Женщины в синих халатах продвигаются сначала по одной стороне улицы от почты до почты, а за ними встают эти кургузые деревья с кучами срезанных веток на тротуаре. А потом они пойдут обратно, по другой стороне, опять от почты до почты. Только от другой почты к прежней. И там по противоположному тротуару появятся деревья-обрубки и кучи веток под ними. И когда они дойдут до начального конца, приедут машины, много грузовых машин, как в дни больших снегопадов. Они соберут ветки и бревна, подчистят тротуары, и на улице станет просторно и светло... Я прошел мимо стригущих, пилящих, о чем-то переговаривающихся между собой женщин в синих халатах, мимо куч срезанных ими веток - к почте, до которой они еще не дошли. За почтой, за углом дома, должна стоять мороженщица.

Мороженщица была на месте.

Я пересчитал мелочь, протянул:

- "Ленинградское"!

- Может, тебе взять? - спросил кто-то рядом. - Приветик!

Оказалось, соседка наша, Галя, что живет этажом ниже.

- Нет, у меня есть, не надо, - пробормотал я.

Галю я почему-то побаиваюсь. Она старше меня, почти взрослая, учится в техникуме и уже работает. Когда она встречает меня на лестнице или во дворе, всегда говорит: "Приветик!" А я отвечаю серьезно: "Здравствуйте!"

- Здравствуйте, - запоздало пробормотал я сейчас, впервые встретив ее на улице.

- Мне пломбир, - быстро сказала Галя и потом мне: - Смотри, а я тебе еще возьму, если хочешь.

- Нет, не надо, спасибо.

- Ты домой?

Мне бы сказать: "Да, домой". Да и куда мне идти, как не домой.

- Я в булочную, - пробормотал я. - Не домой.

Сам не понял, почему пробормотал так.

- Жаль, а то бы ко мне зашел. У меня день рождения сегодня. Семнадцать стукнуло...

- Нет, я никак не могу...

Не знаю, что со мной случилось и почему я перетрусил. Даже мороженое не развернул и пошел к булочной, потом к метро. У метро вспомнил "Надо было ее поздравить". Стал представлять, как надо было. Все представил: что говорю я, что она, что опять я, что снова она. И даже то, на что бы никогда не решился: "А мне очень нравится, когда я вас, Галя, вижу..." Нет, лучше так: "А вы мне очень нравитесь..." Или еще лучше: "А я..."

Мороженое потекло у меня в руке, и я сообразил, что все это чепуха. Ведь она ушла. Надо было пойти с ней вместе к дому, надо было поздравить, надо было зайти к ней, надо было цветы купить, вот тут, у метро, как раз продают...

Надо было! Дурак, ох какой же я дурак!

Мороженое окончательно растаяло, я проглотил его, весь перемазавшись, и повернул обратно к дому. Опять вспомнил: "А вдруг она еще не дошла, задержалась?" И пошел тише, совсем медленно.

И в самом деле, мне некуда торопиться. Светло еще. И до восьми больше получаса.

* * *

Еще два дерева и две кучи срезанных веток под ними. Женщины в синих халатах передвигались к очередному дереву. Все ближе к почте.

- А ему что? Как с гуся вода! - сказала одна, тащившая лестницу.

- Она тоже хороша! - сказала другая, с ножницами на палке и пилой под мышкой. - Ты вон небось не пошла на такое...

Они все обсуждали какие-то свои дела.

Еле заметно темнело. Не так, как зимой, сразу, а постепенно. Кто-то зашторивал окна в домах, кто-то захлопывал форточки. В двух подряд прошедших троллейбусах включили свет.

Владельцы собак вышли на прогулку, и я пожалел, что у нас нет собаки. Отец говорит: "Вот подрастешь, нам с мамой некогда". Им некогда, верно, но я бы и сейчас...

И неужели эти вот - с собаками - меньше заняты? Старички, и помоложе, и женщины. Правда, ни одного мальчишки и девчонки. Или у них детей нет, а только собаки? Это как в Швеции, отец рассказывал:

- Вы думаете, там собак ради собак заводят? Ничего подобного! Мудрый швед знает, что ему надо гулять, ежедневно гулять четыре-пять часов... Полезно для здоровья! Собака - хороший повод. Вот и высыпают в Стокгольме на улицы такие собачники. У одних по шавке, по псу, у других - целое разнокалиберное собачье сборище. Два, три, четыре пса. Тянут хозяина, хозяйку тянут, а они и довольны. До собак им как до лампочки, а сами довольны - прогуливаются, кислородом дышат!

Я опять посмотрел вперед. Нет, Гали не видно. Что это я? Хватит, хватит думать о ней. Да и что может быть...

Навстречу мне шел мужчина с овчаркой. Мужчина - сам по себе; овчарка, умная, красивая, лоснилась черно-серой шерстью и мудро смотрела на хозяина.

- Гуляй, гуляй, Диана, - произнес хозяин, когда мы почти поравнялись. - У меня, понимаешь ли, идея одна возникла... По работе, подружка, по ЦКБ нашему... Понимаешь? Ты гуляй, гуляй!

Он говорил с собакой, а думал, наверно, не о ней и не о себе, а совсем о другом. А говорил с ней, Дианой.

А Галя меня звала. И я не пошел. И ничего не сказал ей.

* * *

- Это никакие не липы, а тополя! Самые настоящие душистые тополя. Уж такого не знать! Ну, Ширяев!

Ну и что Ширяев! Ширяев, да. Метр шестьдесят один, между прочим, хотя в одном классе с тобой учимся. И хотела бы ты знать, меня сейчас, этого самого Ширяева, восьмиклассника, девушка одна звала. Взрослая. Семнадцать лет ей, а не то что тебе... И я просто так не пошел, некогда было. А липы-тополя...

- Между прочим, другие тоже не знают. Ничего страшного. Если захочешь...

Я не знал. Совершенно не знал. Стыдно, может быть. Десять лет живу на этой улице, а считал деревья липами.

- Липы совсем другие. Просто ничего похожего. Вот на улице Горького, например, Ширяев... Видел?

А что стыдно? Ну, липы, ну, тополя. Не все ли равно?

- Ты был на улице Горького?

Еще бы я не был на улице Горького! Сколько раз был, а как-то даже ездил специально. Галя туда поехала, а я за ней. Просто так. Сначала на метро до "Белорусской". Потом пешком, но так, чтобы она не видела, до Миусской площади. Там она исчезла. А я думал догнать ее и встретить как бы невзначай, но, пока думал, она...

- Конечно, был! Ну и что?

- Ничего. Просто на улице Горького липы и на других улицах...

- А у нас тополя.

- Я знаю, - почему-то сказал я. - А ты что тут делаешь? Зачем?

Я видел, что она копается в кучах срезанных и спиленных веток и отламывает от них кончики.

- А тебе не жалко?

- Что? - спросил я зло. - Если хочешь знать, я собак люблю!

- При чем тут собаки! Я о тополях. Тебе не жалко, что их так режут и пилят?