Дина. Что с ним?

Ст. студент. Ничего, ничего особенного. Ах, Дина, да успокойтесь же! У него слегка болит голова. Он здесь, у меня.

Онуфрий. Лежит. Тенор — лежишь, брат?

Молчание.

Ст. студент. У него голова болит.

Бледный, но уже причесанный, выходит Тенор и молча здоровается.

Дина. Вы нездоровы, Александр Александрович?

Молчание.

Тенор. Нет, здоров. Они шутят.

Ст. студент. Александр Александрович действительно не совсем здоров.

Дина. Я вижу… Как вы хорошо устроились, Петр Кузьмич, — вы не скучаете по вашей Сибири? Это ваши лекции? Какой прилежный — учитесь. Онуфрий Николаевич, он читает лекции. Однако мне надо идти, я совсем и забыла, что меня ждет извозчик. Где же пальто? Это все вы, Петр Кузьмич, с вашим гостеприимством.

Онуфрий. Посидите, Дина, куда торопиться. Сегодня ужасный холод. А извозчика вашего мы отпустим. Верно, дядя?

Дина. Вы думаете, что на извозчике холоднее?

Онуфрий. Неизмеримо! (Берет Старого Студента под руку.) Да пойдем, дядя, что стал!

Ст. студент(упираясь). Вы меня извините, Дина, если я на несколько минут…

Дина. Пожалуйста.

Онуфрий. Ну, идем, идем. Стамескина, кстати, проведаем, да я еще тебе свеженький анекдот из римской жизни расскажу. Когда Тарквиний Гордый… (Уходя, тихо.) Нельзя так, дядя, а то и лохмач этот будет над тобой смеяться. Дневник, лирика, эка куда ты забрался!..

Дина и Тенор одни. Молчание.

Дина. Я все понимаю, Александр Александрович.

Тенор. Тем лучше.

Дина. Вы давно здесь прячетесь?

Тенор. Со вчерашнего, кажется, вечера… Да — со вчерашнего вечера.

Дина. И все лежите… там?

Тенор. Да, преимущественно. Немного и хожу.

Дина. И когда я пришла, вы продолжали лежать? И когда услыхали мой голос, продолжали оставаться там? Вы подумали, Александр Александрович, в какое положение перед этими господами вы ставите меня? Вы подумали, в какое положение вы ставили меня вчера, когда на собрании говорили: Тенор трус, Тенор прячется, а я должна была лгать, что вы больны?

Тенор. Самолюбие, Дина?

Дина. Да, самолюбие, которого, к сожалению, у вас нет. Прятаться от меня, здесь за перегородкой, на чужой постели, сдерживать дыхание, чтобы не услыхали. (Смеется.) Вчера при голосовании смеялись, что Тенор и здесь бережет свой голос, — теперь я понимаю, что это значит. (Презрительно.) Подайте мне пальто.

Тенор. Я избегал объяснения, Дина, — знал, что сейчас оно ни к чему не приведет, но если вы хотите… Я на сходку не пойду.

Дина. А? Мне казалось, что вы пойдете.

Тенор. Нет, не пойду. Вы знаете, Дина, что ради таланта я превратил свою жизнь в тюрьму?

Дина. Знаю.

Тенор. Что я создал для себя режим хуже арестантского режима? Ха-ха-ха, что такое арестант? Я был несвободнее арестанта. И я не хочу для какой-то вздорной истории, в которой не вижу смысла, — я не хочу жертвовать своим талантом.

Дина. А мне всегда казалось, что талант — это свобода. И мне… непонятен талант, для развития которого необходимы арестантские роты.

Тенор. Я всегда знал, что ты не любишь меня. Только самолюбие и ни на йоту ни жалости, ни понимания. Ты не любишь меня.

Дина. Кажется… вы правы.

Тенор. Ты сама должна была сказать мне: «Не ходи. Им нечего терять, а твоя жизнь, твой талант нужен для них же».

Дина. Да? Так вот как. А мне казалось, что есть минуты, когда все мы должны идти рядом, даже и таланты. Как вы думаете, Александр Александрович?

Тенор. Это говорит Стамескин! Ты повторяешь слова Стамескина, Дина! Ха-ха-ха!

