– Мне это не нужно, Джесс! – воскликнула она утром того дня, когда пропала. – Мне не нужно От тебя этого!

Джесс чувствовала, как к горлу подкатил комок. Она услышала запах черепашьего супа, смешанный с запахами жареной курятины и сыра «горгонзола». О, только бы не вырвало, молилась она, сжимая челюсти и скрежеща зубами.

Дыши глубоко, говорила она себе, вспоминая советы Дона. Дыши глубоко и подольше. От диафрагмы. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох.

Не помогало. Ничто не помогало. Она почувствовала, как на лбу появилась испарина, как по щекам начали стекать капельки пота. Ей нехорошо. Ее стошнит во время сеанса, прямо в переполненном зале. О нет, она не может допустить этого! Ей надо выйти, надо вырваться отсюда!

Она вскочила.

– О нет! Сядьте, леди!

– Что тут творится, черт подери?!

Джесс схватила пальто, протиснулась по ряду в проход, наступая на ноги, опираясь о плечи людей, сидевших на переднем ряду, чуть не споткнулась о чей-то мокрый зонтик.

– Простите, – шептала она.

– Ш-ш!

– Не возвращайтесь!

– Простите, – повторила она, ни к кому конкретно не обращаясь, припустила в фойе, хватая ртом свежий воздух. Кассирша подозрительно посмотрела на нее из своей застекленной будки, но ничего не сказала. Джесс побежала по улице к своей машине. Все еще шел дождь, теперь сильнее, чем прежде.

Она стала копаться в сумке в поисках ключей, потом тыкать ключом, пытаясь попасть в замок дверцы. Пока села за руль, успела промокнуть насквозь, намокшие волосы закрыли глаза, свитер прилип к телу, как холодный пот. Она глотала холодный вечерний воздух, смакуя его во рту, как хорошее вино. Откинувшись, она полулежала до тех пор, пока постепенно дыхание ее не вернулось к норме.

Паническое чувство ослабело, потом прошло.

Джесс выпрямилась на сиденье, быстро включила зажигание. «Дворники» тут же задвигались по лобовому стеклу. Во всяком случае один из них двигался нормально. Другой дергался до одного и того же места, потом тащился по стеклу, как мел по школьной доске. Ей обязательно надо будет починить его. Видимость через такое стекло была скверная.

Она выехала с парковочной площадки на проезжую часть улицы, в сторону Центральной в южном направлении. Щелчком включила радио, слушая, как отражается в машине громкое завывание Мариа Кэри, рикошетом отскакивая от окон и дверей. Что-то о чувствах и эмоциях. Джесс рассеянно думала о том, можно ли ощущать что-либо еще.

Она не видела белую машину до того самого момента, пока та не вынырнула прямо перед ней. Инстинктивно Джесс резко выдернула свою машину на обочину дороги – колеса заскользили по мокрой мостовой, машину занесло, и она остановилась, когда нога Джесс отчаянно надавила на тормоз.

– Господи Иисусе! – вырвалось у нее громче, чем вокальные пируэты Мариа Кэри. – Идиот! Мы могли погибнуть оба!

Но белой машины и след простыл. Никто ее не слышал. Уже во второй раз в течение одного дня она избежала гибели от белой машины, в первом случае марки «крайслер», а на этот раз... Она не была уверена. Полагала, что это тоже могла быть машина «крайслер», пытаясь припомнить основные очертания. Но она слишком быстро промчалась мимо, шел дождь и было темно. К тому же не работает один из «дворников». Да и какая ей разница? Возможно, она сама виновата. Она отвлеклась. Не сосредоточилась на том, что делает и куда едет. Слишком была занята другими мыслями. Слишком была поглощена желанием освободиться от охватившего ее беспокойства. По поводу сестры. Отца. Приступов тревоги.

Может быть, ей надо позвонить приятельнице Морин Стефани Банэк. Джесс покопалась в карманах своих черных брюк в поисках клочка бумаги, на котором сестра написала адрес и номер телефона врача.

Джесс помнила Стефани Банэк как усидчивую, серьезную женщину, у которой плечи немного сутулились и у которой был непропорционально широкий для ее узкого лица нос. Стефани училась с ее сестрой в средней школе, и они до сих пор поддерживают связь. Джесс не видела ее уже очень давно, забыла, что она врач, и решила с ней не встречаться. Врач ей не нужен. Она нуждается в том, чтобы хорошенько выспаться.

