Солнце стояло высоко. Над поляной разлился полуденный покой. Казалось, все замерло. Тягучий воздух был напоен зноем. Тихий, заунывный голос жучка навевал дремоту. Глаза у Мити стали слипаться, голова его упала на грудь, и от этого он встрепенулся. Все вокруг спали. Во сне Майский Жук все ниже и ниже клонился к стеблю колокольчика, и, как раз когда он готов был навалиться на него, Короед подхватил его, усадил ровно и, не прерывая своего доклада, назидательно сказал:

- Послушайте, это интересно.

- Да, да, - в полудреме пробормотал Майский Жук и стал досматривать свой сон.

Короед невозмутимо продолжал:

- Кто из нас с детства не знает этих строк:

Божья коровка,

Улети на небо,

Принеси нам хлеба:

Черного и белого,

Только не горелого.

Вдумайтесь в этот образ божьей коровки-труженицы, которая приносит нам хлеб, причем не просто хлеб, но хлеб разных сортов. Именно это и хотелось бы подчеркнуть.

Подчеркнуть Жук-Короед не успел, потому что в это время Майский Жук опять низко склонился к стеблю колокольчика, и докладчик едва успел поддержать его.

- Послушайте, это ведь интересно, - сказал Короед.

Жаль только, что кроме Мити никто его слышать не мог. Все спали.

- Есть еще и другие варианты этой бессмертной поэмы, - продолжил Короед,-

Божья коровка,

Улети на небко,

Там твои детки

Кушают конфетки.

Из этих строк мы узнаем, как живут, то есть что жуют божьи коровки. Как говорится, не хлебом единым...

Муха, которая сидела прямо над паутиной, во сне не удержалась на листе и нечаянно свалилась вниз прямо перед входом в убежище Паука. Колокольчик звякнул, Муха завопила, паутина задрожала, Майский Жук спросонья все-таки ударился головой о стебель, колокольчик трезвонил как на пожар!!!

Все проснулись и подались кто куда. Через мгновение на поляне никого не было. Улетела даже Муха, которую, как и полагается, освободил удалец-комар. А Паук так и не вылез из своего укрытия - ему надоели эти глупые шутки.

Митя с тоской оглядел опустевшую поляну и увидел, что остался не один: на листе лопуха сиротливо сидел Короед.

- Куда же вы? Это ведь интересно! Вернитесь... - растерянно бормотал он.

Одинокий жучок был таким жалким, что Мите захотелось его немножко подбодрить.

- Все было правда очень интересно, - сказал Митя.

- Я всегда знал, что в толпе найдется хотя бы один умный человек, - сказал Короед, и Митя подумал, что Короед не такой уж глупый, как могло показаться на первый взгляд. Во всяком случае он гораздо умнее Майского Жука.

-И тут Мите в голову пришла мысль. Было бы очень хорошо, если бы Короед прочитал свою речь маме. Тогда бы она точно поверила в чудеса!

- Скажите, пожалуйста, а вы не могли бы прочитать свою речь моей маме? - вежливо спросил Митя.

- А ее интересует литература? - спросил Короед.

- Еще как интересует! - с жаром заверил Митя.

- Тогда летим хоть сейчас, - согласился жучок, но вдруг попятился, пролепетал: "Ой-ой-ой, я, пожалуй, пойду" - и скрылся в траве.

- Эй, а как же доклад? - спросил Митя, шаря руками по траве, но жучка и след простыл.

Вдруг Митя услышал за спиной странное покашливание. Он оглянулся.

- Что это жучок так быстро сбежал? - задумался Митя.

- Крра-крра, - послышалось у Мити за спиной чье-то покашливание. Митя обернулся. Перед ним сидела Сорока. Митя не знал, как надо обращаться с сороками в Шутландии, поэтому на всякий случай сказал:

- Здрассте.

Это было вполне подходящее слово, потому что если Сорока умеет разговаривать, то оно означает, что с ней поздоровались, а если не умеет, тогда получится, что он сказал "здрассте" просто так.

По правде говоря, он не очень удивился, когда Сорока ответила:

- Прривет!

- Как ты здесь оказалась? - спросил Митя.

- Стрранный вопррос. Живу я здесь. Это ты как здесь оказался?

