Я устало раскрыл глаза. С трудом пошевелился. Высоко надо мной круг неба, по его краям кормящие щиты. Но теперь они тускло мерцают, а небо над ними ночное.

Ночь? Сколько же я тут пролежал? И где Дрейк? Я попытался встать.

– Спокойней, старина, – послышался рядом голос Дрейка. – Спокойно – и тише. Как вы себя чувствуете?

– Весь избит, – простонал я. – Что случилось?

– Мы не привыкли к таким представлениям, – сказал он. – На этой оргии нас перекормили. Слишком много магнетизма, и у нас произошел приступ электрического несварения. Шшш… посмотрите вперед.

Я осторожно повернулся. Теперь я видел, что лежу навзничь и головой вперед у основания одной из стен кратера. Взглянув на стену, я с облегчением заметил, что крошечные светящиеся точки в ней снова стали тусклыми и безжизненными.

Впереди слабо светилась гора из конусов. Вокруг ее хрустального основания виднелись огромные огни яйцеобразной формы. Они не испускали лучей, не отбрасывали теней. Рядом с каждым таким огнем стояла крестообразная фигура – теперь я знал, что это раскрывшийся куб.

Эти кресты по размеру вдвое меньше Хранителя. И размещаются непрерывной дугой у огромного пьедестала; теперь я видел, что огни на несколько футов ближе к пьедесталу. Я уже говорил, что они яйцеобразной формы, широким концом книзу, и стояли они в широких чашах, поддерживаемых тонкими серыми металлическими стеблями.

– Они строят основание для конусов, – прошептал Дрейк. – Конусы выросли, и для них требуется больше места.

– Магнетизм, – прошептал я в ответ. – Электричество. Они извлекли его из солнечного пятна. Больше того. Я видел, как под действием этой энергии росли конусы. Она питала их, как и все металлические существа, но конусы при этом росли. Как будто щиты и конусы превращали энергию в материю.

– И если бы мы с самого начала не были сильно намагничены, она бы добралась до нас, – сказал он.

Мы смотрели на разворачивавшееся перед нами действие. Кресты склонялись, перегибались через поперечные стержни. Они сгибались одновременно, будто по команде. И с их горизонтальных плоскостей вниз свисало множество щупалец.

У подножия каждого креста я видел груду слабо светящегося материала. Щупальца погрузились в нее и извлекли что-то похожее на хрустальный стержень. Склонившиеся плоскости распрямились, одновременно протянули стержень к огням.

Послышалось резкое странное шипение. Концы стержня начали растворяться, превращаясь в поток ослепительно сверкающих крошечных частиц, которые, проходя через яйцеобразные огни, устремлялись к пьедесталу. Стержень быстро таял. Там должна быть чрезвычайно высокая температура, но это никак не сказывалось на действиях металлических работников.

По мере того как концы стержня превращались в светящийся туман, щупальца все ближе подползали к огням без лучей, через который пролетали частицы. И вот, когда стержень исчез и сквозь огонь полетели последние частицы, щупальца почти окунулись в него, они, несомненно, касались его.

Не меньше двух десятков раз повторился этот процесс, пока я наблюдал. Казалось, о нашем присутствии не подозревают; а может, остаются к нему равнодушными. Движение становились все быстрее, хрустальные слитки без всякой паузы проходили через плавающие плавильни. Неожиданно огни уменьшились, как пламя свечи, а кресты свернулись в кубы.

Они стояли неподвижно, большие блоки, черные на фоне сверкающих конусов, разумные монолиты, дуга друидов, арка разумных менгиров Стоунхенджа. На рассвете и в сумерках большие менгиры Стоунхенджа наполняются загадочной гранитной жизнью, кажутся молящимися каменными жрецами; точно та же иллюзия и с этими кубами.

Кубы дрогнули, стройные стержни свернулись, потускневшие огни покачнулись, поднялись и опустились на спины кубов.

Размеренным ходом по два в ряд кубы торжественно заскользили в окружающую тьму. За первыми кубами устремлялись десятки других, которых мы до того не видели, пара за парой выплывали они из темноты.

И уходили в загадочную тень, по двое, и на каждом стержень с пламенем.

Они странно напоминали процессию монахов с тусклыми факелами. Угловатые металлические священники какого-то бога металла, несущие свечи электрического огня, торжественно удалялись от святая святых, обитатель которого ничего не знает о человеке и не хочет знать.

Не могу передать в словах тот таящийся чуждый ужас, который пробуждало каждое движение металлического чудовища, невероятное ощущение, таящееся на пороге сознания, никогда не исчезающую тень.

Все меньше, тусклее становились огни. Исчезли.

Мы продолжали сидеть неподвижно. Ничего не шевелилось, не слышалось ни звука. Мы молча встали, пошли по ровной поверхности к конусам.

По дороге я заметил, что поверхность кратера, как и его стены, состоит из тел металлических существ, и, подобно существам в стенах, эти тоже спали, их тусклые глаза подернулись дымкой. Мы подходили все ближе и оказались всего в нескольких десятках шагов от колоссального механизма. Я заметил, что основание его поднято не очень высоко, всего фута на четыре над поверхностью. Мощные столбы, на которых оно стоит, кажутся рощами и на расстоянии превращаются в сплошной лес.

Я понял также, какое гигантское сооружение опирается на эти столбы: сверху это было не так заметно.

Как же столбы выдерживают этот колоссальный вес? И тут я вспомнил, как конусы сначала отдавали энергию, а потом получали ее и при этом росли.

Свет! Невесомые магнитные ионы; потоки электрических ионов; светящийся туман, конденсировавшийся вокруг конусов. Может ли быть, что конусы, несмотря на свою громоздкость, почти ничего или вообще ничего не весят? Как кольчатый Сатурн, в тысячи раз превышающий по объему Землю, плывет в небе; но если перенести его в наш мир, так легки его кольца и все его вещество, что они плавали бы в воде наших океанов, как пузыри. Конусы возвышались надо мной, все ближе и ближе.

Они лишены веса. Откуда я это знаю – не пойму, но теперь, почти касаясь их, я это знал. Они одновременно легкие и плотные, сплошные и прозрачные, сгустившиеся и нематериальные.