– Дочь твоя в надежных руках, с матерью. Да и по закону шестилетней девчонке положено быть с матерью. Захочешь – можешь видеться с ней раз в неделю…
– Но есть кое-какие обстоятельства, из-за которых она по закону принадлежит мне.
Он нарочно повысил голос, чтобы было слышно на улице.
– Ты на что намекаешь? – с вызовом спросил Илеш. Легавый поспешил вмешаться:
– Так мы ни до чего не договоримся.
– Я ни в чем перед тобой не виноват.– Голос Илеша звучал уверенно.– Сама судьба так решила. Долг – да-да, мой долг мужчины повелел мне так поступить. И все ради нее, ради этой девочки…
Мужской долг, гадюка. Не долг, а предательство, двойная измена. Топор, занесенный над головой, и веревка от виселицы… Но все-таки надо увидеть Сану. И он со всем хладнокровием, на которое в этот миг был способен, сказал:
– Девочка ни в чем не нуждалась. У меня же оставались деньги, много денег…
– Это те, что ты награбил? – взорвался легавый.– Те, от которых отпирался на суде?
– Хотя бы и так. Куда они подевались?
– Да ни гроша у него не было! – завопил Илеш.– Клянусь вам, они в такой нужде остались – врагу своему того не пожелаю. А я – я только исполнил свой долг…
Саид не выдержал:
– Хотел бы я знать, откуда это вдруг у тебя взялись денежки, чтобы жить припеваючи, да еще и других содержать?
– А кто ты такой, что я должен перед тобой отчитываться? – рассвирепел Илеш.
– Не горячись, Саид! – сказал подлипала.
– Что до меня,– вмешался легавый,– так мне все ясно. Я тебя насквозь вижу. Да только не трудись понапрасну, кроме как о дочке, ни о чем я тебе говорить не дам.
Саид усмехнулся, отвел глаза. Придется уступить.
– Что ж, будь по-вашему, господин полицейский…
– Да, да, я тебя раскусил, но из уважения к этим людям все-таки позволю тебе повидаться с дочкой. Давайте ее сюда. Неплохо ведь и ее спросить тоже…
– Это как же, господин полицейский?
– Я ведь понимаю, чего ты добиваешься, Саид. Девчонка тебе не нужна, да и девать тебе ее некуда. Когда-то еще сам найдешь приют! Но из жалости, справедливости ради тебе ее покажут. Приведите девочку!
И мать. Пусть мать приведут тоже. Пусть встретятся взгляды. Может, хоть тогда я разгадаю эту дьявольскую тайну. Топор и веревка от виселицы…
Илеш пошел за девочкой. За дверью послышались шаги, и сердце больно сжалось. Саид закусил губу. Подступившая волна нежности и радостного нетерпения унесла и злобу и гнев. Вот и Сана – удивленно озирается вокруг.
Илеш держит ее сзади за плечи. Пришла все-таки. Как же я ждал тебя! В красивом белом платьице, а на ногах босоножки, тоже белые, и проглядывают накрашенные ноготки. Смуглое личико, темные, зачесанные наверх волосы. Он так и пожирал ее глазами. А она недоверчиво переводила взгляд с одного лица на другое. Его лицо ей особенно не понравилось – ведь он рассматривал ее пристальней всех. И, чувствуя, что именно к нему ее заставляют подойти, она принялась изо всех сил упираться и пятиться назад. Он глядел на нее не сводя глаз, но на сердце стало холодно и пусто. Осталось только одно чувство – сознание утраты. Чужая. А глаза такие же, как у него. И такой же узкий овал лица. И нос с горбинкой. А вот – чужая! Где же голос крови? Или он тоже предал? И почему все-таки так хочется прижать ее к груди?
– Вот твой отец,– небрежно бросил легавый. А Илеш с бесстрастным лицом добавил:
– Поздоровайся с папой. Бедная мышка. Чего боится? Если бы она только знала, как мне дорога. Он протянул навстречу ей руку и судорожно глотнул: в горле стоял ком. Ободряюще улыбнулся, но девочка сказала: «Нет!» – и попятилась назад. Илеш преградил ей путь. Она закричала: «Мама!» – но Илеш снова легонько подтолкнул ее вперед:
– Поздоровайся с отцом!
Глаза присутствующих загорелись злорадным блеском. И Саид понял: тюремные муки не так уж тяжелы.
– Подойди ко мне, Сана! – В голосе его звучала мольба. И, чувствуя, что не вынесет отказа, он привстал ей навстречу.
– Нет!
– Я твой отец!
