Жак полагал, что молчание ему вредно, что он животное болтливое и что важнейшее преимущество его службы, особенно им ценимое, заключалось в возможности наверстать те двенадцать лет, которые он провел с кляпом во рту у своего дедушки, – да смилуется над ним господь!

Хозяин. Так рассказывай же, раз это доставляет удовольствие нам обоим. Ты остановился на каком-то бесчестном предложении лекарской жены: речь шла, кажется, о том, чтобы выставить того, кто пользовал обитателей замка, и посадить на его место ее мужа.

Жак. Вспомнил! Но, простите, минуточку. Надо промочить горло.

Он наполнил большой кубок отваром, налил туда немного белого вина и выпил до дна. Этот рецепт он заимствовал у своего капитана, а господин Тиссо[41], заимствовавший его у Жака, рекомендует это снадобье в своем трактате о народных болезнях. Белое вино, говорят Жак и господин Тиссо, способствует мочеиспусканию, является мочегонным средством, придает вкус отвару и поддерживает тонус желудка и кишок. Выпив стакан своего лекарства, Жак продолжал:

– Итак, я вышел из лекарского дома, сел в коляску, прибыл в замок и очутился среди его обитателей.

Хозяин. А тебя там знали?

Жак. Конечно. Помните некую женщину с крынкой масла?

Хозяин. Отлично помню.

Жак. Эта женщина была поставщицей управляющего и челяди. Жанна растрезвонила всем в замке о милосердии, которое я проявил к ней; это дошло до владельца; от него не скрыли удары ногами и кулаками, которыми я был награжден за свою доброту ночью на большой дороге. Он приказал разыскать меня и перенести к нему. Вот я там. Меня осматривают, расспрашивают, мной восхищаются. Жанна обнимает меня и благодарит.

«Устройте его поудобнее, – говорит сеньор слугам, – и пусть у него ни в чем не будет недостатка… А вы, – обратился он к врачу, – навещайте его поаккуратнее…»

Все было в точности исполнено. Ну-с, сударь, кто знает, что предначертано свыше? И пусть теперь рассудят, хорошо ли, плохо ли отдавать свои деньги, несчастье ли быть избитым… Не случись этих двух обстоятельств, господин Деглан никогда бы не слыхал о Жаке.

Хозяин. Господин Деглан! Сеньор де Мирмон! Так ты был в Мирмонском замке у моего старого друга, отца господина Дефоржа, интенданта провинции?

Жак. Совершенно верно. И юная брюнетка со стройной талией, с черными глазами…

Хозяин. Это Дениза, дочь Жанны?

Жак. Она самая.

Хозяин. Ты прав, это одно из самых красивых и добродетельных созданий на двадцать лье в окружности. Я и большинство посетителей замка Дегланов тщетно предпринимали все, что только от нас зависело, чтобы ее соблазнить; не было среди нас ни одного, кто не совершил бы ради нее величайших глупостей, при условии, что она сделает ради него одну маленькую.

Так как Жак молчал, то Хозяин спросил его:

– О чем ты задумался? Что ты бормочешь?

Жак. Я бормочу молитву.

Хозяин. Разве ты молишься?

Жак. Иногда.

Хозяин. Что же ты говоришь?

Жак. Я говорю: «О создатель великого свитка, чей перст начертал свыше все письмена! Кто бы ты ни был, ты всегда знал то, что мне суждено; да будет благословенна воля твоя! Аминь».

Хозяин. Ты с таким же успехом мог бы помолчать.

Жак. Быть может – да, быть может – нет. Я молюсь на всякий случай и, что бы ни случилось, не стану ни радоваться этому, ни жаловаться, если только буду владеть собой; но, к сожалению, я непостоянен и причудлив, я забываю принципы моего капитана, я смеюсь и плачу, как дурак.

Хозяин. Разве твой капитан никогда не плакал и не смеялся?

Жак. Редко… Однажды утром Жанна привела свою дочь и, обращаясь сперва ко мне, сказала: «Сударь, вы находитесь в прекрасном замке, где вам будет лучше, чем у вашего лекаря. О, в особенности вначале: за вами будут превосходно ухаживать; но я знаю слуг, я достаточно долго служу сама: мало-помалу их усердие остынет. Хозяева не будут больше думать о вас; и если ваша болезнь затянется, то вас забудут – да так забудут, что, явись у вас фантазия умереть с голоду, вам никто не воспрепятствует…» Затем, обращаясь к дочери, она продолжала: «Слушай, Дениза, я хочу, чтобы ты навещала этого человека четыре раза в день: утром, в обеденное время, в пять часов и за ужином. Я хочу, чтоб ты повиновалась ему, как мне самой. Поняла? Смотри, чтоб это было исполнено!»

