В связи с этим нелишне упомянуть об отношении Гессе к Фридриху Ницше на страницах сборника читатель не раз встретит это имя, причем не всегда в критическом контексте. Гессе, как и многих других западных писателей первой половины XX века, в книгах Ницше привлекала резкая, агрессивная критика кайзеровской Германии, ему - особенно в 10-20-е годы - было по нраву остроумное, хлесткое высмеивание мещанства, ниспровержение устоев старого мира. Но его не могла не настораживать бесшабашная проповедь насилия и воли к власти. Особенно отталкивали его попытки певца «буйной варварской силы, очерствения и зла», по образному выражению Т. Манна, отринуть нравственные постулаты, упразднить совесть и вместо них утвердить аморализм «белокурой бестии». Со временем Гессе окончательно отмежевался от реакционной сущности ницшеанства.

Зловещие события в Германии и собственная эволюция вынуждают его критически отнестись к психоаналитическим рецептам «оздоровления» человечества. Гессе все больше убеждается, что служение духу не имеет ничего общего с раскрепощением инстинктов. Об усилении этического элемента в его мировоззрении говорит написанная в 1925 году статья «О Достоевском», где речь идет уже не о погружении в хаос бессознательного, а о человеческой совести, которая должна лечь в основу новой действительности, коренным образом отличающейся от унаследованной, буржуазной. Из двух голосов великого русского писателя - из постижения зла и из его преодоления в чувстве любви и надежды - его больше привлекал второй голос - великое человеколюбие, которое утверждается только в борьбе.

С конца 20-х годов рядом с именем Германа Гессе все чаще упоминается имя Томаса Манна. Это не случайно. Даже сопоставление внешних примет позволяет говорить о поразительной близости судеб писателей. Оба - почти одногодки, принадлежат к писательскому поколению, которое вступило в литературу в самом начале XX века и на долю которого выпали тягчайшие испытания двумя мировыми войнами; оба - выходцы из бюргерской среды, рано ставшие профессиональными литераторами; обоих волновали сходные проблемы; оба испытали влияние одних и тех же (или очень близких) философско-эстетических концепций; оба - видные эссеисты и критики, тонкие интерпретаторы литературного творчества; оба - замечательные и неутомимые мастера эпистолярного жанра: в их письмах нашла выражение целая эпоха европейской истории. И во времена кайзеровской Германии, и в годы Веймарской республики, и после захвата власти фашистами дороги писателей неоднократно перекрещивались; то же можно сказать и о послевоенном периоде. Оба закончили жизненный путь в Швейцарии: Гессе гражданином этой страны, которую он считал второй родиной, Томас Манн - подданным США.

Гессе и Томаса Манна на протяжении нескольких десятилетий связывали дружеские отношения. Это была дружба единомышленников, гуманистов, антифашистов, шедших каждый своим путем, но в одном направлении. Она крепла с годами, несмотря на изредка возникавшие разногласия и на различия в темпераменте и творческом даровании. Переписка между ними (фрагменты из нее воспроизводятся в данной книге) читается, как увлекательная повесть: в ней прослеживаются все оттенки взаимоотношений двух крупнейших мастеров немецкоязычной литературы первой половины XX века.

Переписка, длившаяся с перерывами около полувека, начинается в 1910 году и поначалу не выходит за рамки вежливого обмена любезностями двух литераторов, испытывающих взаимную симпатию. С начала 30-х годов дружба их становится теснее, происходящие в Германии события сближают их, делают единомышленниками. Фашизация страны, истерическая проповедь национал-социализма вызывают их отвращение, однако реагируют они на происходящее не всегда одинаково.

