Мнемозина была далеко от мест сражений, насколько это было возможно для планеты Федерации, но конфликт с сиккенами начался почти полстолетия назад, и солдат можно было встретить во всех мирах. Кто отдыхал, кто лечился, кто занимался неопределенными делами в невоенных отраслях, которые так легко плодятся в технологической войне. "Но все-таки, — подумал Тевернер, — я не помню, чтобы ранее встретил так много военных. Не связано ли это со взрывом Звезды Нильсона? Так скоро?"

Когда они дошли до бара Жаме, Лисса вошла первой.

Тевернер вошел за ней в большое красноватое помещение и огляделся, скрывая настороженность, в то время как Лисса приветствовала группу друзей, расположившихся у стойки. Они сверкали и звенели, как металлические, источая радостное самодовольство интеллектуалов, вышедших на ночь в город. Вокруг них появлялись и отступали зеркала.

— Дорогая! Как приятно вас видеть! — Крис Шелби отвернулся от стойки волнообразным движением крупного, безупречного тела, словно, подумал Тевернер, кто-то дернул шелковый шнурок.

— Хэлло, Крис, — улыбнулась Лисса и, все еще держа Тевернера под руку, повела его к месту, которое группа освободила для нее.

— Хэлло, Мак, — Шелби явно собирался уколоть Тевернера и слегка улыбался. — Как чувствует себя сегодня наш замечательный ремесленник?

— Не знаю. Я никогда не интересовался вашими партнерами.

Тевернер вежливо глядел в лицо высокого человека и с удовольствием увидел, что улыбка исчезла. Шелби был богат, обладал настоящим графическим талантом, считался светилом в артистической колонии, которая составляла большую часть постоянного населения Мнемозины. Все это, по его собственной оценке, давало ему естественные права на Лиссу, и он отнюдь не собирался скрывать свое раздражение, что она привела Тевернера в их кружок.

— На что вы намекаете, Мак? — величественно начал Шелби.

— Ни на что, — серьезно ответил Тевернер. — Вы спросили, как чувствует себя ваш замечательный ремесленник, и я ответил, что не знаю этого джентльмена. Я посоветовал бы вам спросить об этом его самого. Может, он отделывает вашу квартиру…

На лице Шелби появилось скучающее выражение.

— У вас тенденция к преувеличению.

— Простите. Я не знал, что коснулся чувствительного места, — упрямо сказал Тевернер, и девушка, стоявшая позади группы, хихикнула. Шелби холодно взглянул на нее.

— Я хотела бы выпить, — поспешно сказала Лисса.

— Позвольте мне… — Шелби сделал знак бармену. — Что будете пить, Лисса?

— Спаркс.

— Какой-нибудь особенный вариант?

— Нет, обычный, расслабляющий.

— Я возьму бурбон, — вступил Тевернер, не ожидая вопроса; он знал, что неприязнь к друзьям Лиссы может толкнуть его на грубость.

Получив бурбон, он отпил половину, поставил стакан на стойку и огородил его с обеих сторон локтями. Он смотрел на свое отражение, как оно расплывалось и искажалось в зеркалах, полностью закрывавших стены. Зеркала были гибкие и изменяли свою форму, когда соленоиды позади них оказывали давление в случайном порядке, под действием тепла, исходящего от тел клиентов, сигарет и выпивки. По ночам, когда дела в Жаме шли хорошо, стены безумствовали, конвульсивно дергались и стучали, как камеры гигантского сердца.

Тевернеру активно не нравилось это место. Он наклонился над стойкой и гадал, что общего у Лиссы с Шелби и его командой культурных надоед. "Для них война просто не существовала", — думал он и заинтересовался собственными эмоциями. Он приехал на Мнемозину, чтобы забыть о войне и о том, что она принесла ему, однако злился на людей, которым посчастливилось пребывать в неприкосновенности, когда громадный баттерфляй-корабль Федерации плыл в космосе на ионных крыльях…

Он так глубоко ушел в свои мысли, что не сразу обратил внимание на ссору.

Рыжеволосый гигант в светло-сером костюме Межзвездного передвижного дивизиона мрачно пил пиво в дальнем конце бара. Тевернер увидел его, как только вошел, но не заметил появления второго солдата, усевшегося в противоположном конце, у двери. Этот был в темно-серой форме Тактического резерва. Он был выше другого, но более худым, с белым лицом.

