Еще с утра она приказала своим доверенным слугам переодеться в платье простолюдинов и занять места у самых ворот Ристалища. Стражники тоже были предупреждены, и в кустах стояла наготове крытая повозка, запряженная парой крестьянских лошадей. О, как герцогине хотелось, чтобы все эти хлопоты оказались ненужными, но сердце, сжавшееся в холодный комок, не оставляло места надежде.

И вот поединок закончен, победитель, гордо подбоченясь, подошел за наградой, а за его спиной верные слуги герцогини, метнувшись к распростертому телу, быстро положили его на широкое полотнище и бегом вынесли за ограду. Один из слуг поймал коня и подхватил с песка обломки меча.

Лавиния со своего возвышения с трудом могла разглядеть, что там происходит. Грозовые черные тучи ползли совсем низко, и было темно, как поздним вечером. Когда вдалеке сверкнула молния, в ее неверном свете герцогиня с облегчением увидела, что поверженный киммериец и его вороной конь исчезли с Ристалища. Вернувшись во дворец и переодевшись в сухое платье, она отослала служанок. Заперев дверь спальни на засов, она проскользнула в потайной ход и, свернув в узкий боковой коридорчик, вошла в маленькую комнату — ту самую, где спал сейчас раненый киммериец. Она еще раз взглянула на Конана — тот дышал глубоко и ровно.

А вчера… Герцогиня снова задрожала, вспомнив лежавшее на полу окровавленное тело. Повинуясь ее негромкому приказу, слуги быстро сняли с киммерийца доспехи и кольчугу, разрезали и стащили пропитавшуюся кровью рубаху и кожаные штаны. Встав на колени, Лавиния осторожно отняла от шеи тряпку, прикрывавшую рану, и невольно вскрикнула от ужаса: ей показалось, что голова почти отделена от туловища. Под ее рукой, лежавшей на груди киммерийца, вдруг гулко стукнуло сердце, еще и еще раз, из растерзанного горла вырвался слабый хрип…

Герцогиня, велев слугам подождать в коридоре, осторожно покрыла мазью края глубокой раны — и кровь мгновенно перестала течь. Она еще раз дрожащей рукой помазала рану, спрятала коробочку и замотала шею чистым холстом.

Позвав слуг, она велела им переложить киммерийца на ложе, подождала, пока они наведут порядок в комнате, и проводила их до выхода в сад. В их молчании она могла быть уверена, как в своем собственном, — эти люди верно служили еще ее отцу, и ради нее, герцогини Лавинии, были готовы в огонь и в воду.

Позже, покинув пир, она снова вернулась сюда и долго сидела, глядя на осунувшееся лицо со сведенными бровями, тревожно прислушиваясь к хриплому дыханию, вырывавшемуся из запекшихся губ…

И вот сейчас, утром, рана уже затянулась, Конан открыл глаза и узнал ее, Лавинию… Она встала, заботливо укрыла спящего киммерийца и, еще раз оглянувшись, тихо выскользнула за дверь.

Оказавшись снова у себя в спальне, Лавиния сняла вуаль с небрежно подобранных волос, сбросила темное платье и надела легкое ночное одеяние. Постояла перед зеркалом, с удовлетворением глядя на свое исхудавшее лицо и синие круги под лихорадочно блестевшими глазами. Легонько ударив по жалобно зазвеневшему гонгу, она нетвердой походкой подошла к ложу и бессильно опустилась на смятые покрывала.

Служанка, впорхнувшая в спальню на ее зов, испуганно подошла ближе и воскликнула:

— О, моя госпожа! Я сейчас позову лекаря!

— Принеси побольше освежающего питья, а то я вся горю, и пришли ко мне Йонду. А потом зови лекаря, хотя я и сама знаю, что со мной… Вчера было так холодно, и еще этот дождь… Ну, беги скорей! — И она, прикрыв глаза, откинулась на подушки.

Вскоре дверь неслышно отворилась, и, осторожно ступая по мягкому ковру, в спальню вошла Йонда, неся большой кувшин с душистым напитком из лесных ягод. Герцогиня приоткрыла глаза и шепотом велела девушке приблизиться. Поставив кувшин, Йонда подошла к самому изголовье и опустилась на колени, встревоженно глядя на свою госпожу, такую бледную и измученную.