Примечательно, что Гессе, порвавший с милитаристской Германией еще во времена первой мировой войны, в своем неприятии буржуазной Веймарской республики оказался проницательнее многих своих коллег, не исключая и Т. Манна. В 1931 году он писал Т. Манну в ответ на приглашение снова стать членом Прусской художественной академии (Гессе избирался в академию в 20-х годах и в начале 30-х вышел из нее): «Я полон недоверия к теперешнему государству не за то, что оно новое и республиканское, а за то, что того и другого в нем маловато». Т. Манн, однако, не терял надежды вовлечь своего швейцарского коллегу в политическую и культурную жизнь Берлинской академии. Тогда Гессе еще раз объяснил, почему он вынужден ответить категорическим «нет» на предложение, переданное «столь уважаемым и любимым человеком». «Итак: конечная причина невозможности для меня войти в какую бы то ни было официальную немецкую корпорацию заключается в моем глубоком недоверии к германской республике. [...] Я с глубокой симпатией приветствовал революцию 1918 года, но с тех пор мои надежды на немецкую республику, которую можно было бы принимать всерьез, давно рассеялись. Германия упустила время для совершения своей революции и нахождения своей формы правления. [...] Короче, от образа мыслей, которые господствуют в Германии, я так же далек, как и в 1914- 1918 годах. Я наблюдал здесь процессы, которые кажутся мне бессмысленными, и вместо маленького шажка влево, который сделал в своих взглядах немецкий народ, мне поневоле пришлось уйти влево на целые мили».

1933 год не был для Гессе неожиданным: такой поворот событий он предсказывал еще в 20-е годы. Томас Манн, с трудом избавлявшийся от иллюзий относительно Веймарской республики, захват власти фашистами воспринял как некую внезапность. Еще в конце 1932 года он писал Гессе, что «пик сумасшествия пройден». Когда же ситуация окончательно прояснилась и ему пришлось публично отмежеваться от гитлеровской Германии и спасаться в эмиграции, его неприятие нацизма было злее, решительнее, активнее, а борьба против него бескомпромисснее, чем у Гессе, - отступления в сферу «чистого духа», о чем иногда заговаривал его натурализовавшийся в Швейцарии собрат, были для него немыслимы.

Т. Манн искренне радовался, когда его осторожный друг занимал ясную позицию в политических вопросах. А Гессе и впрямь приходилось осторожничать: ведь он хотел сохранить самых верных своих читателей в рейхе, хотел до конца быть голосом «тайной» Германии, справедливо полагая, что его поддержка как воздух нужна тем, кто остался в «отравленном мире», что его книги, не запрещенные и не сожженные на площадях, помогут им сопротивляться и выстоять. Гессе не дразнил в открытую нацистских заправил, но он ни на йоту не поступался своими антифашистскими убеждениями, помогал как мог многочисленным беженцам из Германии, вступался за них перед швейцарскими иммиграционными властями. Его монтаньольский дом стал приютом для преследуемых, одним из маленьких, но столь необходимых центров антифашистского сопротивления в Швейцарии.

Когда же Гессе высказался однажды против «политизации духа», Т. Манн тут же уточнил свою позицию: «Если «дух» является принципом, силой, стремящейся к добру, направленной на достижение правды [...] то он носит политический характер, независимо от того, нравится ему это название или нет. Я думаю, ничто живое в наше время не может избежать политики. Аполитичность - это тоже политика, но только политика вредная». И Гессе, всегда чутко реагировавший на замечания друга, в ответном письме спешит заверить, что его понимание «политизации духа» мало чем отличается от манновского: человек «духа» должен противиться политизации только в том случае, если его к этому принуждают извне, со стороны милитаристски настроенных генералов и властей предержащих, как это было в 1914 году.

Из переписки видно, что Гессе и Т. Манн решительно выступали против попыток натравить их друг на друга, предпринимавшихся уже после разгрома фашизма определенными кругами в ФРГ. Они резко критиковали политику милитаризма и реваншизма, проводившуюся руководством этой страны. Т. Манн и Г. Гессе были братьями по духу, коллегами по литературному делу и соратниками на поприще публицистики. Обмениваясь мнениями по поводу своих сочинений, они - особенно в поздний период - отмечали их поразительное сходство, родственность замысла и воплощения. «Трудно представить себе что-либо более похожее, - писал Т. Манн по поводу «Доктора Фаустуса» и «Игры в бисер», - и в то же время близость разительная: так бывает только между братьями».