— Вшивый резервист, — пьяно рявкнул рыжий, когда Тевернер прислушался к ссоре. — Только и дела, что жрать, пить да прижимать жен настоящих солдат!

Резервист оторвался от своей выпивки.

— Опять ты, Молен? Как это ты оказываешься в каждом баре, куда я захожу?

Молен повторил свое замечание слово в слово.

— Не думаю, чтобы какая-нибудь женщина пошла за тебя, — кисло комментировал резервист.

— Ш-што ты сказал?

Низкий голос Молена прозвучал во внезапно затихшем баре.

У резервиста, видимо, были какие-то зачатки воображения.

— Я сказал, что если какая-нибудь баба и выйдет за тебя, то только та, что может остаться в безопасности в одной камере с бандой насильников.

— Ш-ш-што ты сказал?

— Я сказал… а, да пошел ты!

Резервист сделал пренебрежительный жест и вернулся к своему стакану.

— Ну-ка повтори.

Резервист поднял глаза к потолку, но не сказал ничего.

Тевернер заметил, что бармен в белой куртке исчез в телефонной будке. Рыжий издал нечленораздельный рев и начал прокладывать себе путь через бар. Он протянул громадную, поросшую оранжевым пухом руку к ближайшему к нему человеку, отшвырнул его и двинулся к следующему. Пока он откинул четырех клиентов Жаме со своего пути, остальные бросились прочь от стойки. Никто и не подумал возражать против поведения гиганта.

Группа, собравшаяся вокруг Лиссы и Шелби, отхлынула от места действия в возбужденном волнении; сверкающие и звенящие девушки хихикали. "Нереально, — подумал Тевернер, — словно часть какого-то скверного фильма". Он взял свой стакан и приготовился подойти к Лиссе, когда заметил торжествующий взгляд Шелби.

— Правильно, Мак, — успокаивающе сказал Шелби, — идите сюда, здесь безопасно.

Пораженный Тевернер, ругаясь про себя, поставил стакан обратно.

— Не глупите, Мак, — сказала Лисса с чуть заметной тревогой, — не стоит.

— Правильно, Мак, не стоит, — передразнил Шелби.

— Заткнись! — крикнула Лисса.

Тевернер повернулся к ним спиной и наклонился над стойкой, яростно глядя в стакан. "Что происходит со мной? Почему я позволяю типам вроде Шелби…"

Рука, напоминающая экскаваторный ковш, сомкнулась на левом плече Тевернера и потащила его. Тевернер напряг мышцы, вцепившись в гладкое дерево стойки, и рука соскользнула с его плеча. Рыжий недоверчиво хрюкнул и снова схватил плечо Тевернера. При первом контакте Тевернер оглядел рыжего, определил, что тот умелый, но не особенно одаренный боец в рукопашной, и решил применить метод, которым можно быстро оттолкнуть нападающего, не нанося ему большого вреда. Он отклонился в сторону, а его правый кулак ударил в выпуклые мускулы как раз под ребрами. Рыжий был слишком высок и тяжел, чтобы упасть назад; он рухнул вертикально, словно ему подрубили ноги, но затем, придя в себя, вскочил и нацелился схватить Тевернера за горло. Тевернер нырнул под смыкающиеся руки и, быстро восстановив равновесие, хотел нанести удар, когда услышал за собой знакомый недовольный вой станнера. Он успел обернуться и увидеть, что в него стрелял белолицый резервист.

Затем бар Жаме накрыла тьма.

По всем правилам, Тевернер должен был потерять сознание немедленно, но он много раз в жизни получал заряды станнера, и его нервная система почти научилась противостоять жестокому шоку. Почти, но не совсем. Был период, когда свет не направлялся, а кружился над Тевернером, как звук; голоса, шум бара внезапно приобрели полярность и стали ничего не означающими радиальными струями вибрации.

Спустя вечность, пришло сознание. Он был на улице, где ночной ветер сеял соленую воду, и грубые руки поднимали Тевернера в машину. Внутри знакомо пахло инструментами, маслом, тросом. Армейская машина? На Мнемозине?

— Он в порядке? — спросил женский голос.

— В порядке. Как насчет монеты?