Она удивленно взглянула на Илеша. Саид упрямо повторил:
– Я твой отец, я! Иди сюда!
Она продолжала упираться. Тогда он – уже с силой – потянул ее к себе. Она закричала. Он прижал ее к груди, она заплакала и оттолкнула его. С отчаянием, понимая, что проиграл, он пытался ее поцеловать, но она отворачивала лицо, и он сумел поцеловать только руку, которой она отбивалась с безжалостной яростью.
– Да не бойся же, я твой отец, понимаешь?
У нее так же пахли волосы, как у ее матери, и этот знакомый запах заставил его вздрогнуть. А девочка отбивалась и горько плакала, пока легавый наконец не вмешался:
– Ты все-таки потише, она ведь тебя не знает!
С чувством горечи он отпустил ее, сел и злобно процедил:
– Я ее заберу! Последовало минутное молчание.
– Ты сначала успокойся…– начал было Баяза. Но Саид стоял на своем:
– Она должна быть со мной.
– Это уж решит судья! – отрезал легавый и вопрошающе повернулся к Илешу: – Ведь так?
– Мое дело – сторона, но ее мать без суда на это не пойдет.
– Я так и говорил с самого начала,– сказал легавый.– Короче – суд, и никаких разговоров.
Саид чувствовал, что еще немного, и он взорвется от ярости. Но надо сдерживаться. В конце концов, он пришел сюда не за этим.
– Будь по-вашему. Суд так суд!
– Как видишь,– сказал Баяза,– девочка живет хорошо, ни в чем не нуждается.
А легавый не преминул ввернуть:
– Ты бы сперва подыскал себе честный заработок… Но Саид уже овладел собой.
– Что ж, все это верно… Жалеть мне не о чем. Подумаю еще раз, должно быть, и вправду лучше забыть о прошлом, поискать работу, чтобы со временем было куда взять дочь…
И снова воцарилось молчание, на этот раз изумленное, и недоверчиво забегали глаза. Легавый зажал четки в кулак.
– Значит, с этим покончили?
– Какие еще книги?
– Мои.
– Да их, поди, все растрепала Сана,– воскликнул Илеш.– А если остались какие, сейчас принесу.
Он вышел и вскоре вернулся с небольшой стопкой книг, положил их на пол посредине комнаты. Сайд принялся перебирать их.
– И в самом деле почти все пропали! Экая досада!
– С каких это пор ты стал таким ученым? – насмешливо спросил легавый и поднялся, давая понять, что разговор окончен.– Может, ты и книжки воровал?
Все заулыбались. Сайд молча собирал книги. Он не улыбался.
II
Дверь не заперта. Она всегда бывала открытой, даже и в те далекие времена. Он шел сюда по горной дороге. Приют милосердия… Квартал Дарраса, укрытый отрогами горы Мукаттам… Сколько с ним связано воспоминаний…
Кругом дети, песок, расплавленный жар, и он, Саид, задыхающийся от волнения и усталости. Взгляд невольно останавливается на маленьких девочках. Прячась от палящего солнца, полеживают в холодке бездельники. Сколько их?.. На пороге он на минутку остановился и огляделся вокруг, припоминая, когда был здесь в последний раз. До чего же прост этот дом. Должно быть, так жили еще при Адаме. Просторный некрытый двор, в левом углу высокая пальма с погнутой макушкой. Направо – открыта дверь в единственную комнату. В этом странном доме не было запертых дверей. Сердце учащенно забилось, и мысли унесли его к далеким, милым дням… Детство, отцовская ласка, грезы о чем– то неземном, неясном… Фигуры дервишей, раскачивающихся в такт песнопениям. .. И имя Всевышнего, трепетом отзывавшееся в душе. «Смотри, слушай, учись, открой свое сердце»,– говорил, бывало, отец. И радость, рожденная пением и еще предвкушением зеленого чая. Как-то ты поживаешь, владыка, шейх Али Гунеди? Из комнаты донесся голос – хозяин заканчивал молитву. Саид улыбнулся и, подхватив свои книги, решительно переступил порог.
Вот и сам шейх. Скрестив ноги, он сидит на молитвенном коврике и с отрешенным видом что-то бормочет. Все та же комната. В ней почти ничего не изменилось. Циновки, правда, новые – не иначе как постарались ученики,– а у западной стены прежнее скромное ложе, возле которого на полу пляшет пробравшийся через окошко луч заходящего солнца. Остальные стены почти скрылись за полками с книгами. Запах ладана, такой застарелый, что кажется, будто смола не обновлялась десятки лет. Саид опустил книги на пол и подошел к шейху.