Центральная улица перешла в Шератон-роуд, затем Лейк-Шор-Драйв. Джесс начала отходить, почувствовала себя лучше при приближении к парку Линкольн, вошла почти в норму, когда повернула направо, на Норт-авеню. Почти дома, подумала она, заметив, что дождь начал переходить в снег.

Ее квартира находилась на третьем этаже трехэтажного кирпичного здания на улице Орчард, возле Эрмитажа. Старый, заселенный людьми среднего достатка район, в котором располагались красивые старые здания, многие из которых стояли вплотную, значительная их часть подверглась серьезной перестройке за последнее десятилетие. Дома представляли собой эклектическую группу: одни крупные, другие небольшие, некоторые кирпичные, иные обшитые досками и покрашенные – мешанина форм и стилей. Рядом с жилищами на одну семью – дома со сдаваемыми в аренду квартирами и комнатами. Не у многих строений были садики с парадной стороны, еще в более редких случаях имелись гаражи. Большинство жителей тоже представляли собой сборную солянку. Они парковали свои машины на улице, прикрепив к лобовым стеклам на видных местах разрешения на парковку.

Фасад дома из красного кирпича, в котором жила Джесс, летом был очищен песочной струей, деревянные ставни недавно покрашены тонким слоем блестящей черной краски. Всякий раз Джесс было приятно смотреть на этот старый дом, сознавать, как ей повезло в том, что она могла снять квартиру на верхнем этаже. Если бы там еще был лифт, подумала она сейчас, хотя обычно ей и не приходило в голову это. Но сегодня она устала, три этажа пешком для ее ног показались утомительными, как будто она два часа занималась спортивным бегом.

Посте развода она забросила занятия спортом. Вместе с Доном они регулярно пробегала расстояние от Норт-авеню до пляжей на улице Оак, когда они вместе жили на Лейк-Шор-Драйв. Но спортивным бегом она занималась по настоянию Дона и перестала это делать, как только уехала от него, так же как не стала соблюдать трехразовый режим сбалансированного питания и восьмичасового сна в сутки. Похоже, что она отказалась от всего, что ей было полезно. Включая самого Дона, думала она теперь, полагая, что сегодняшний вечер не был одним из тех, когда было приятно возвратиться в пустую квартиру.

Джесс запарковала своего старого «мустанга» за новой машиной «лексус» цвета серого металла, которая принадлежала женщине с противоположной стороны улицы, перебежала улицу под моросящим дождем – или это сыпал снег? – к входной двери. Она открыла ключом дверь и вошла в небольшое фойе, включила верхний свет и опять закрыла входную дверь на ключ. С правой стороны от нее находилась дверь в квартиру первого этажа. Прямо перед ней три марша лестницы, покрытой красной ковровой дорожкой. Скользя рукой по невидимым перилам вдоль белой стены, она начала подниматься, прислушиваясь к музыке, доносившейся из квартиры второго этажа, когда она проходила мимо.

Джесс редко видела других жильцов. Оба были городскими профессиональными работниками, как и они сама: дважды разведенный архитектор из городской плановой комиссии и работник, анализирующий такое явление, как гомосексуализм. Что бы это значило? Системный анализ – это такое понятие, которое до нее просто не доходит. Сколько бы подробно ей ни объясняли это.

Человек, занимавшийся системным анализом гомосексуализма, любил джазовую музыку, и жалобные завывания саксофона сопровождали ее до самой двери. Свет в фойе, который отключался автоматически через определенное время, погас, когда она поднесла ключ к замку своей двери. Когда Джесс вошла в квартиру, то заунывные звуки саксофона сменились более веселым пением канарейки.

– Привет, Фред! – крикнула она, закрывая дверь и направляясь прямо к клетке птицы, прильнула губами к тоненьким проволочкам. Все равно что навестить друга в тюрьме, подумала она. За спиной наигрывало радио, которое она не выключила, так же как и свет, уходя из дома. Звучала старая мелодия Тома Джонса «Почему, почему, почему, Дилайла?..» Она начала подпевать, проходя на кухню.