— Ничего, Карл Иваныч, не огорчайтесь, что-нибудь придумаем, — ободрил начальника Тернов. — Не улетит от нас эта птичка, не сомневайтесь.

Оба сыщика, пошептавшись с дворником и дав ему строгие указания — при появлении темноволосого дружка квартиранта сообщить, в глубочайшем расстройстве пошли по солнечной стороне улицы

Карл Иванович, повидав дружка убийцы, только уверился в мысли, что безухий китаец не был причастен к шпионской деятельности. Вряд ли этот дерзкий шахматист и его дружок занимались шпионажем — не лезли бы тогда на рожон в общении с властью. Наоборот, всячески бы мимикрировали, втирались в доверие, стремились разнюхать что-то ценное под видом дружелюбных бесед… Он досадовал, что никак не может придумать версию случившегося. Если разматывать китайский след, то при чем тут элегантный европеец Балобанов? Подкуплен тайной службой китайской императрицы?

— А не играл ли этот китаец Ерофей в шахматы? — неожиданно спросил он у Тернова. — В его логове шахматы были?

— Нет, Карл Иваныч, ничего подобного не видел, — начинающий юрист понял ход мысли начальника. — Убитый скрывался, это верно. Боялся, что китайские власти подошлют к нему убийц. Оно и понятно, мутил воду в Китае, пренебрегал традициями предков, восхищался Западом, европейской цивилизацией. Призывал выйти из азиатского средневековья. Впрочем, все это может быть легендой прикрытия.

— Вот если б наш Император так держался за традиции предков! — посетовал Вирхов, оставив без внимания последнюю фразу Тернова. — Отрубал бы уши либеральным писакам… А то распоясались. Каждое утро встаешь в страхе: какую еще гадость выдумают и пустят гулять по миру?

Они вышли на Каменноостровский, потолклись у афишной тумбы с телеграммами о военных действиях, почитали о новых назначениях, о пожертвованиях от российских городов на нужды фронта, послушали сплетни. Болтали о падении Порт-Артура и столь же уверенно о полном разгроме японцев. Раздосадованные противоречивостью слухов сыщики двинулись было дальше, но рядом с ними затормозил, обдав их галоши снежной пылью, возница.

— Не прокатить ли, ваш сияство, с ветерком?

Вирхов обернулся на басовитый голос и узрел улыбку с торчащим из бороды длиннющим клыком.

— А, Герасим Силыч! — обрадовался он как старому знакомому вчерашнему извозчику. — Никак тебе от меня не отделаться!

Тот добродушно засмеялся и подождал, пока Вирхов и Тернов угнездятся под полостью.

— Ну, Силыч, как думаешь, победят наши японца? — подстрекнул возницу Вирхов.

Тот, хохоча утробой, поднял руку на аршин от козел.

— Вот экакеньких-то да не одолеть?

— А если побьют?

— Голову то есть об панель тогда себе расшибу. — Возница повернулся и хитро спросил: — Нашли вы, ваш сияство, вчерашнего шутника?

— Еще не успел, братец, — посерьезнел Вирхов, — больно ты скор.

— Зато я нашел, — ухмыльнулся извозчик, натягивая вожжи.

— Погоди-погоди, стой! — встревожился следователь. — Докладывай по порядку.

— Чего уж, дело прошлое, — охотно пояснил Герасим. — Сел он сегодня ко мне, смеется, просит прощения за шутку. Радуется солнышку, да что снег не идет. Деньги сувал — за давешнюю шутку, говорит.

— Ну а ты? А ты? — ошарашенный Вирхов растерялся.

— А что я? Я уж его пуганул. Деньги, знамо дело, взял, чай, трудовые, заработанные. Да пугнул: мол, господин Вирхов сильно гневался за шуткарство ваше. Сердился, мол, как ни рядись, все равно узнают. Дерзит, мол, молодежь.

— Ты, братец, хватил через край, — Вирхов поморщился.

— Пусть знает, как баловать, — назидательно ответил Герасим Быков. — А для пущей острастки, говорю, будет господин следователь личину менять, дабы шутника изловить.

— Это доктор Коровкин предлагал. Несерьезно, конечно, — пояснил следователь удивленному Тернову и вновь обернулся к вознице: — А где ж ты встретил этого шутника?

— На Выборгской у вокзала. Случайно.

— А ты уверен, что случайно? Не поджидал ли он тебя умышленно?

