Эвелин застонала, содрогаясь всем телом, чувствуя тяжелую мощь крупного тела Томаса. Она что-то бормотала, он, принимая пыл ее возрастающей страсти, целовал ее еще настойчивее, его язык решительно раздвинул губы Эвелин и нетерпеливо метался внутри ее рта, проникая все глубже и глубже. Томас уже не боялся ее сопротивления, отпустил ее руки и пробирался сквозь тонкую ткань рукавов к ее хрупким плечам.

Солнце светило на них сквозь кружево листьев, тени скользили по полузакрытым глазам Эвелин, она наслаждалась теплой волной возбуждения, прокатывающейся по всему ее телу от его требовательных, жарких прикосновений. Он понял ее желание… Его тяжелые сильные руки бережно сползли к ее груди, и он погладил отвердевший сосок на груди Эвелин мягкими пальцами. Горячая волна прокатилась по всему ее телу, и она не смогла сдержать конвульсивной дрожи.

Несмотря на полное подчинение волне эмоций Эвелин самым отдаленным уголком сознания удивлялась накалу собственных чувств. Впервые в жизни она готова была отдать все на свете ради этих мгновений. Она открыла глаза и встретила его сияющий взгляд, торжествующий и нетерпеливый, полный желания. У нее закружилась голова и сладко защемило сердце.

— Томас…

Он оторвался от ее губ и простонал:

— Боже!.. Как хорошо… Правда?

Она видела его страстность, слышала тяжелое дыхание, чувствовала искренность его порыва…

Это было не просто хорошо, это обжигало как пламя…

— Остановитесь… Мы не должны, — задыхаясь, вымолвила Эвелин.

На мгновение она испугалась, что не сможет сдержать яростный порыв Томаса Айвора, но он заставил себя отпустить ее и со стоном свалился рядом с ней на траву, тяжело дыша.

Эвелин села, подобрала ноги под себя, поправила растрепавшиеся волосы и стала растирать затекшие запястья.

— Зачем вы так стягиваете свои роскошные волосы? — Томас открыл глаза и теперь наблюдал за манипуляциями Эвелин. — Какой смысл иметь длинные волосы, если их прячешь?

— Это придает серьезность, — объяснила Эвелин.

— Вы так больше похожи на учительницу. Хотите отомстить мне за мои ошибки? Или сыграть на моей слабости к женщинам-учителям?

Его намек на мать Сандры заставил Эвелин покраснеть, а смешок, сопровождающий его слова, дал ей понять, что Томас Айвор окончательно пришел в себя.

— Теперь вы вовсе не кажетесь холодной, Эвелин, напротив, вы горячи до безрассудства.

— Вы не должны были так накидываться на меня…

— Почему? — Он заложил руки за голову. — Мы оба получили удовольствие… Кому какое дело до легкой безвредной шалости под лучами солнца?

Безвредной? Она-то чуть не потеряла сознание!

— В бассейне все еще слышен визг юных леди. Что скажут их родители, если дети примчатся домой с горящими глазами и взахлеб будут рассказывать, что они видели… Кажется, вы собирались снять с меня все подозрения, а не давать повода для новых сплетен, — напомнила Эвелин.

Он приподнял голову и укоризненно посмотрел на нее.

— Тогда вы не должны так страстно целоваться.

— Я… это получилось неожиданно.

— Как логично, — засмеялся Томас Айвор. — Если бы вы ожидали, что придется целоваться, то не стали бы этого делать. Вы так и поступали на свиданиях с Брюсом Селдомом? Жаль беднягу.

Как бы он торжествовал, если бы знал, что их близость с Селдомом дошла только до поцелуев в щечку при прощании.

— Я думаю, он еще не вышел из мальчишеского возраста. Держу пари, каждая женщина для него леди, да еще и на пьедестале.

— А для вас?

— Для меня? Для меня — петля на шее.

— И после этого вы удивляетесь, почему ваша дочь постоянно дерзит, — насмешливо сказала Эвелин, собирая разбросанные книги. — Надеюсь, вы так не думали о своей матери?

— Мама смеялась бы до упаду, если бы я назвал ее «леди», — серьезно ответил Айвор. — Она была барменшей, простой и открытой, и всегда старалась видеть в людях и в жизни лучшие стороны. Мы жили на окраине Брайтона, в баре она работала допоздна, но, приходя домой, находила силы рассказать нам что-нибудь смешное. Она была грубоватой, но очень честной.