— Йонда, пока никого нет, слушай меня внимательно: несколько дней я буду больна, очень больна, и только тебе я позволю заходить в спальню, — Лавиния быстро шептала, с опаской поглядывая на дверь, — я знаю, ты девушка смелая и преданная, поэтому только тебе я доверю мою тайну…

Она долго что-то тихо говорила, а служанка, склонившись почти к самым ее губам, время от времени кивала. Но вот за дверью раздались встревоженные голоса, и девушка, проворно вскочив, бросилась в смежную комнату.

Когда на пороге появился герцог в сопровождении лекаря, герцогиня уже была укутана пуховым одеялом. Голова ее бессильно покоилась на подушках, глаза полузакрыты.

— Лавиния, душа моя, что с тобой?! Вчера вечером ты сказалась нездоровой, но я подумал, что это всего лишь каприз. Однако теперь вижу, что ты и впрямь больна!

— Да, мой герцог, вчера был такой холодный день… Я очень замерзла и к тому же промокла… — Она замолчала, проводя языком по пересохшими губам.

Лекарь, с важным видом подойдя с другой стороны ложа, ощупал морщинистой рукой лоб герцогини, подержал запястье худыми пальцами и медленно произнес:

— М-м-м… Жар в крови усмирит прохладное питье… Я вижу, девушка, ты уже принесла его? Очень хорошо… Я дам тебе целебный сбор, ты смешаешь его с подогретым вином и будешь давать госпоже, как только она проснется… Несколько дней в тепле и покое — и все пройдет, да, все пройдет! — Он покивал головой, отпустил руку герцогини и, поклонившись герцогу, поманил за собой служанку. Когда они вышли, Лавиния повернула голову и чуть слышно спросила:

— Ты назначил этого… Ферндина… своим Главным Советником?

— Тебя еще и это огорчает, я знаю… Ну почему ты так недоверчиво к нему относишься?! Ладно, об этом после, сейчас ты больна… Барон Ферндин на две-три луны отбыл в свое новое поместье, а потом, когда он вернется, я и назначу его на место старого Дисса. Его, и никого другого! Такова моя воля! — Он неожиданно рассердился, вскочил и стал ходить по спальне из угла в угол.

— Подойди сюда, Оргельд, мне трудно громко говорить! — Лавиния слабым жестом протянула к нему руку. Внутри ее все содрогалось от бешенства, но глаза смотрели кротко и беспомощно. — Вот так, сядь рядом и послушай! Он отбыл в Редборн, ведь именно это поместье ты ему пожаловал?

— Да, дорогая, но он скоро вернется.

— Наверное, ты прав, я по-женски чего-то в нем не понимаю… Если ты считаешь, что он достоин, — пусть будет твоим Советником… А сейчас я хочу спать… И завтра буду спать, и послезавтра… Пусть Йонда занавесит окна и никого ко мне не пускает. Если мне что-нибудь понадобится, я пришлю ее — она смышленая девушка.

Герцогиня устало прикрыла глаза и отвернулась. Герцог, занятый своими мыслями, рассеянно погладил ее горячую руку, лежавшую поверх одеяла, и быстро пошел к двери.

Днем Лавиния еще пару раз бесшумно заглядывала в потайную комнату, но киммериец крепко спал. Ближе к вечеру она взяла принесенные Йондой кушанья и, оставив девушку в спальне, спустилась к раненому. Он лежал на спине, подложив руки под голову, и сразу повернулся, услышав звук отпираемой двери.

Увидев герцогиню, Конан, пытаясь встать, приподнялся на ложе, но она, опустив поднос на стол, села рядом в низкое кресло. Запах жаркого с герцогской кухни защекотал ноздри киммерийца, и Лавиния, засмеявшись, сказала:

— Попробуй поесть! Думаю, рана не должна тебя больше беспокоить.

Она наполнила кубки вином и подвинула блюдо поближе к киммерийцу. Тот, не заставив себя долго упрашивать, принялся за еду, а она задумчиво смотрела на него, изредка поднося к губам кубок. Вскоре и блюдо, и кувшин опустели, а она все так же молча глядела на него темно-синими глазами.

Конан ощупал повязку на горле, покрутил головой и спросил:

— Давно я здесь? Похоже, проклятый Ферндин чуть не отправил меня на Серые Равнины! Надо найти его и свести счеты, иначе душа моя не будет знать покоя!

— Не торопись, киммериец, ты скоро найдешь его! — Герцогиня, как тогда, на турнире, не мигая смотрела ему в глаза. — Я, как и ты, больше всего на свете хочу его смерти, но что могу я — слабая женщина! Вчера, когда он тебя ранил, мое сердце чуть не разорвалось!..