Дина(вставая). Нет, это говорю я! А Стамескин говорит другое — что вы трус и карьерист.

Молчание.

Тенор. И ты не ударила его, Дина?

Дина. Нет, за что ж? Я с ним согласна.

Молчание.

Тенор. Прикажете подать пальто?

Дина. Пожалуйста. Нет, не трудитесь, ботики я сама надену.

В двери стучат.

Дина. Войдите! А, Петр Кузьмич! А я ухожу.

Ст. студент. Не смею удерживать.

Дина. Как у вас мило! Благодарю вас, Онуфрий Николаевич, да, это моя муфта. Очень мило! Это ваша спальня?

Тенор. Да. Тут спит наш старик. (Неуверенно хохочет.) Ха-ха-ха!

Онуфрий. Эка развеселился наш Тенор.

Дина (весело). Я ему сказала, что он трус и карьерист, и он не может прийти в себя от радости. Прощайте!

Быстро выходит, Старый Студент поспешно накидывает пальто и устремляется за нею.

Ст. студент. Дина! Подождите, я вас провожу. Ах, Господи — Дина!..

Уходит. Молчание.

Онуфрий. Какой проворный стал. Вот что значит шведская гимнастика. Без калош побежал — какое неблагоразумие!.. Ну как, Тенор, плохо?

Тенор с силою ударяет кулаком по столу, так что падают рюмки.

Тенор. Я ей покажу! (Всхлипнув.) Я ей покажу!

Онуфрий. Покажи, покажи.

Тенор. Я всем вам покажу, что значит Тенор. Вы еще придете просить прощения, что обидели человека. За что? За что она меня оскорбила? Я думал, что она мне просто скажет, и я ей объясню, и она поймет… ну, не согласится, — а это что же? Ведь она же меня знает.

Онуфрий. Кроваткой повредил, кроваткой. Поза некрасивая.

Тенор(садится и опускает голову). Неужели я такая свинья! Онуша, ты человек справедливый, скажи ты мне!.. Онуша, неужели я такая свинья?

Онуфрий(гладя его по спине). Свинья, братец, свинья! Свинья, да еще такая большая…

Предвечерний тихий час в номерах Фальцфейна. Горит электричество.

В комнате Старого Студента. Тишина; все чисто, на всем печать строгого, немного щепетильного, Стариковского порядка. Сам Старый Студент сидит за столом и, откинув назад седую голову, что-то пишет в клеенчатой тетрадке; одет в новенькую серую тужурку и сатиновую, светлую в крапинках рубашку. Видно, что он нездоров: горло завязано чистым платком; в утомленных, не то больных, не то мечтательных глазах чувствуется легкий жарок. Постарел.

Кончает писать и аккуратно складывает тетрадку. Зажигает свечу и рассматривает перед зеркальцем горло — качает головой и, сняв платок, мажет шею йодом. Смотрит на часы. Ходит по комнате. Скучает.

Стук в дверь.

Ст. студент. Войдите. Ах, да там заперто! Сейчас, сейчас отопру.

Входит коридорный Капитон с покупками.

Ст. студент. Это вы, Капитон! Ну что, все взяли?

Капитон. Все. Малины сушеной взял на двугривенный, меньше в аптеке не дают.

Ст. студент(разбирая покупки и пузырьки). Так. Малина… нашатырь… салициловый натр… Я же просил вас, Капитон, взять хину в облатках — ну как я ее глотать буду? Всегда вы перепутаете, Капитон, за чем вас ни пошлешь.

Капитон. Не знаю, они по вашей записке отпускали. Народу в аптеке много, насилу добился. Да — сыру-то этого, как его?

Ст. студент. Тильзитского, — ну?

Капитон. Нету. Я голландского взял, полголовки. Самовар сейчас подавать или погодить?

Ст. студент. Нет, погодите. Я на ночь малину буду пить; вы и чайничек другой захватите, для малины. Постойте, куда торопитесь… Ну что: много народу на Тверской?

Капитон. Много, нельзя сосчитать. Какие вверх идут, какие вниз, у кого какое расположение. Девки ржут, как кобылы. Одна и говорит мне: «Кавалер, вы что несете?» А я ей говорю: «Кавалеров тут нету, кавалеры по той стороне ходят», — она и отошла.