Так вот откуда его обостренное чувство справедливости, желание защищать, готовность браться за такие дела, от которых все давно отказались!

— Теперь быстро рассказывайте, чему вы так таинственно улыбались. Или вы предпочитаете продолжить нашу борьбу в траве? — Он выразительно посмотрел на разбросанные книги.

— Это все притворство.

— Что? — не понял Томас Айвор.

— Грубость Сандры, ее крашеные волосы. Дома она не такая.

— Не может быть! Вы уверены?

Эвелин почувствовала свое превосходство и стала объяснять положение.

— Поверьте мне. Я много работала в школе, и знаю этот возраст. Она проверяет вас. Выкрасилась она, скорее всего, в парикмахерской по дороге сюда. Грубые словечки переняла от приятелей Альфреда, а остальное — ее причудливая фантазия.

— Вот чертенок!

— Она на всякий случай защищается. Не забывайте, что ее мама — педагог. Было бы нелепо, если бы у учительницы была такая невоспитанная дочь. Дома она послушна, иначе откуда появляются ее хорошие манеры, когда она хочет и когда ваши требования совпадают с ее интересами?

— Допустим… — согласился Томас Айвор. — Но я не знаю, сколько я смогу терпеть ее фокусы. Не хочется делать наказания постоянной формой наших отношений, заставлять Сандру думать, что она мне в тягость.

— Об этом можно не беспокоиться. Скоро начнутся занятия, и она вместе с Альфредом и Шейлой с утра до обеда будет занята делом.

— А потом она будет под вашим присмотром, — вкрадчиво напомнил он. — Вы согласились на сделку. — В его глазах вновь заплясал опасный огонек. — Даже если вы по-прежнему будете работать в колледже, в чем я не сомневаюсь, я настаиваю на продолжении ваших занятий. Вы сами видите, как нужно Сандре внимание. Вы ей нужны.

Как оказалось, Эвелин была необходима не только Сандре. Все последующие дни Томас Айвор появлялся во время их занятий, и, хотя Эвелин избегала оставаться с ним наедине, она быстро поняла, что фактически играет роль буфера между отцом и дочерью, так как их взаимная тяга друг к другу обычно принимала форму довольно агрессивных стычек.

Чаще всего Сандра и Эвелин заранее намечали план работы и спокойно занимались пару часов, пока Альфред раскатывал по окрестностям в роскошной машине дяди. Томас Айвор разрешил племяннику брать его автомобиль в компенсацию за запрещение поездок на тренировки. Шейла обычно уезжала с братом, так что в доме было тихо. Эвелин расспрашивала Сандру о школьных делах и помогала ей готовить уроки. Единственным предметом, который Эвелин не знала, была математика, но, к счастью, Шейла хорошо в ней разбиралась и с удовольствием помогала, когда было надо младшей кузине. Часто случалось, что к ним заходил Томас Айвор с бокалом черри-бренди или лимонной водки, садился в кресло и, медленно потягивая напиток, рассказывал интересные «истории из зала суда».

В пятницу вечером Эвелин была приглашена в ресторан. Брюс Селдом, видимо, решил возобновить их неформальные встречи. Помня, что Томас Айвор, как сообщила Сандра, куда-то вечером уезжает, Эвелин решила принять приглашение. Поэтому она поехала в «Вязы» прямо из колледжа, не заезжая, как обычно, домой.

Альфред открыл ей дверь, и Эвелин увидела в прихожей пару чемоданов. Заметив ее удивленный взгляд, Альфред уныло объяснил, что они с Шейлой собираются уезжать.

— Мама с папой прилетели вчера ночью и хотят забрать нас домой. — Он был явно расстроен, возможно, родители еще и отругали его за устроенную без разрешения вечеринку. Эвелин пробормотала положенные вежливые слова и спросила его, где Сандра. — Дома. Сидит, играет на рояле. Она способна играть или слушать записи целую вечность, — проворчал он. — Идите в гостиную, если вам еще не надоело ее слушать.

Звуки музыки были слышны и через деревянные стены. Эвелин сразу узнала одну из органных прелюдий Баха в переложении для фортепиано. Стараясь не шуметь, Эвелин шла по коридору и гадала, чье исполнение слушает Сандра. Осторожно приоткрыв дверь, Эвелин была поражена, увидев девочку за инструментом. Ее лицо было серьезно, глаза не отрывались от пальцев, стремительно летающих по клавишам.