- Я оказался из кладовки, - сказал Митя. - Мы с Авосей и Мефодием нашли там клад.

- Врррешь! - не поверила Сорока.

- Честное-пречестное слово, - поклялся Митя.

- Ну и где же твой клад?

- Потерялся, - развел руками Митя.

- Ррразиня, пррростофиля! Как ты мог потеррять целый клад?

- Очень просто. Сначала мы клад нашли, а потом он потерялся вместе с Авосей и Мефодием.

- Сперррли они твой клад, - сказала Сорока.

- Кто?

- Эти самые Авося и Мефодий. Сперррли и деррру дали.

- И вовсе не они, а я сам на сапогах-скороходах. И вот оказался здесь.

- Тогда это не они потерррялись, а ты потеррялся, - уточнила Сорока.

- Нет. Как же я мог потеряться, когда я - вот он? А их нету. Значит, это они потерялись, - уверенно сказал Митя.

- Ну Авося и Мефодий - невелика потерря. Но проворронить целый клад?! Нет, после этого ты - точно человек потеррянный.

- Ничего я не потерянный, - сказал Митя, но уже без особой уверенности в голосе, потому что вдруг вспомнил, как мама разговаривала с одной знакомой тетей, у которой муж тоже был человек потерянный. К своему ужасу, Митя понял, что все признаки сходились. Тот дядя тоже:

"вечно искал чего-то необыкновенного" - это раз,

"порастерял всех друзей" - это два,

"шатался неизвестно где" - это три

и, "наконец, дошел до ручки".

Что это была за ручка, Митя толком не знал, потому что это была как раз такая ручка, про которую "узнаешь, когда вырастешь". Но, судя по всему, дойти до нее было нехорошо, потому что эта тетя ругалась на этого дядю так, как можно ругаться только на человека, который разорвал свои праздничные штаны или залез в новых сандалиях и белых гольфах в самую большую лужу. Митя еще тогда подумал, что на месте того дяди он бы лучше оставался потерянным и не торопился искаться, пока тетя так сердится.

- Я до ручки не дошел, а значит, я не потерянный, - сказал Митя Сороке.

- Ничего, дойдешь, - успокоила она его. - Надо же, целый клад проворронил. Ты что, так-таки ничего оттуда и не взял?

- Почему не взял? Вот драгоценный камень. - Митя достал из кармана свой красный камешек.

- А ну-ка, дай я его потрогаю, а то ведь я его все равно не увижу. Я ведь слепая, - сказала Сорока.

- Неужели слепая? - удивился Митя. До сих пор ему казалось, что Сорока очень даже зрячая, но ведь никогда нельзя знать наверняка, тем более что до сих пор ему ни разу не приходилось разговаривать ни с одной сорокой.

- Да, совсем слепая. Ничего не вижу, хоть глаз коли. Вот ты, например, букашку во-он на том кусте видишь? - спросила Сорока, указывая на куст на другом конце поляны.

- Нет, не вижу, - сказал Митя.

- Ну как же не видишь? Крылышки у нее такие красные, заметные.

- Нет, - сказал Митя, глядя во все глаза на куст.

- Ну, еще на каждом крылышке по две черные точечки, - пояснила Сорока.

- Не вижу, - помахал головой Митя.

- Вот и я не вижу, - вздохнула Сорока и повертела хвостом. - А хвост мой видишь?

- Хвост вижу, - сказал Митя.

- Ну вот, а я его не вижу. Я же тебе говорю, что я совсем слепая. Так что ты мне лучше свой камушек пощупать дай.

Митя доверчиво протянул ладошку. Сорока слетела с ветки, схватила в клюв камешек и взмыла вверх, унося Митино сокровище.

- Эй, куда же ты? Верни камень! - крикнул ей Митя вдогонку. Но Сорока, видно, оказалась не только слепая, но еще и глухая, потому что она даже не обернулась.

Митя побежал было за ней, но вскоре она скрылась за деревьями. Митя с досадой остановился, но тут увидел нечто такое, отчего сразу же позабыл и о сороке-воровке, и о потерянном камне. Перед ним висела РУЧКА. Да, это была самая обыкновенная ручка, какие бывают на дверях в каждой квартире, если только самые обыкновенные ручки могут висеть сами по себе.