь не скорость, и под аккомпанемент воплей с обеих сторон мостовой Баярд повернул в другую, более тихую улицу. Отсюда было уже недалеко до окрестных полей, где жеребец истощит свою ярость без дополнительных раздражителей в виде моторов и пешеходов. Позади затихали заглушаемые его топотом крики: «Берегитесь! Берегитесь!»

Но улица была пуста, и лишь какой-то маленький автомобиль ехал в одну сторону с ним, а впереди под зелеными сводами мелькали яркие разноцветные пятна. Дети. «Только бы не раздавить», – прошептал про себя Баярд. Глаза у него немножко слезились; под ним колыхалась волна; ноздри вдыхали едкие испарения ярости, сломленной гордости и силы, которые дымом поднимались с разгоряченного тела лошади, и он стрелой пролетел мимо автомобиля, в какую-то долю секунды успев разглядеть женское лицо с полуоткрытым ртом и два округлившихся в немом изумлении глаза. Но лицо промелькнуло, не оставив следа в его сознании, и он увидел на одной стороне улицы сбившихся в кучку детей, а на другой – негра со шлангом и второго негра, с вилами.

С веранды какого-то дома послышался крик, и дети с визгом разбежались. На улицу метнулась фигурка в белой рубашонке и коротеньких синих штанишках, и Баярд, нагнувшись вперед, обмотал вокруг руки веревку и направил жеребца в противоположную сторону, где, разинув рты, застыли оба негра. Фигурка благополучно проскользнула мимо, а перед ним пронеслась полоса шелестящей зелени, словно спица покатившегося назад колеса, возник древесный ствол, жеребец подковами высек искры из мокрого асфальта, поскользнулся, зашатался и, пытаясь сохранить равновесие, рухнул наземь. Баярд почувствовал удар, в глазах на мгновение вспыхнуло красное пламя, а потом настала черная тьма.

Лошадь, шатаясь, поднялась на ноги, вихрем повернулась, взвилась на дыбы и принялась злобно бить подковами распростертого на земле человека, но негр отогнал ее прочь, и она, мотая головой, поскакала по улице мимо затормозившего автомобиля. На перекрестке она остановилась, фыркая и дрожа, и позволила негру-конюху подойти и дотронуться до нее рукой. Рейф Маккалем все еще сжимал свою пачку бумажных денег.

Его подобрали, отвезли на чужом автомобиле в город, растолкали дремавшего доктора Пибоди, и доктор Пибоди, ругаясь, перевязал ему голову, дал выпить из бутыли, торчавшей в набитой бумажками мусорной корзине, и пригрозил позвонить по телефону мисс Дженни, если он тотчас же не поедет домой. Рейф Маккалем обещал за этим проследить, а владелец реквизированного автомобиля предложил его отвезти. Это был «форд», на раме которого вместо кузова располагалась сделанная из листового железа миниатюрная одноместная кабина размером не больше собачьей конуры; в каждом нарисованном окошке сладко улыбалась сидящая за швейной машинкой нарисованная домашняя хозяйка, а внутрь была ловко вмонтирована настоящая швейная машина – ее в качестве образца развозил по округе агент. Агент, В.-К.Сэрат[37], человек с умной, располагающей к себе физиономией, и сидел сейчас за рулем. Баярд, у которого гудело в голове, сел рядом, а на подножке, вцепившись загорелыми руками в крыло, примостился молодой парень в новенькой соломенной шляпе набекрень. Его гибкое тело легко и небрежно поглощало тряску автомобиля, когда они, выехав из города, дребезжа помчались по дороге через долину.