— Не, откуда ж ему знать, что я там проезжаю? Я его завсегда от Шахматного клуба возил.

— И куда ж ты его отвез сегодня? — вступил Тернов. — На патриотическую манифестацию?

— Куда ему! — обиделся извозчик. — Поехал кутить в ресторан «Семирамида»!

Впервые в жизни доктору Коровкину не дали возможности оказать медицинскую помощь пострадавшему. Толпа на Дворцовой после минутной заминки стала стремительно рассыпаться во все стороны, увлекая за собой доктора и Муру. Тотчас в дело вступили конные казаки и полицейские, криками понуждая очистить место преступления. Они без разбора хватали замешкавшихся зевак и сгоняли их в кучки, размахивая нагайками.

Доктор не выпускал руки Марии Николаевны Муромцевой, так неосмотрительно завлекшей его на манифестацию. Он давно бросил злосчастный флаг и старался уберечь девушку от толчков. Мура, будучи в шоковом состоянии, повиновалась. Наконец, они остановились. Над северной столицей по-прежнему сияло низкое холодное солнце. Оно раскидывало ослепительные искры на заснеженных крышах, на сугробах, на белоснежных ветвях деревьев Александровского сада. Солнце заглядывало в глаза бежавшим, и растерянные люди спотыкались и жмурились от дразнящего, слепящего света. Им не верилось, что нашлись изверги, уроды, душегубы, которые оказались глухи к патриотическому воодушевлению горожан, нечувствительны к ласковым словам Государя, и исполнили гнусное преступление прямо в гуще народной.

— За что убили этого человека? — Мура подняла бледное лицо к доктору.

— Расследование установит, — мягко ответил Клим Кириллович. — Одно могу сказать точно: удар, судя по расположению рукоятки, смертельный.

— У меня плохие предчувствия, — сказала Мура, как-то по-старушечьи поджимая губы. — Эта война с Японией… Плохое предзнаменование.

— Неужели вы думаете, что Япония одержит победу над Россией? — иронически спросил доктор, питавший антипатию к мистическим темам. — Может быть, вас отвезти домой? Какие у вас планы?

— Я не вижу наших бестужевок, — Мура растерянно озиралась. — Разбежались… Испугались… Я боюсь за Брунгильду.

Доктор вздрогнул.

— Она тоже была здесь? Втайне от родителей?

— Нет, доктор, нет, — Мура опустила глаза, — все значительно хуже.

— Говорите яснее, — доктор похолодел. — И по существу.

Но Мария Николаевна Муромцева не нашла в себе сил сообщить доктору Коровкину в такой момент о семейной драме.

— Позже узнаете, — ответила она уклончиво, чем еще больше встревожила друга семьи.

— Тогда едем прямо на Васильевский! — решительно заявил Клим Кириллович.

— Нет-нет! Только не туда! — воскликнула Мура и тут же поникла. — То есть я хочу сказать, что мне еще надо в свое бюро. До обеда мы успеем.

Ей очень хотелось оттянуть неприятный момент; интуиция подсказывала, что время как-то развяжет все узлы, завязанные минувшим днем.

— В бюро? — доктор усмехнулся. — Неужели у вас есть дело?

— Вы напрасно иронизируете, милый Клим Кириллович, — обиделась Мура. — Дело есть. Задаток получен. И я обязана провести расследование. Полагаю, имеются затруднения. Иначе Бричкин сегодня бы меня оповестил. Прислал бы с утра посыльного. А он молчит, будто в рот воды набрал.

— А в чем ваше новое дело? — полюбопытствовал доктор, оглядывая улицу в поисках свободного экипажа.

— Узнаете в бюро, — мрачно пообещала Мура. — Жаль, что клиента не увидите, а то проверили бы свои знания в области психиатрии, поставили бы диагноз.

— Вы сомневаетесь в умственной полноценности клиента?

— Не то что бы сомневаюсь, — протянула Мура, забираясь в сани.

— Час от часу не легче! — сердито оборвал ее доктор. — Вы убьете своих родителей! Они знают, что вы имеете дело с умалишенными?

Всю дорогу до Пустого переулка седоки молчали. В их сознании проносились обрывки впечатлений дня вчерашнего — и нынешнего…

На Большом проспекте Петербургской стороны навстречу им попались сани, в которых жались друг к другу следователь Вирхов и его помощник Тернов.