Хозяин. Знаешь ли ты, что случилось с бедным Дегланом?

Жак. Нет, сударь; но если мои пожелания о его благополучии не осуществились, то не потому, что были неискренни. Он пристроил меня к командору де Лабуле, погибшему по пути на Мальту; командор пристроил меня к своему старшему брату, капитану, который, быть может, умер теперь от свища; капитан пристроил меня к младшему брату, генеральному прокурору в Тулузе, который сошел с ума и которого родня поместила в сумасшедший дом. Господин Паскаль, генеральный прокурор в Тулузе, поместил меня к графу де Турвилю, предпочитавшему отрастить бороду в капуцинской рясе, нежели рисковать жизнью; граф Турвиль поместил меня к маркизу дю Белуа, бежавшему в Лондон с иностранцем; а маркиз дю Белуа поместил меня к одному из своих двоюродных братьев, разорившемуся на женщин и удравшему на Антильские острова; этот двоюродный брат рекомендовал меня господину Герисану, завзятому ростовщику, размещавшему деньги господина де Рузе, сорбоннского доктора, а де Рузе пристроил меня к мадемуазель Ислен, вашей содержанке, поместившей меня к вам, которому я, согласно вашему обещанию, буду обязан куском хлеба на старости лет, если останусь вам верен, а для нашей разлуки как будто нет причин. Жак создан для вас, а вы – для Жака.

Хозяин. Ты переменил немало хозяев за короткий срок.

Жак. Да, меня иногда прогоняли.

Хозяин. За что?

Жак. Я родился болтливым, а все эти люди хотели, чтобы я молчал. Не то что у вас, где я был бы уволен на другой же день, если бы вдруг умолк. Я обладаю пороком, который вам как раз по душе. Но что случилось с господином Дегланом? Расскажите мне, пока я приготовлю себе глоток отвара.

Хозяин. Ты жил у него в замке и никогда не слыхал про его пластырь?

Жак. Нет.

Хозяин. Эту историю мы прибережем на дорогу; а та, другая, чересчур коротка. Он составил себе состояние игрой. Любовь свела его с одной женщиной, которую ты, быть может, видел в замке, – женщиной умной, серьезной, молчаливой, оригинальной и суровой. Однажды она сказала ему: «Или вы любите меня больше игры – тогда дайте слово, что не будете играть; или вы любите игру больше меня – и тогда не говорите мне о ваших чувствах и играйте сколько угодно». Деглан дал слово, что не будет больше играть. «Ни по крупной, ни по маленькой?» «Ни по крупной, ни по маленькой». Лет десять жили они в известном тебе замке, когда Деглану, отправившемуся в город по делу, выпало несчастье повстречать у нотариуса старого своего партнера по брелану, который затащил его обедать в какой-то притон. Там Деглан в один присест проиграл все свое состояние. Его возлюбленная оказалась неумолима. Она была богата; назначив Деглану скромную пенсию, она рассталась с ним навсегда.

Жак. Жаль; он был порядочным человеком.

Хозяин. Как твое горло?

Жак. Плохо.

Хозяин. Оттого, что ты много говоришь и мало пьешь.

Жак. Я не люблю ячменного отвара и люблю говорить.

Хозяин. Итак, Жак, ты у Деглана, возле Денизы, а Денизе мать приказала навещать тебя по меньшей мере четыре раза в день. Ах, плутовка! Предпочесть какого-то Жака!

Жак. Какого-то Жака! Какой-то Жак, сударь, – такой же человек, как и всякий другой.

Хозяин. Ошибаешься, Жак: какой-то Жак не такой же человек, как всякий другой.

Жак. Иногда он лучше всякого другого.

Хозяин. Жак, ты забываешься! Продолжай историю своих любовных похождений и помни, что ты есть и всегда будешь только каким-то Жаком.

Жак. Если бы в лачуге, где мы нарвались на грабителей, Жак не оказался чуть-чуть потолковей своего господина…

Хозяин. Жак, ты нахал! Ты злоупотребляешь моей добротой. Если я имел глупость сдвинуть тебя с места, то сумею водворить тебя обратно. Жак, возьми свою бутылку и свой котелок и ступай вниз.